– Со мной? О чем?
– Ну, не посоветоваться, а… словом, я тебе кое-что расскажу, а ты скажешь, что ты обо всем этом думаешь. Идет?
Катя пожирала его глазами. Она слушала затаив дыхание, вся светясь от гордости, – наконец-то этот задавала, этой надменный «профи» сам пришел к ней и сам делится информацией. Сам! Дождалась-таки!
Колосов поведал ей все об убийстве Калязиной, об изъятом с места происшествия следе, о посещении зообазы и музея.
Об обезьянах он рассказывал каким-то извиняющимся тоном: мол, видел вот, а что видел, и сам толком не пойму. Сведения о разбитых неандертальских черепах Катя восприняла с замиранием сердца, а когда Колосов дошел до результатов осмотра тела Калязиной и выводах патологоанатома, побледнела.
– Из нее мозг извлекли?! Боже… Боже ты мой…
Когда Никита умолк, она долго тоже молчала, удивленная, встревоженная, окончательно сбитая с толку.
– И вот, Кать, понимаешь, когда совершилось это убийство, я ехал туда уже полностью уверенный – ну серийник, ну шизоид, ну геронтофил – пусть. Это все уже было. Были кой-какие аналоги, наработки, методы поиска, наконец. А тут – эта база и эта обезьяна в клетке с перемазанными грязью лапами и – бац! – словно вспышка была передо мной, словно шаровая молния шарахнула. Что-то мелькнуло, а что? Но теперь думать ни о чем другом не могу. А если уж честно – даже ума не приложу, с какого боку и как тут теперь подойти. В целом весь поиск у нас сейчас ориентирован именно на геронтофила – то есть типа с отклонениями насчет стариков. В этом у нас все уверены, все… кроме меня.
– А что, Соловьев тогда не обратил внимания на этого Хамфри? – спросила Катя.
– Нет, все очень быстро произошло. А говорить ему я пока не хочу, и другим тоже. А то, если что, ку-ку скажут, Никита, на покой пора по состоянию здоровья, заработался, – Колосов тяжко вздохнул. – Но это как вспышка! И она меня ослепила.
Вот живешь-живешь, обеими ногами, кажется, накрепко стоишь на земле, сказками считаешь все непонятное, и вдруг – бац! – и ты дурак дураком, и вся твоя реальность летит к чертям собачьим. И думаешь: вот, не верил, а зря…
– Между прочим, то же самое нам с Ирой тот мальчишка сказал, Кеша. Так их какой-то Акела учит, вожак Свободного Народа. Хотела бы я с ним познакомиться. – Катя прошлась по кухне. – Но подожди, не горячись. Давай-ка все по порядку. Я сама ничего не понимаю, – призналась она. – Не понимаю, но боюсь отчего-то. Что-то здесь такое… такое… Единственно, что мне стало ясно, – это только середина истории. Так?
Никита кивнул.
– Ладно, к началу мы еще вернемся. Надеюсь, ты мне расскажешь все, – Катя нахмурила брови. – А теперь давай поговорим об этой твоей вспышке. Будет, думаю, удобнее так: я начну задавать вопросы, а ты отвечать, какими бы нелепыми они ни показались.
Колосов откинулся на спинку стула. Его правая рука, все еще забинтованная, сжалась в кулак.
– Начнем с убойного вопроса: ты думаешь, что эту старуху убил этот самый самец шимпанзе? – спросила Катя, тон ее был серьезен, ни малейшей иронии. – Да или нет?
– Не уверен. Но в глубине души постоянно к этому возвращаюсь.
– Честный ответ. Ты подозреваешь, что он или какая-то другая обезьяна как-то вырвалась из клетки, убежала в лес и набросилась на прохожую?
– Я и об этом думаю.
– А чем убили Калязину?
– Камнем. Его нашли в луже, неподалеку от тела.
– А разве шимпанзе дерутся камнями? Разве они вообще дерутся? Я что-то не слыхала, – Катя передернула плечами. – Я в зоологии не сильна, но, по-моему, они мирные вегетарианцы. Их вон в цирках держат, дрессируют. И Хамфри, ты говорил, цирковой.
– Был. Но его отчего-то оттуда убрали. И он агрессивен. Это доказано: его реакция на меня, его нападение на Калязину зимой, тот укус – словно овчарка впилась. Да ты его клыков не видела!
