– Наши всю ночь рынок вверх дном переворачивали – все эти ларьки гнилые, склады, пристань обыскивали, – продолжил он хмуро после паузы. – Собака покрутилась-покрутилась, а тут как раз ливень хлынул. Они ж в дождь ни черта не чуют, дармоеды! А сейчас наши снова двинули по домам. Снова все подряд – дворы, подвалы, чердаки, котельные, голубятни. Как и в тот раз, да только… – Он безнадежно махнул рукой. – А меня шеф облаял: дескать, работы он моей не видит, результатов, одну только… Ну, я ему тоже сказал пару ласковых. А что молчать, что ли, буду? А он меня в шею – отстранил от операции. Меня! – Сидоров, словно накопившийся яд, выпустил из себя длиннейшее ругательство. – Я у них теперь козел отпущения перед начальством областным, и меня же отстранили! Ребята все там, а я… Ну да ладно, я теперь сам. Я эту тварь теперь…
– Ты остынь, Сашка. И мозгами пораскинь, – Кравченко поморщился. Ему не хотелось, чтобы весь этот «милицейский стриптиз» разыгрывался перед посторонним. – Правильно начальство тебя оттуда поперло. У тебя ж на физиономии написано, что ты сделать намереваешься, ежели ненароком на Пустовалова наткнешься. А им новое ЧП ни к чему. Им псих живехоньким нужен. Да и нам тоже, знаешь.
– И нам тоже? – эхом переспросил Шипов.
– Да. А ты, Жорж, помолчи. Не лезь не в свои дела.
– Меня Егором зовут.
– Все равно заглохни.
– Нет, отчего же, – Сидоров уже наступил на горло раненому самолюбию. – Отчего же, я, например, Егор, с тобой с большим удовольствием потолкую. И даже расскажу тебе кое-что. Желаешь?
– Я желаю знать только одно: кто убил Андрея, – парень смотрел в окно на мелькающий вдоль шоссе частокол сосен.
– Откуда же у тебя взялся пистолет, Егор? – спросил Сидоров, вроде бы даже не замечая его слов.
– Нашел.
– И где же?
– В Москве, в Измайлове, в парке.
– Прямо с патронами нашел?
– Нет, патроны позже купил.
– У кого? За сколько?
– Не помню, у мужика какого-то в баре на Полянке. Недорого.
– А деньги у Марины Ивановны взял?
Шипов глянул на опера.
– Я никаких денег никогда у Марины Ивановны не брал.
– Значит, у брата?
– У него иногда.
– И на пушку тоже?
– Я купил только патроны, а пистолет нашел.
– А зачем он вообще тебе понадобился? – Сидоров говорил ровно. И снова в его голосе не слышалось интереса, словно он задавал вопросы, исполняя тем самым опостылевший ритуал. И при этом преотлично знал все ответы заранее.
– Саш, ты на дорогу смотри все-таки хоть иногда, – заворчал Кравченко. Потому что опер сидел вполоборота и даже руль иногда отпускал. А тут как раз навстречу вынырнул из-за поворота длиннющий трейлер.
– Зачем тебе было вооружаться, Егор, а? – повторил Сидоров. – На кого ж ты у нас войной собрался?
– Моего брата убили.
– Сочувствую тебе от всего сердца.
– Мне от вашего сочувствия ни жарко ни холодно. – Шипов продолжал смотреть в окно. – Андрея убили. Это все, что я знаю. И я там совсем один.
– Где «там»? – осведомился Сидоров.
Шипов не ответил.
– А ты свою пушку нашел до инцидента в «Небесном рыцаре» или после? – выдал вдруг Сидоров вкрадчиво.
Парень вздрогнул, а Кравченко навострил уши – это еще что такое?
– Великая вещь научно-технический прогресс, – продолжал опер. – Я, ребята, не устаю на него удивляться. А с тех пор как у нас в отделе факс поставили – особенно. Сам, лично у шефа в ногах валялся, деньги клянчил. Зато сейчас мы как белые люди – набрал номерочек, выдал звоночек наверх. А тебе мигом кое-что по факсу и сбросили, документики любопытные. Эх, что ж ты, мил друг, Егор-Георгий, делаешь, а? От закона бегаешь – нехорошо это. На даче радуешься, а в Первопрестольной тебя ищут, дело на тебя в окружном РУВД у следователя пылится уголовное. Знаешь про дело-то?
