– А какое было у него желание – у вашего брата? Ведь он же в начале поисков хотел, чтобы оно исполнилось, правда? Чего он хотел? – спросила Катя, снова рискуя навлечь на себя гнев девушки.
– Он… он просто не хотел умирать, как все. Он хотел жить. Долго, вечно. И потом… ему было просто интересно. Сначала.
– А потом?
– Потом страшно. И мне тоже.
– Он захотел воспрепятствовать всему этому, когда узнал, что поездке на кладбище будет предшествовать групповое убийство? – спросил Колосов. – Это его подвигло действовать?
– Гекатомба бескровная… по их ритуалам… по ритуалам братства Июньской Жатвы, – Женя запнулась, – она… она обязательно должна быть принесена сначала. Как и тогда, давно, много лет назад, когда в живых остался только мой прадед. Без жертвоприношения ничего не произойдет. Об этом кричал во время припадков безумия в больнице мой бедный прадед, об этом шептались между собой моя бабка и ее сестры, хранившие секрет… Об этом говорил нам и тот парализованный старик-эмигрант в Женеве. Это увидела во время одного из своих сеансов она, – Женя яростно стукнула кулаком по колену, – она, скользкая гадина, увидела, и для него это сразу стало законом!
– Да кто она-то? Сестра Стахиса Анна? – воскликнул Колосов.
– Она не просто сестра ему, нет… Она и сестра, и жена, и медиум, и любовница ему, как Изида Осирису. Но не верьте, не верьте ей – в ней нет и следа истинной Изиды. Это все ложь, обман.
– То, что в ней, ведь надо как-то назвать, да? – Мещерский вспомнил странную фразу графа Головина.
Женя глянула на него:
– А ты не дурак, парень, – криво, через силу усмехнулась она. – Ему бы ты, наверное, понравился и как знать… как знать…
– Значит, ваш брат был против жертвоприношения в сауне. Он был посвящен в его детали? – спросил Колосов.
– У них не было секретов. Они ведь были друзья с ним, они вместе затеяли весь этот ужас.
– Сам способ повешения крайне изощренный. Кто же все это придумал? Стахис?
– Нет. Это придумал тот ужасный летчик… ночной летчик Глеб Попов. Он был великий мастер на такие штуки… Ему вообще шла роль палача. Он и его дефективный братец-садист … О, они многое умели. Я впервые увидела их в том доме возле аэродрома…
– В Брусках?
– В Брусках. Это храм посвященных. Чужие туда не допускались.
– Для чужих – сеансы в доме культуры и мистерии на озере?
– На озеро просто съезжался трахаться разный сброд во славу Осириса. Он, Стахис, этим всегда пользовался. Там было удобно наблюдать за людьми как за подопытными мышами.
– А что, по-твоему, свело Поповых и Стахиса? – спросил Колосов.
– Он им когда-то помог по-крупному. Он ведь всем помогал. Даже мне – своей бескорыстной любовью, – голос Жени звенел. – Знаете, я ведь была до знакомства с ним просто шлюхой. Мне каждый день нужен был мужчина. Я ничего не могла с собой поделать. Боялась саму себя. Погибала от похоти. А он мне помог. Скоро, кроме него, мне стал никто не нужен. Я думала только о нем. Даже сейчас, после всего, я не могу… не могу, – она резко отвернулась.
– Разве это помощь? – воскликнула Катя.
Женя не ответила.
– И вот так же он лечил от наркомании? – спросил Колосов. – Заменяя одно другим? Героин миристицином?
– Ему все было подвластно, все позволено.
– Вот эта фотография, – Колосов извлек снимок, – она что же, ваша?
Женя посмотрела, кивнула:
– Она всегда хранилась в нашей семье.
– А для чего ваш брат отдал ее мне? – спросила Анфиса. – Как раз накануне убийства?
– Я не знаю, он мне ничего не говорил об этом.
– Я фоторепортер, журналист. Может быть, он хотел привлечь внимание к деятельности этой вашей секты, вашего братства? Он просил, чтобы я ее опубликовала в печати.
– Может быть, но этого я не знаю.
– Скажите, Женя, ваш брат заикался? – спросила Анфиса.
– Да, с детства, когда сильно волновался, – она снова всхлипнула.
– Эти четверо ребят из сауны, – Колосов забрал у нее фото, – они что, не догадывались, чем все для них кончится?
