Катя с подозрением уставилась на него: что за умильная подлиза! Но не выдержала – фыркнула, засмеялась. Засмеялся и Кравченко.
– Смилуйся, государыня рыбка, – он протянул к ней руку. Катя подошла и… его волосы цвета спелой ржи были такие чудесные. Их так хотелось перебирать, трогать. Пальцы сами собой запутывались в этой ржаной гуще, в этой золотистой чаще…
– Перед ней усердные слуги. Она, не помню, что делает, но за чупрун их таскает, – шепнул Вадим.
Катя закрыла глаза. С ним она всегда чувствовала себя маленькой, несмотря на весь свой рост, на всю свою стать.
Когда примирение состоялось по полной форме, они приняли душ и отправились завтракать.
– Катька, а что вчера случилось? – спросил Кравченко. – Ты какая-то встрепанная, нервная. На работе что-нибудь?
– Ты же в отпуске, отдыхаешь. И ни своей, ни моей работой не интересуешься.
– Брось, я серьезно. Что случилось?
Катя взглянула на него: и правда хочет знать. И ее снова прорвало. Очевидно, ей, как некогда Колосову, просто не терпелось выговориться. И она быстро выложила все, что узнала от Никиты. Кравченко слушал с непроницаемым лицом. Не ухмылялся – и то слава Богу.
– Ну? – спросила Катя, окончив рассказ. – И что ты на все это скажешь?
Он молча пожал плечами.
– А что я могу сказать?
– Что, вообще, что ли, ничего?
– Ну убийства происходят, понял.
– А база, обезьяны?
– А Колосову твоему, часом, все это не приснилось?
– Во-первых, он не мой, – Катя поморщилась, как от зубной боли. – А во-вторых, ему такое присниться просто не может. Он реалист. У него фантазия бедная. Он как акын: что видит, то поет.
– Да? – Кравченко сделал себе и ей бутерброды. – Но я-то этого не видел, следовательно, о чем же я тут тебе буду петь?
– Значит, ты не веришь в то, что шимпанзе мог сбежать с базы и убить человека?
– А ты сама-то в такое веришь?
– Нет. Ну, один раз – еще куда ни шло, но три! Там же три убийства зверских.
– Ты умная девочка, я утром это тебе доказал, – Кравченко задумчиво жевал, – бесспорные факты только одни: убийства старушек. Остальное – чушь. А ты что, и этим делом теперь заниматься собираешься?
– После всего, что я услыхала, я просто не могу не заниматься. Это же, – Катя взмахнула рукой, – из ряда вон выходящее происшествие. Сенсационный материал!
– А как же убитый мальчик?
– Когда я работала следователем, Вадечка, у меня на руках по двадцать дел бывало. И по всем я все успевала.
– Но ты не убийства расследовала. Впрочем, слава Богу. – Кравченко допил кофе и вытер губы салфеткой. – Ладно. Сделаем так. Я сейчас вместе с Сережкой перевезу Павлова с пацаном на дачу, потом приволоку Мещерского сюда. Два ума хорошо, два с половиной, считая твоего любезного опера, – тоже, а три с половиной – еще лучше. К тому же Мещерский обожает тайны.
– Может, и Павлову сказать, а? – неуверенно предложила Катя.
– Твой Колосов поведал все это тебе – раз, – Кравченко усмехнулся. – Ты рассказала мне – два. Святое дело, ибо: да прилепится жена к мужу и будут двое плотью единой. Затем все узнает Сережка – три. А если разболтать еще и постороннему… Что получится у нас?
– Секрет полишинеля.
– Во-во. А попросту, по-русски: длиннющий бабий язык. Увольте меня от этого.
– А все-таки Павлов, если бы захотел, сумел бы нам помочь, – заметила Катя. – Он всех в этом институте знает. С этим Ольгиным, я заметила, дружит.
– В общем, пусть решает князюшка, – предложил Кравченко. – Он в эту тайну, как клещ, вцепится, его хлебом не корми. Ого, уже пол-одиннадцатого, – он бросил взгляд на часы. – Пора отчаливать.
– Знаешь что, – Катя медленно поднялась из-за стола. – Я тоже с вами поеду.
– Зачем? Что на даче…
– Я не на дачу. Ты довезешь меня до школы, я покажу, где это. Я ну просто какая-то лихорадочная сегодня – дома сидеть совсем не могу. – Катя уже доставала из шкафа летнее платье. – Мне с одной девицей побеседовать надо, с женой старшего брата Стасика.