– И все же, Никит, это невероятно. – Катя облокотилась на стол. – Вообще ты интересно мыслишь. В детективах описаны случаи совершения убийств человекообразной обезьяной. У Эдгара По, например. Но там сыщик приходит к этому выводу, перебрав великое множество версий, так сказать, вполне человеческих, где преступник реален, обычен. И только потом уже, отвергнув их все, предполагает виновником убийства орангутанга. А ты сразу берешь за основу самую фантастическую версию!
– Я, Кать, все понимаю, но и ты пойми меня: если бы ты его только видела в тот момент!
– Я вообще-то обезьян не переношу, – Катя поморщилась. – Они так уродливы и так на нас похожи. Как злая карикатура. Мне больно думать, что мы от них произошли. Но получается, что… «не на профессора, а на обезьяну бросился Рой», – процитировала она зловеще. – Это «Человек на четвереньках» Конан Дойла. Там один ученый хотел омолодиться и вводил себе какую-то сыворотку из макаки. Ну и превращался в какое-то страшилище, а овчарка Рой его чуть не загрызла. Может, и они там на базе опыты какие-нибудь проводят на обезьянах?
– Может, – Колосов хмурился. – Наверняка проводят, сами же говорили. И все как-то здесь слишком связано. И все к этой базе, к этому институту… Опыты не опыты, а что-то там происходит. Странное.
– Ну хорошо, а как же привязать сюда те ископаемые черепа, что ты видел в музее? Этот Ольгин. – Катя запнулась, она пока не хотела говорить, что уже успела побывать там и даже познакомиться и с Ольгиным, и с хранительницей коллекции Балашовой. – Он сказал, что неандертальцы были каннибалами? Мозги своих сородичей ели?
– Да.
– Ужас какой! Неандертальцы – это ведь древние люди?
– Не знаю я, Кать. Ничего я не знаю про них. То, что в школе учили, давно забыл. Не силен я в каменных веках, но чувствую, повторять придется.
– Ну и как же все-таки связать вместе этот след, подозреваемого – шимпанзе и повреждения черепа Калязиной, которые, как ты говоришь, похожи на повреждения ископаемых черепов? – спросила Катя тихо.
Никита пожал плечами и усмехнулся безнадежно:
– Я и не только это не знаю, как увязать. Я и начало всей этой истории не знаю теперь, как оценивать.
– Давай-ка рассказывай, – велела Катя и включила электрочайник. – У меня даже в горле пересохло от твоих историй. Ужас какой-то!
– Вот, а ты статьи свои сочиняешь и романы. – Он смотрел на нее печально. – Жизнь, она хлеще всякого романа. Так и бьет, так и лупит… Ну ладно. Началась вся эта история семнадцатого апреля. Утром шли на станцию жители поселочка Ильинское – это, если знаешь, недалеко от Жуковского.
– Еще бы не знать! Там дачи отличные! Ну и что?
– Шли себе, шли и наткнулись на труп гражданки Захаровой Надежды Павловны, семидесяти трех лет. Прежде она на разъезде была станционной рабочей, затем вышла на пенсию. Жила в Ильинском. Домишко свой дачникам сдавала, коз держала, кур. Как сказал эксперт, умерла она между семью и восемью часами утра. Когда на нее наткнулись – тело еще теплым было. Напали на нее недалеко от платформы – она то ли в Жуковский, то ли в Люберцы зачем-то собиралась ехать. Кто-то подкрался к ней сзади, сбил с ног и размозжил голову. Я сам туда выезжал. В общем, зрелище жуткое: вместо головы – одна кровавая лепешка. Одежда – пальто, платье, кофта – порвана, перепачкана грязью. Однако ничего не украдено. Деньги, крестик серебряный, сберкнижка – она все свое с собой носила… Орудия преступления мы тогда не нашли. Но предполагали, что это либо кирпич, либо увесистый камень. А следы там, к сожалению, все затоптали еще до прибытия опергруппы. Там словно стадо слонов прошлось: электрички прибывали, ну, все любопытные сразу туда – кого убили и все в этом роде.
Была там одна неувязка: старушка шла на станцию тем же путем, каким всегда ходила. Мы это выяснили: по своей улице, а затем поворот на дорожку за гаражами. Там на нее и напали, однако затем… Место там глухое, тихий закоулок, казалось бы – чего ему лучше, чем там с ней забавляться? Так нет. Оглушив ее, нападавший почему-то оттащил ее ближе к станции и там уже бил ее по голове до тех пор, пока не вколотил все кости в грязь. И там, где он это делал, – место открытое, народ то и дело может с электрички пойти, так что у него и было-то в запасе всего минут семь, не больше. Захарову не изнасиловали, хотя одежду порвали весьма жестоко. Жестоко и как-то хаотично: рукав пальто оторван, пола, часть воротника в клочья – в общем, сила должна быть приличная, чтобы тряпки эти вот так располосовать.