– Они… Мой брат называл их слепыми щенками, ныряющими в бездонный колодец. Какие же дураки, слепцы! Наркоман, спортсмен, педик, какой-то чокнутый бывший сатанист… Они явились к нему, к Стефану. Им нужен был учитель, поводырь, лекарь, кнут и пряник в одном лице… Глупцы, мальчишки… Мой брат предупреждал их, что добром для них все это не кончится.
– Он предупреждал их?
– Да, но они ничего не желали слушать. Они слушали только его и верили только ему. Он умеет привлекать сердца. Они таскались на все его сеансы, каждый раз ездили на озеро. Они были идеальной жертвой – это было просто написано на их лбах. Им стали внушать, что они могут подняться на высшую ступень, войти в круг избранных, посвященных. Только для этого надо пройти обряд инициации. Они были готовы на все. Они словно сошли с ума. Их обрабатывали Попов и Антон Брагин.
– Брагин? Шофер?
– Он не шофер, он прежде купоны на бирже стриг, потом разорился. У него дьявольский ум. Он и Попов внушили этим мальчишкам, что путь инициации – это черта, граница между светом и тьмой, жизнью и смертью. Они, мол, должны испытать на себе и то и другое, на миг переступить черту и тем самым войти в новый круг посвященных.
– Черт, вот потому-то они там, в этой сауне, и надели себе на шеи веревки добровольно. Они были уверены, что это испытание – блеф, что надувной матрас просто немного погрузится в воду, а Поповы вытолкнули его у них из-под ног! – воскликнул Колосов.
– Между прочим, Женя, в поисках доказательств он сам испытал этот обряд на себе, едва не повесился всерьез, – Катя кивнула на Колосова.
– Значит, вы такой же дурак, как и они. Смотрите – попадете к нему, он это поймет в два счета. Если уже не понял, – Женя сверлила Колосова взглядом, так что ему даже стало как-то не по себе.
– Ну да, Стахис-то у вас, оказывается, мысли читает, – хмыкнул он и осекся.
– Вы не понимаете, о чем идет речь! – крикнула она истерически. – Вы ничего не хотите понять. Вы не верите мне! Что толку, что я все это вам рассказываю?!
– Вы рассказываете потому, что ваш брат убит. А вас саму мучает страх. И еще потому, что вы знаете – то, что ваш предок Аркадий Неверовский некогда спрятал в старой безымянной могиле – теперь в руках у Стахиса и его приверженцев.
– Это у него? – Женя побледнела как полотно. – В его руках?
– Я спрашиваю снова: почему же все-таки ваш брат решил помешать ему, своему бывшему другу? Как же он так смог взять и отказаться от семейного талисмана, якобы исполняющего любое желание? Режьте меня, – Колосов помолчал секунду, – но тут ведь дело не в одной только жалости к невинным жертвам? Что вы молчите, Женя? Что ты молчишь? Я прав?
– Перед тем как все это произошло… они – мой брат и он , Стахис… у них произошел разговор. Долгий, наедине. После этого мой брат сказал, что… что если ничего не предпринять, то… то мы все скоро погибнем.
– То есть как? Я не понимаю.
– Мы погибнем. Мы все погибнем.
– Я не понимаю, Женя, что вы хотите этим сказать?
– Подожди, – Катя удержала его, – подожди… Женя, вы все хотели, чтобы ваши желания исполнились… Я не спрашиваю, какое было ваше собственное желание. Но вы любили Стахиса. Были с ним близки. Возможно, вы знаете – какое было его желание? Чего хочет он?
– Он хочет стать богом, – хрипло ответила Женя. – Что вы на меня так смотрите? Думаете, я ненормальная, брежу? Он всегда хотел стать богом. И он им станет, раз эта страшная вещь теперь в его власти!
– Женя, он лгал вам… Он лжет всем, этого не в силах желать всерьез ни один человек, – воскликнула Анфиса.
– А он не человек! – крикнула сестра Неверовского и, как от удара, закрыла голову обеими руками.
Над монастырем светило солнце. На небе не было видно ни одного грозового облака. В монастырском пруду крякали утки. Вокруг было много туристов, паломников и просто праздных зевак. Никто не обращал внимания на компанию, оккупировавшую каменную скамью для паломников.