– Делай как знаешь, только быстро. – Кравченко не стал возражать. – И смотри, не запутайся. Два убийства, не связанных между собой, – это два кубика Рубика. Их вертеть одновременно не каждый способен.
Катя тут же вспомнила Никиту, его замечание насчет того, что убийства пока не связаны. Интересно, что это начальник отдела, называемого «убойным», имел в виду?
Кравченко уже звонил Мещерскому, сообщая: «Есть важные новости».
– Я сейчас Катю отвезу в Каменск, а затем подскочу к Витьке на дачу. Или, может, на Автозаводскую приехать? У вас там вещей много?
– Да нет, Павлов сказал – две сумки спортивные. Он же спартанец, – ответил Мещерский.
– Спартанец. Чего машину-то не купит? Неужели менеджер и совладелец турфирмы настолько нищ, чтобы не приобрести себе завалящую какую?
– У него была машина. И какая! Я же тебе рассказывал. Забыл, что ли? – удивился Мещерский. – Он в самый первый год, как стал совладельцем фирмы, купил себе «Вольво» черную. Ну, мечту бандита.
– И куда же мечта делась?
– Продал. Как у них финансы лопнули, он ее сразу сбыл с рук. Деньгами дырки в бюджете заткнуть пытался.
– Ладно, черт с ним. Вези разорившегося дружка. Короче, ждите меня.
– Вадь, а что случилось? Что еще за новости? – забеспокоился Мещерский.
– Услышишь.
– Катя здорова?
– Здорова, здорова. Привет передает. Ждет тебя вечером.
– Приеду. Приеду обязательно!
В Каменске Кравченко высадил Катю у здания школы.
– Тебе точно моя помощь не нужна?
– Точно, езжай в Братеевку. – Катя все оглядывалась на окна флигеля, задернутые кружевной занавеской. – Ну, езжай же скорей!
Вадим уехал, и она, поднявшись на крыльцо, громко постучала во входную дверь. Никто не ответил. «Вот тебе на. Где же учительница-то?»
К школе по асфальтовой дорожке неторопливо ковыляла полная женщина в ярком ситцевом платье. Подошла к школьному подъезду, вынула ключи, собираясь отпереть висячий замок.
– Простите, пожалуйста, – обратилась к ней Катя. – Я к учительнице Кораблиной, а ее нет. Она не уехала куда-нибудь на лето?
– Нет, всего лишь в магазин отошла. Там молоко привезли и творог свежий. Мы с ней встренулись там. Погодите, она сейчас.
– А вы тоже учительница? – вежливо осведомилась Катя.
– Я-то? Сторож я здешний. Вон в том доме напротив живу. – Толстуха указала через двор на ветхую пятиэтажку. – Слежу вот, смотрю. Летом-то у нас затишье.
– Да, тихо, – согласилась Катя.
– А вы Светлане нашей подруга, что ли? – спросила сторожиха, окинув собеседницу быстрым взглядом. Так смотрят сороки на блестящую стекляшку, прежде чем умыкнуть ее к себе в гнездо.
– Нет, не совсем. Я из милиции.
– Вона, из милиции! Такая молодая. Это по мальчику-то убитому? Слыхала. Он ведь, почитай, племяш Светкин – царствие ему небесное, маленькому. Убийцу-то не нашли?
Катя покачала головой. Сторожиха вздохнула.
– Чтоб ему лопнуть проклятому, тому, кто руку на него поднял, чтоб его электричка пополам переехала, – пожелала она истово. – Паскуда такая! Ведь заведется же среди людей!
– А вы этого мальчика не встречали здесь?
Сторожиха отерла рот большим и указательным пальцами.
– Конечно, встречала. Он же тут у нас учился. Только разве вспомнишь? Их у нас тыща тут. Учителя знали, а я… Мимо меня они только в раздевалку летят сломя голову. Орава оглашенная.
– Скажите, пожалуйста, а вот возле школы взрослые какие-нибудь в последнее время не околачивались?
– Знаю, насчет чего беспокоитесь. Это у нас – нет. Это – строго. Следим. Никого подозрительного за весь учебный год. Да вокруг школы и не повертишься особо, а вот… – сторожиха замялась.
– Вокруг учительниц, да? – быстро спросила Катя. – Вокруг молоденьких?
Сторожиха снова остро взглянула на нее и как-то не то подмигнула, не то прищурилась.