Катя сидела не дыша. Колосов посмотрел в свою чашку и продолжал:
– Второй случай произошел двадцать девятого мая в поселочке Брянцево.
– Брянцево? Так это же от Новоспасского в двух шагах. Там по шоссе и… – прошептала Катя.
– Именно. В общем, все это примерно в одном районе происходит. Территории разными ОВД обслуживаются, но район-то один – в радиусе нескольких километров, если считать от…
– От базы, да? – спросила Катя тревожно.
Никита снова тяжко вздохнул.
– Во второй раз жертвой тоже стала пожилая женщина: Гликовская Антонина Сергеевна, член Союза художников. График она в прошлом была, книжки оформляла. Но потом, естественно, на пенсии.
– А ей сколько лет было?
– Семьдесят пять.
– Господи!
– Да… Господи-Господи, – Никита постукивал забинтованным кулаком по столу. – На эту напали тоже утром, примерно в половине восьмого. И тоже неподалеку от станции. Там лесной массив, и она через него шла к себе на дачу. Они со стариком мужем круглый год на даче жили. Их сын часто навещал, продукты привозил. А тут он улетал в командировку в Эмираты, ну, старушка, естественно, его в дорогу собирала. Вечер в Москве провела, а рано утром собралась на дачу к мужу.
Ее тоже сбили с ног, оглушили, затем выволокли на посыпанную гравием дорожку – там место солнечное, открытое – и нанесли около восемнадцати ударов камнем по голове. Камень мы тогда нашли в пяти метрах от тела. Его под куст бросили. Ребристый, увесистый булыжник. Похожий был изъят и с места убийства Калязиной. И еще одна деталь. На гравии следов, естественно, не осталось, на траве вокруг тоже. Но была там метрах в десяти от тела канава с водой. Так вот, на ее кромке мы кое-что обнаружили.
– Что? – Катя поежилась. Ей снова захотелось что-нибудь на себя накинуть.
– Обнаружили мы смазанный, сильно деформированный след босой ступни. Эксперт сказал мне тогда: тот, кто его оставил, видимо, поскользнулся на глине.
Катя молчала.
– Гликовскую тоже не ограбили, а было что взять. Накануне она в Москве на себя и на мужа пенсию получила, да сын еще подбросил деньжат. Везла она в сумке около полутора миллионов. Так вот. Сумочку с деньгами отбросили словно бы за ненадобностью. Одежду варварски разодрали – платье треснуло снизу доверху. Однако полового контакта нападавшего с жертвой зафиксировано не было.
– Что ж это он два раза, в двух разных местах и оступился? Поскользнулся? – Катя кусала губы. – И почему он босой? В мае земля ведь еще холодная, или он…
Она подняла глаза и встретилась со взглядом Никиты.
– Нет, глупости это все! Да быть этого не может! Ну, подумай сам, как шимпанзе, вырвавшись с этой базы, мог отмахать тридцать километров в Ильинское?! Да его б сразу заметили – переполоху было бы! И потом, это ведь в апреле случилось. Тогда снег еще лежит в Подмосковье! Обезьяны теплолюбивые, они же холодов не переносят, – говорила она быстро, словно отбиваясь от каких-то возражений, хотя ей никто не возражал. – И вообще это невозможно! Этих шимпанзе когда на базу привозят?
– В апреле, я узнавал.
– В апреле? – Катя поперхнулась. – Нет, чушь, чушь все это! Наваждение какое-то. Надо отвлечься от этих приматов и взглянуть на дело с другой стороны.
– И с какой же? – Никита усмехнулся.
– С человеческой, вот с какой! – выпалила Катя.
– Так мы этим и занимаемся, только этим одним. Остальное – это мой личный бред, – он вздохнул. – Но занятно, правда? Интригует, а?
– Скажи, а извлечение мозгового вещества из черепов в первых случаях было зафиксировано? – Катя тщетно пыталась зацепиться хоть за что-то мало-мальски реальное.
– А вот это я и пытаюсь выяснить. В Новоспасском патологоанатом первоклассный. Он сразу это заметил, а вот другие…
– А может, он ошибся?