– Ты поедешь с нами, – объявил Колосов Жене.
Она еще плотнее сжалась в комок.
– Пожалуйста, ты нужна, твои показания очень важны.
Она не ответила.
– Ладно, – Колосов поймал умоляющий взгляд Кати, – пока побудешь здесь, в монастыре. Наши сотрудники за тобой приглядят.
– Женя, последний вопрос, – тихо сказала Катя. – Я видела, как падал самолет Поповых. Они хотели завладеть тем, что забрали с кладбища… Они пытались обмануть это ваше братство Июньской Жатвы и поплатились за это. Это зрелище – самолет над лесом – оно до сих пор у меня перед глазами. Самолет подбили из винтовки с оптическим прицелом. Кто мог стрелять? Кто, по-вашему? Сам Стахис?
Женя быстро мотнула головой – нет.
– Этот Антон Брагин? – спросил Колосов.
– Он трус, – Женя глянула на них. – Есть еще один. Он появился позже других. Его любимец… Странный такой… У него иногда лицо, как у того, кто ходит во сне… Он, Стахис, говорил мне о нем – смотри, запоминай, им движет любовь.
– Как его фамилия? – спросил Колосов.
– Дракон, – ответила Женя.
ГЛАВА 30
НА ОБРАТНОМ ПУТИ
А на обратном пути домой после всех тревог, бесед и авиаперелетов Сергей Мещерский крепко заснул. Он не слышал, о чем разговаривали Катя, Колосов и Анфиса – а они говорили о той, которая осталась в монастыре. Он спал и видел сон.
По пыльной степной дороге ехала машина. Из тех, что теперь можно увидеть только в кино, – нелепый драндулет с «пищалкой» и откинутым верхом. За рулем сидел шофер в кожаной фуражке с кокардой. Рядом с ним – господа офицеры. На жарком крымском солнце блестели их золотые погоны. На заднем сиденье громко стонал раненый полковник. Френч его был расстегнут, грудь стягивали бинты, пропитанные кровью.
Следом за машиной галопом скакал казачий конвой. Один из всадников выглядел странно: несмотря на полуденный зной, он не расставался со старой свалявшейся буркой. Она прикрывала его смокинг с крахмальным пластроном манишки. Лицо всадника было скрыто черной бархатной полумаской. Конь под ним был в мыле и пене, артачился, испуганно ржал и все пытался встать на дыбы. Его смиряла хлесткая казачья плеть.
Мещерский видел все это так ясно, словно сам стоял там, на обочине дороги, по колено в степном июньском разнотравье. Он силился разглядеть в машине среди офицеров – штатского. Он помнил его приметы – блондин двадцати лет с остреньким птичьим личиком и ровным идеальным пробором – таким, как на том старом фото…
Но кроме троих офицеров, шофера и раненого полковника, в машине больше никого не было. Вдруг один из казаков гаркнул: «Ваш бродь!!» – и указал нагайкой в сторону моря. Моря Мещерский не видел, но знал – оно там за холмами, за степью. Со стороны моря шла черно-фиолетовая грозовая туча. Она словно делила небеса пополам. Шофер прибавил газа, казаки подстегнули коней. Но гроза настигала их. Дохнул ветер, волнуя степь. Солнце скрылось. Стало темно. Все замерло. Было слышно только, как натужно ревет мотор, да храпят кони.
«Молния не ударит. Там нет Армана Дюкло. Они спасутся», – подумал Мещерский во сне. И сразу словно ослеп – перед его глазами сияющими брызгами разорвался огненный шар. Мощным мягким ударом его подбросило вверх, завертело, завертело и швырнуло на землю. А вокруг словно рушились горы – такой стоял грохот…
Он открыл глаза. И увидел у самого лица стебли травы. И вдруг без всякого логического перехода, как это бывает во сне, он увидел всю картину как бы сверху – опрокинутый набок автомобиль, людские тела. Мимо, звеня пустыми стременами, пронеслась лошадь без всадника – за луку ее седла зацепилась старая свалявшаяся бурка. Мещерский ощутил что-то мягкое под рукой – это была черная бархатная маска, сброшенная кем-то словно в великой спешке, – шелковые тесемки ее были разорваны. Внезапно маска зашипела и… превратилась в змею. Скользнула тенью в траву, и больше ее никто не видел. «Господа, все целы?» – раздался громкий тревожный окрик. Люди в траве зашевелились – кто-то охал, кто-то щупал ушибленную голову. Офицеры были живы. Жив был и шофер, потерявший в траве свою кожаную фуражку с кокардой. «Господин полковник, Аркадий Алексеевич, как вы?» – донеслось до Мещерского. Офицеры и казаки кинулись поднимать с земли раненого. «Что это было, господа? Артобстрел?» – еле слышно шептал он.