– А вокруг Кораблиной?
– Она замужем вроде.
– Но мужа-то полгода как нет, – молвила Катя и тоже прищурилась – хитро, как ей казалось.
Собеседница ее снисходительно усмехнулась.
– Ну что ж что полгода? Я вон пятнадцать лет вдовой кукую. Одна холодную постелю грею.
– Ваше поколение из другого теста. Значит, честь крепка, – Катя льстила самым сладостным голосом.
– Да, по дворам-то не таскались мы. Гордость имели. – Толстуха села на лавочку, врытую у школьного крыльца, и подвинулась, давая место Кате. – Сейчас другие поведения в моде: чуть муж за порог…
– У Кораблиной есть любовник? – напрямик брякнула Катя.
Сторожиха заколыхалась от смеха.
– Насчет любови не знаю, не видала. А ухажер есть. Добивается все до нее. Приезжает часто.
– На мотоцикле?
– На трещотке на своей. Весь двор керосином провонял. Но насколь у них дела слажены – не знаю: врать не буду.
– У вас ведь окна квартиры сюда, на школу, выходят?
Сторожиха кивнула.
– А когда этот мотоцикл тут трещал в последний раз?
– Да он почитай каждый день покоя не дает. Тока сейчас дверь-то не больно ему открывают. Потрещит-потрещит несолоно хлебавши, и черт его унесет.
– А вот недели две, скажем, назад? Приезжал он, не помните?
Сторожиха задумалась.
– Приезжал. И больше скажу: вот сюда мотоцикол-то этот с вечера ставили, – она указала под окна флигеля. – А утречком раненько обратно забирали.
Пройдясь напоследок насчет «гордости некоторых бессовестных», сторожиха поплелась в школу, а Катя терпеливо дожидалась на лавочке Кораблину. Та появилась минут через двадцать. Шла медленно, несла в обеих руках тяжелые сумки.
– Света, здравствуйте, я к вам.
– Здравствуйте, – голос учительницы дрогнул. – Сейчас только дверь открою.
В комнате она положила продукты в холодильник.
– Чаю хотите? Сейчас плитку на кухне включу.
– Нет, спасибо. Света, я вот о чем хочу с вами поговорить, – Катя запнулась. Она мучительно подыскивала слова, чтобы начать беседу, не оттолкнув эту девушку от себя. – Я… я тут познакомилась с одним мальчиком – Кешей Жуковым. Он был другом Стасика. У него Стасик и жил в те дни перед… в общем, перед. Так вот. У Кеши есть старший брат Роман. Мне надо срочно его повидать. Поверьте, это очень важно. Я просто должна.
– А при чем тут я? – Кораблина отвернулась, пряча лицо.
– Его никак не поймаешь, а сам он не дает о себе знать, как я ни старалась. Но он очень мне нужен, потому что Стасик… Света, помогите мне встретиться с ним!
Кораблина опустила голову. Лоб, шея, плечи ее покраснели.
– Нет, – ее ответ прозвучал еле слышно.
– Но вы же с ним знакомы! Я это знаю, и я прошу вас!
– Нет. Ни за что.
– Но вы мне только скажите, когда он снова сюда приедет, и я…
– Он больше не приедет. Никогда. – Девушка резко встала, отошла к окну. – Все закончилось. То, что я сделала, – чудовищно. Мне прощения и оправдания нет.
Катя смотрела на нее печально: «Ну и что ты, девочка, сделала? Мужа посадили, одна, чужой город… Тут мальчишка подвернулся на мотоцикле. Моложе тебя, естественно. Их, этих волчат, в девятнадцать всегда к старшим тянет. Ну, спали вы, ну было вам хорошо…»
– А где вы с ним познакомились, если не секрет? – спросила она.
– Он меня едва не сшиб. – Кораблина не отрываясь смотрела в окно. – Он как злой гений. Если бы не он, то Стасик не умер бы.
– Почему? – Катя похолодела.
– Потому что… Стасик пришел бы ко мне. Тогда… пришел бы… обязательно. А не к этому своему Кеше…
– Значит, Роман Жуков был с вами? Здесь? У вас?
Кораблина перекинула через плечо косу. Упрямо смотрела в окно.
– Послушайте, Света, но… но вы же не виноваты… вернее, не в этом виноваты… Откуда вы знали? Мало ли что в жизни случается? – Катя начинала наступление, поэтому говорила сбивчиво и пылко. – Этот Роман, он же… Я думаю, он любит вас. Он ведь сюда к вам приезжает, видеть вас хочет.