– Не думаю. Скорее всего другие эксперты прошляпили. Там надо повторную судебно-медицинскую экспертизу проводить. Ну, не эксгумацию, естественно, это теперь уже бесполезно, а хотя бы по записям первоначальным.
– А разве такое возможно установить только по записям? – недоверчиво спросила Катя.
– Смотря какой спец за это дело примется. Я вот умницу из Спасска попробую привлечь. А что до остального…
– Слушай, а нельзя мне с тобой на базе побывать? – спросила Катя умоляющим тоном.
– Думаю, что исключено. Там любопытных не жалуют. Особенно почему-то женщин. Как я понял.
Она не стала настаивать: в конце концов, если потребуется, она попытается отыскать лазейку в это поразительное место через Балашову или Ольгина – Мещерский ей поможет, но…
– Вообще-то, Никит, у меня вот какие впечатления от всего услышанного. Ты же моих впечатлений жаждал. – Катя подошла к темному окну. Уже ночь на дворе. Беседа их затянулась: на часах половина двенадцатого. Что, если Кравченко вдруг заявится? – Это все… Я даже слов не могу подобрать, но сдается мне, что ты все-таки куда-то сильно уклонился.
– Куда это я уклонился?
– Ну, ты слишком много говорил о животных. Но ведь там люди работают. И на этой базе, и в музее. Наверное, интересно было бы познакомиться с ними поближе. Мне лично интересно. А до тех пор, пока мы не поняли этих людей, я думаю…
– Ну, Катерина Сергеевна, что думает твоя светлая головка? – Никита смотрел на нее печально и устало. – Что я круглый дурак, да?
– Господи, какой ты, право! У каждого из нас в жизни бывает период, когда хочется верить в самое невероятное. Это потребность.
– Эта потребность простительна для пацана. А мне тридцать четыре года. Я уже старый для таких игр. Бьют они по мне больно. По моей профессиональной карьере бьют.
– Все эти факты нельзя связать воедино, – сказала Катя твердо. – Пока, во всяком случае. Либо это просто цепь совпадений, либо…
– Либо что-то еще. Это я уже понял. – Колосов прищурился. – А цепь совпадений, Катериночка, тоже бывает ве-е-сьма любопытной. Ну, как, например, в нашем случае: в один день, неподалеку друг от друга убивают старуху и ребенка. Странная симметрия, да? И еще – все толкуют о том, что в области действуют сразу два серийника, причем диаметрально противоположных наклонностей: геронтофил и педофил.
– Эти преступления между собой никак не связаны, – заметила Катя.
Колосов поднялся.
– Пока – да, а что будет дальше… Эх, ежики в тумане. Поздно уже. Я вижу, устала ты от моей глупой болтовни. Но я все равно рад, что… что выговорился наконец. И что ты меня, Кать, выслушала и не вытолкала взашей.
– Я тоже рада, Никита.
Он смотрел на нее. Стоял близко, почти касаясь.
– Чему? Ну чему ты рада?
– Не знаю чему. Просто рада. Наверное, тому, что ты пришел со всем этим именно ко мне.
Он протянул было руку к ней, к ее пушистым легким волосам, но, взглянув на повязку, тут же опустил.
– Поранился, да? – спросила Катя робко.
– Ерунда, завтра сниму.
Они стояли в прихожей.
– Тебе это платье здорово идет, – сказал Колосов серьезно.
– Это сарафан.
– Все равно. На работу так ходи почаще, – он улыбнулся.
– Начальство не одобрит.
– Наплюй на начальство. Слушай, что я тебе говорю. Всегда меня слушай.
– Хорошо, – она тоже улыбнулась. – Спокойной ночи, Никита.
Он молча смотрел на нее. Затем открыл дверь и направился к лифту.
Когда его машина скрылась за углом дома, Катя отошла от окна, вымыла посуду, поставила ее на сушку. Делала она все чисто механически. Голова ее гудела, как колокол, но ни одной дельной и связной мысли там не бродило. Кате вдруг стало страшно в пустой, темной квартире. Она быстро включила везде свет, разделась и юркнула в кровать. Затем все же одумалась: встала, выключила лампы, оставив только ночник да радиобудильник.
Тихая музыка, передаваемая «Европой-плюс», понемногу отогнала ночные страхи. Но, зарываясь в подушку, Катя все равно слышала чей-то высокий, вибрирующий шепот, настойчиво прорывавшийся к ней сквозь синг Криса де Бурга и шипевший ей в самые уши, а что – она так и не могла разобрать. И от этого сердце ее тикало, как маленькая мина…