Пошел сильный ливень – насквозь промокшие казаки ловили коней, автомобиль общими усилиями поставили на колеса, и он, на удивление всем, завелся с первой попытки. «С богом! – услышал Мещерский. – Господа, нам надо спешить. До полевого госпиталя всего две версты».
Автомобиль помчался по раскисшей дороге. Взобрался на холм и скрылся из глаз. «А где же Арман Дюкло? – подумал Мещерский во сне. – Его что же, не было вовсе? А как же тогда рассказ Головина? Как же фотография Неверовского?» Он бросился вслед за машиной во сне, крича: «Господа, подождите, я с вами!» Но его никто не слышал. Машина была уже далеко. Кругом была безлюдная крымская степь. Шел дождь.
На бегу Мещерский споткнулся и едва не угодил в глубокую яму. Это была свежая воронка, оставленная взрывом. Над ней курился смрадный дымок. Внезапно из воронки что-то вылетело, выброшенное, отринутое, – словно земля не принимала этого и не желала скрывать в своих недрах. Мещерский увидел мужской лаковый штиблет – ну совсем как на той фотографии – только с обугленной дырой на месте каблука.
ГЛАВА 31
ДРУГУЮ ЩЕКУ
– Какое сегодня число? – спросил Колосов.
Был солнечный полдень. В кабинете пресс-центра, куда он зашел к Кате, было душно, хотя окно давно уже распахнули настежь. На крыше Зоологического музея, что напротив через Никитский переулок, дремали сморенные зноем голуби.
– Сегодня семнадцатое июня, – Катя оторвалась от компьютера: строчила очередной срочный очерк для криминальной полосы «Вестника Подмосковья».
– Значит завтра восемнадцатое… Даже если этот пражский старикан-граф перепутал дату, то…
Катя глянула на Колосова.
– Неважно выглядишь, Никита, – заметила она тихо.
– Я только что от шефа, – он сел на угол стола.
– Ну и?
– Что? Мне нечего докладывать.
– Как нечего? Да ты что?!
– А вот так. Показания Головина устные. К тому же они больше похожи на сказку. Для следователя прокуратуры не подойдут. А суду нашему такое и во сне не приснится. Сестра Неверовского в монастыре, от дачи показаний в официальном порядке наотрез отказывается. Ты же мне запрещаешь на нее давить…
– А наблюдение за виллой Стахисов?
– Там все тихо. Тихо, как в могиле, – Колосов развел руками. – Позавчера была сильная гроза – вот и все новости в суточном рапорте. А между тем сегодня уже семнадцатое число, значит завтра возможно…
– Тебя это так сильно тревожит? – быстро спросила Катя. – Ты что же, веришь, что они на самом деле…
– Серега прав: дело не в нашей вере, а в их. И события, если они, конечно, последуют, будут развиваться согласно их логике. А нашей логикой мало кто поинтересуется. Ладно, Катя, я пойду…
– Ты куда? – она встала. – Никита, подожди…
– Да что ты? Что с тобой? – он невесело усмехнулся. – Я пока что, собственно, никуда… то есть имеется в запасе на самый крайний случай одно местечко, один любопытный человечек…
– Какой человечек?
– А Зотова, – он направился к двери. – Пора, пора нам с ней встретиться снова. Возможно, накануне, как это у них называется, – дня их Великой Июньской Жатвы – она все же соизволит сказать мне пару слов.
– Ты в следственный изолятор? – спросила Катя. Ей отчего-то вдруг стало тревожно, неспокойно.
Было ли это предчувствием тех странных и ужасных событий, от которых их отделяло всего несколько часов?
– Кто куда, а я как всегда в тюрьму, – Колосов вернулся с порога. – Ладно, Катя, ничего… Гляди веселей, все будет хорошо.
– Заряди аккумулятор у телефона, – попросила она, – я тебе буду звонить.