– А я его видеть не хочу! И больше он не приедет!
– Ну хорошо. Но все равно – так же нельзя! Жуков, быть может, совершенно ни при чем.
– А зачем вы тогда хотите его видеть, раз он ни при чем?
– Да потому, что я думала, что он общался со Стасиком в последние дни…
– Он был со мной. Здесь, – Кораблина указала глазами на старенький диван. – Здесь он был… и я была здесь…
– Но все равно мне надо его видеть. У него есть друзья, эти, которые на мотоциклах. Там организация какая-то. Стасик о ней знал, хотел, чтобы его приняли.
– В стаю? – Этот вопрос учительницы упал, как льдинка на дно стакана.
– Да, в стаю. А вам про нее что-нибудь известно? – насторожилась Катя.
– Они так себя называют, – учительница горько усмехнулась. – Они все – сущие дети. Мне завидно иногда на них смотреть. Все никак не перестанут играть. А мотоциклы, кожа – это все игрушки, прибамбасы, вроде деревянных лошадок и погремушек.
– Света, я должна увидеть Жукова, – Катя сказала это твердо. – Без этого я отсюда не уйду.
– Его нет сейчас в городе.
– А где он?
– Где-то под Звенигородом. Там пионерский лагерь бывший, они там свое байк-шоу готовят.
– Байк-шоу?
– Съезд. – Кораблина устало опустилась на диван. – Слет, посиделки – ну, что хотите. Я же говорю – они дети, а любимым развлечением мужчин, детей, зверей и прочих… животных являются потасовки.
– Что, они драться там, что ли, собираются?
Кораблина снова усмехнулась.
– И драки там случаются, как он мне рассказывал. И все там случается.
– Но он же приедет сюда к вам перед этим шоу? Ведь обязательно должен, – настаивала Катя.
– Я сказала, чтобы он никогда ко мне больше не приезжал.
– Ну, это ничего не значит, – отмахнулась Катя. – Света, я умоляю вас. Вот мой телефон. Как только он появится, позвоните мне. Поверьте, я должна с ним поговорить!
Кораблина, поколебавшись, взяла листок, вырванный из блокнота.
– Это ради Стасика, – сказала Катя. – Я вас очень прошу.
Кораблина молча спрятала телефон в косметичку.
– Хорошо, я вам позвоню, – пообещала она тусклым, безжизненным голосом. – Даю слово.
– Значит, красотка учительница врезалась в молодца на мотоцикле. Что ж, русский вестерн. А муж – как всегда – бандит, – задумчиво подытожил Мещерский, когда они с Кравченко вечером приехали к Кате держать совет. – О вдовы, все вы таковы!
– Она не вдова, – хмыкнул Вадим. Он сидел в кресле и листал приготовленный для Мещерского справочник по наркотикам.
– Соломенная, дружочек, соломенная. Но это, впрочем, не важно. Важно то, что она влюблена. Это ясно как день, – Мещерский устало откинулся на спинку кресла.
Устали они все. Катя, вернувшаяся из Каменска своим ходом, может, больше других, а ей пришлось еще рассказывать приятелям как о каменских делах, так и убийствах и загадках Новоспасского.
– Смерть – такая штука, ребята, – продолжил князь. – Такая… Я с недавних пор замечаю, что она подходит к нам все ближе и ближе. Мы все время возле нее. И никогда она не является в том же самом облике, что и раньше. Убийство ребенка, убийства старух – все это вроде бы совершенно посторонние нам люди. И вот вдруг вся эта история начинает втягивать в себя и нас. Словно гигантская воронка: музей, институт, павловская дача – словно витки спирали или штрихи, наброски некой драмы, которую нам предстоит…
– Что? – спросила Катя тихо.
– Либо наблюдать, либо разыгрывать вместе с такими же, как мы, безвольными статистами, марионетками на потребу… – он указал куда-то в темное ночное окно. Голос его был печален: ни намека на то, что Мещерский действительно заинтересовался очередной загадкой. – И правильно ли мы сделали, что отвезли Витьку с ребенком туда, где орудует маньяк-детоубийца? – продолжил князь. – Туда, где такая удивительная тишь, такая безмятежная глушь, такая благополучная доперестроечная дача и где не дождешься никакой помощи?
«Вот, – подумалось Кате. – И он о том же беспокоится. А я-то с Павловым…»