– То дело давно закрыто. И я от закона не бегаю. Его же прекратили – мне сама следователь сказала. – Шипов по-прежнему упорно смотрел в окно. На щеках его появился яркий румянец. – И вообще, я ни в чем не виноват.
– Конечно. Подумаешь, пустячок – сломал некоему гражданину Зарецкому Феликсу Феликсовичу челюсть и два ребра. Побои нанес – и, естественно, не виноват.
– Кому-кому? Зарецкому? Филу? Феличите?! – Кравченко аж подскочил от неожиданности.
– Ишь ты, знаешь потерпевшего? – Сидоров как-то плотоядно ухмыльнулся.
– А как же! Совладелец оптовой базы моющих средств в Текстильщиках, богатый барин, но человек в Москве пока новый. А наши его не только по шампуням и бабьим прокладкам знают, – теперь ухмыльнулся Кравченко. – Он одно время в тренажерный зал зачастил на базу нашу в Марьиной Роще. Денег дал, ну, в общем, вроде тонус жизненный поднять Феличиту (это кличка у него такая) потянуло. Наши к нему со всем уважением сначала – клиент платит: и тебе тренер персональный, и массажист, и все такое. А Феличита хамить начал. В общем, хлебнули наши с ним лиха. Он же гомик. И не просто гомик, а озабоченный гомик. А у наших на базе атлетический зал, ребятки-культуристы ходят. Ну, он и развернулся тут. Еле отбоярились и денег никаких не нужно стало, репутация заведения дороже. Ребята хотели ему морду набить, да пожалели – он квелый, как ящерица дохлая. – Кравченко обернулся к Шипову-младшему: – А ты что это, брат, тоже, выходит…
– Дело, которое якобы прекращено, – быстро перебил его Сидоров, – любопытное, и весьма. А ты, Вадик, прикуси язык. Тут я сегодня истории рассказываю.
– Ты, Александр Иваныч, смотрю, человек донельзя осведомленный, – фыркнул Кравченко. – В болотах сидишь, а про Феличиту информацию имеешь. Ну и каналы у тебя, смотрю.
– Свет не без добрых людей, – Сидоров закурил новую сигарету. – Да и факс есть к тому же… Да, дельце твое, Егор, действительно прекращено. Пугать этой макулатурой мне теперь тебя смысла нет. С гражданином Зарецким недоразумения ваши улажены. Как и кем – ты знаешь, наверное, лучше меня – родственничков надо иметь таких вот, да… Не высказываете вы с этой Феличитой претензий друг к другу, драка, происшедшая между вами, возникла на «почве личных неприязненных отношений», кои вы полностью уже нормализовали. Ладно. Все так там в деле и записано. И поставлена жирная точка: прекратить вследствие изменения обстановки. Но мы не будем вдаваться в анализ столь любопытного юридического казуса. Я лучше другое тебе, Егор, расскажу. А вернее, напомню.
– Что? – Шипов повернул голову, хрустнул пальцами.
– Показания некоторых свидетелей, присутствовавших при этих ваших неприязненных отношениях. Вадик, а ты слыхал о «Небесном рыцаре»?
– Кое-что, – Кравченко отвечал уклончиво. – Это кабак такой, а вернее, гей-клуб на Старом Арбате, в Медном переулке. Шикарный, говорят. Но я таких фасонов не ношу.
– Ну, Егор тоже не носит. Не подумай, бога ради, что дурное. Он у нас человек правильный, – Сидоров наблюдал в зеркальце за Шиповым-младшим, который в это самое мгновение превращался из румяного в красного рака. – «Рыцаря» в вашем Медном переулке посещал он этой весной исключительно как лицо, сопровождающее своего старшего брата: что-то вроде телохранителя, по-родственному.
– Андрей ходил в эту…
– Слушайте, вы, придурки! – Егор скрипнул зубами. – Если вы хоть раз еще посмеете… если хоть единый раз…
– А что мы такого сказали? – наивно удивился Сидоров. – Ты дослушай сначала и не ори, не перебивай старших. Нет, Вадик, не делай скоропалительных выводов. Андрея Шипова просто приглашали петь в том клубе. Петь на эстраде – только и всего.
– Он же оперный певец, а впрочем… это сейчас модно, да. – Кравченко кусал губы, чтобы не ухмыльнуться и не злить и без того уже доведенного до белого каления мальчишку. – Я сам даже кое-что слыхал в этом роде, не Шипова, конечно, а… А у Андрея такой голос, ну как раз этим клубным завсегдатаям по вкусу бы пришелся. И что же он пел для этой публики? Неужели арии?
– Разное, – Шипов опустил голову. – Неаполитанские песни, кое-что из Генделя, «Аве Мария» даже.
– «Аве Мария»… Ох господи, прости нас грешных, – вздохнул Кравченко. – А с Феличитой как же вы пересеклись?
– А это меня послушайте. Я обещал сказку до конца рассказать. – Сидоров сбросил скорость, они миновали озеро. – Свидетели по делу, а в основном это официанты и бармен клуба, показывают, что весь этот инцидент произошел в «Зеркальной шкатулке» – это там зальчик такой для любителей, с ночным шоу. Шипов имел в этом шоу номер. Правильно говорю, Егор? Вот-вот. А дело было так: шел четвертый час утра, народу в зальчике осталось мало. Гражданин Зарецкий (будучи, по показаниям бармена, в нетрезвом состоянии) сидел один и, после того как Андрей Шипов спел свою программу, пригласил его за свой столик. Тот отказался, Зарецкий стал настаивать, вскочил и пытался его удержать. Егор, он ведь твоего брата за руку схватил даже?
– Как дешевую шлюху. И все это видели.
– Точно. Ты уж прости, но я кое-что на память процитирую. – Сидоров пристально следил за ним в зеркальце. – Тут, значит, на сцене из-за кулис появился ты как лицо, сопровождающее артиста. А Зарецкий, которого и официанты, и менеджер пытались утихомирить, заорал, что, мол, ломаются тут – далее нецензурно. А он этих недотрог имел во все дыры – далее нецензурно – и вообще видал он все это в… – далее уж совсем нецензурно. И тут ты, Егор, как истинный джентльмен свистнул ему в морду (между нами, вполне заслуженно). Да так, что гражданин Зарецкий брык с эстрады и при падении, видимо по неосторожности, – опер выдержал паузу, – сломал свои хрупкие кости. Ну, потом началась общая буза, охрана вмешалась, и кто-то из доброхотов вызвал стражей порядка. Дело получило нежелательную огласку. Ну, так, что ли, все было, Егор, а?
– Почти что.
– Феличита вконец оборзел. Свихнулся, наверное, – Кравченко щурился. – А правильно это дело прекратили. Есть еще справедливость на свете.
– Виктимное поведение жертвы не оправдывает действий того, кто нарушает общественный порядок, – назидательно заметил Сидоров. – Впрочем, дело прекращено на вполне законном основании – формально примирение сторон достигнуто. Словом, все довольны, – он хмыкнул. – Но был в этой истории и еще один любопытный эпизодик.
– Какой? – Кравченко напряженно слушал.
– Егор, а ты помнишь, что случилось после того, как этот Феличита получил по заслугам?
– Нет. А вы… ты смеешься надо мной, что ли? – голос парня зазвенел.
– Боже упаси. Но свидетели – опять же официанты – показывали, что в это же самое время произошел и еще один конфликт.
– Между кем? – спросил Кравченко, хотя уже знал ответ на свой вопрос.
– Между вот этим героем-заступником и его братом. Свидетели показывали, что Егор ударил своего брата по лицу, и у того хлынула носом кровь. Сценический дорогой костюм испортила. Андрею позже пришлось его стоимость из гонорара выплатить. Так за что же ты ударил своего брата, Егор, а?
Шипов-младший отвернулся.
– Молчишь. Молчание, конечно, золото, но… И как же часто между вами такие вот выяснения отношений возникали? – гнул свое опер. – Ты вообще часто его бил?
– Я никогда его не бил!
– Никогда?
– Я его больше пальцем не трогал.
– А разве здесь, на даче, между вами не произошла драка? Ну-ка, припомни хорошенько. В самый первый денек, а? – Сидоров внезапно остановил машину – безлюдный поворот, серый сырой туман ползет клочьями, пустынное шоссе, сосновый лес.
Наступившую тишину взорвал гневный крик Шипова-младшего:
– Какая еще драка?! Кто вам сказал?!
– Свидетели.
– Какие свидетели? Да вы что? – Парень дернул на себя ручку дверцы, пытаясь выскочить из машины.
– Сиди, – опер обернулся. – Ты какой-то нервный, спортсмен. Лечиться надо.
– Кто вам сказал, что я… что мы с Андреем… Почему вы о какой-то драке заговорили? Не было ничего, – Шипов метнул на Кравченко тревожный взгляд.
– Значит, лгут свидетели? – мягко осведомился Сидоров.
– Конечно, лгут! Кто… кто же это… Да я его никогда не трогал, вы что? Я любил его, он мой брат! У меня ближе его никого не было.
– Но в том гадюшнике ночном ты же ему съездил по физиономии. За что?
– Я… я ошибся. Дурак, кретин, ничего не понял и…
– А почему Андрей соглашался петь в таком клубе? – Кравченко почувствовал, что вот сейчас парню стоит прийти на помощь, авось окупится потом этот шаг.
– А где же еще найдешь место, где по две штуки за выход платят? – огрызнулся Шипов, однако дышать стал ровнее и кулаки его разжались.
– Две штуки? «Зеленых»? Всего-то? Да это ж твоему брату – раз плюнуть было, – Кравченко недоверчиво поморщился. – Они же с Мариной Ивановной…
– Да оставьте вы ее в покое! Андрюха что, по-вашему, содержанкой, что ли, был? Совсем уже… Он был артист, огромный талант. Он был такой… непрактичный, а эти soldy,[5] все это дерьмо… Но должны же у мужика быть собственные деньги или не должны? Вот он и искал, где можно их заработать.
– Это сразу после того, как вы из Италии, что ли, приехали? А как же те деньги, что он заработал за границей? – удивился Кравченко.
– Оттуда он ни гроша не привез, ни лиры. Весь сбор ушел на оплату прессы, на телевидение. Думаете, за так, что ли, они писать будут, хвалить?! А он у НЕЕ ни гроша не взял, все сам хотел. И тут, дома, тоже хотел… – Шипов покачал головой. – Потому и таскался туда, пел перед этими…
Тут Кравченко подумал: вот жил покойник на всем готовом, у богатой жены, пользовался ее имуществом, ее именем, славой, связями. Пел в ее концертах, разъезжал с ней по Европе и при этом делал вид (а может, искренне считал – бог его теперь разберет), что делает все сам. Однако мыслей своих Кравченко обнародовать не стал. Действительно, чаще всего молчание – золото.
– А Зверева знала про ваши вояжи к гомикам? – поинтересовался опер.
– Сначала нет, она весь апрель в Швейцарии была, в клинике питания и коррекции веса лечилась. Потом узнала.
– После драки, что ли? Когда тебя из милиции вызволять пришлось?
– Вы ее лучше не трогайте! Она к этому делу никакого отношения не имеет.
– Естественно. Не сама же она у следователя пороги обивала. На такие дела секретарь имеется и господа адвокаты. У тебя их в деле два, кажется, было, Жорж? Видишь, Вадик, как люди устраиваются? У столь юного нарушителя закона – сразу две палочки-выручалочки.
– Меня ЕГОРОМ зовут, сколько раз повторять можно?!
– Виноват. Ну не нервничай ты так. Значит, пушку ты свою, Егор, нашел в Измайлове после конфликта с господином Зарецким. Молчишь? Ну ладно, только учти – это дело в корзинку спустить не удастся. Хоть роту адвокатов вызывай – не на такого напал. У тебя, парень, ношение там, хранение огнестрельного и прочие прелести на лбу уже отпечатаны. И если ты не…
– Егор имел твердое намерение сдать случайно найденный пистолет, – быстро ввернул Кравченко. – А помешали этому намерению независящие от него обстоятельства. Все свидетели это подтвердят. Причем это будут такие свидетели, которым наш справедливый суд просто не сможет не поверить.
В салоне «Жигулей» произошел молниеносный обмен взглядами. И каждый понял ситуацию по-своему. Шипов откинулся на спинку сиденья и чуть расслабился даже. А Сидоров… Сидоров помолчал секунду, потом тяжело вздохнул:
– Вот так вы всегда. Трудно с вами разговаривать, господа хорошие, ой трудно! Ну ладно, Вадик, давай сюда ее, голубушку.
– Кого? – вроде бы не понял Кравченко.
– Пушку. – И когда «беррета» перекочевала в его карман, в глазах опера мелькнула уже знакомая Кравченко искорка: Сидоров разобрался во всем с ходу и так, как и было нужно.
«С этим ментом в спарринге работать – милое дело, – отметил Кравченко с удовольствием. – Итак, взяли мы гитлерюгенда в плотную вилку. И что же дальше?» Теперь он был само внимание: при таком раскладе сил подыгрывать оперу надо было очень осторожно. «Почему он ничего не говорит про кровоподтеки? Чего ждет? Вроде бы сейчас самое время или…»