Глава 14
«ПРОЦЕСС УЗНАВАНИЯ»
На следующее утро ровно к девяти часам Мещерский, трезвый, собранный и скорбный, приехал в Никитский переулок. У него образовалось свободное «окно« до полудня, и он намеревался потратить время на занятие, уже ставшее привычной повинностью.
Медленно-медленно они с криминалистом Синицыным продвигались по дебрям поискового архива. Мещерский начал просматривать фотоснимки пропавших без вести, находящихся в розыске и неопознанных трупов за текущий год. Они исследовали данные за январь, февраль и медленно приближались к мартовским. На успех он не надеялся. Не надеялся и на то, что найдет того парня с кассеты среди их лиц на глянцевых равнодушных кусочках картона. Но он сам начал это дело, втравил в него Колосова, криминалиста Синицына и теперь просто не мог бросить все это. Он решил, что сделает все, от него зависящее, а там уж…
Синицын торопился на утреннюю оперативку.
– Сергей, доброе утро, рано вы сегодня. Ну, располагайтесь. Я до десяти на совещании, так что вы тут за полного хозяина.
И Мещерский остался в кабинете наедине с их лицами.
Он вспоминал вчерашний вечер…
Смотрел на фотографии. Между вчера и сегодня такая пропасть.
Перелистал несколько страниц в спецальбоме. Здесь были собраны фотографии пропавших без вести женщин. Молодые, пожилые, почти девочки, глупенькие, наивные и доверчивые, канувшие в небытие и потерявшие память, покинувшие дом, затерявшиеся среди чужих людей… Он бездумно скользил взглядом по их лицам. И вдруг…
Нет, здесь было совершенно иное выражение лица. И странно, что мужской портрет, фотография парня лет двадцати четырех затесалась среди фотографий женщин, но…
Мещерский, еще не веря себе, медленно прикрыл ладонью нижнюю часть его лица. Глаза… Здесь, на снимке, они смотрели на мир напряженно и сосредоточенно. Скорее всего это было обычное дешевое фото для паспорта или удостоверения. Молодой парень, короткие волосы, выдающиеся скулы, мальчишеский подбородок, худая шея, и глаза…
Мещерский встал, отошел к окну, закурил. Он не поворачивался к альбому, стоял, глядя в окно, на крышу Зоологического музея напротив. Смотрел и не видел ни этой крыши, ни утреннего солнца, ни голубей под застрехами.
Синицын вернулся с оперативки через сорок минут. Мещерского он застал все в той же позе у окна. В пепельнице было полно окурков.
– Я его узнал, – сказал Мещерский. – Там в альбоме за март этого года есть снимок. Числится под номером тридцать шесть.
Они перешли к компьютеру. Синицын оседлал программу. На мониторе появился портрет из картотеки и данные.
«Бородаев Константин Петрович, 1975 года рождения, уроженец поселка Салтыковка Московской области, не работающий, пропал без вести ориентировочно в начале марта текущего года, 11–14-го числа. Заявление о пропаже поступило от знакомой Бородаева гражданки Ереминой. Адрес: поселок Салтыковка…» Синицын включил принтер, распечатать данные. Мещерский напряженно смотрел на монитор. Нет, сейчас «машина» не парализовывала его восприятие. Он не ошибся – это был тот самый парень с видеокассеты. Это он кричал от боли и затем получил пулю в голову из пистолета с глушителем.
– Приметы: рост высокий, фигура худощавая, волосы темно-русые, глаза карие, – перечислял данные Синицын. – Это точно он?
– Да.
Синицын набрал чей-то номер – глухо, без ответа. Затем связался с дежурной частью.
– Колосов работает в Москве, – сказал он так, словно Москва была не вот тут, за окном, а где-то за тридевять земель. – Как только вернется, я проинформирую его о наших результатах. – Он смотрел на Мещерского. – Сергей, хотите чая? Мне друг армейский из Казахстана привез – настоящий зеленый, среднеазиатский.
– Хочу, – ответил Мещерский. – Спасибо.
Он действительно хотел горячего чая. В горле от сигарет все пересохло.
Глава 15
ДЕНИС
Никита Колосов действительно работал в этот день в Москве. Он поставил себе вполне выполнимую задачу: узнать о личности погибшего Маслова и образе его жизни как можно больше.
Московские коллеги приняли помощь областного отдела по раскрытию убийств хоть и без особого энтузиазма, но спокойно. Дело о причинении тяжкого вреда здоровью со смертельным исходом гражданину Маслову висело на них камнем. На горизонте же маячил отчет за полугодие, так что… Ну, какая разница, кто будет пахать по делу, рассуждали бывалые люди. Главное, кому достанутся результаты успеха и на кого повалятся шишки провала.
Личность Дениса Маслова, двадцати лет, уроженца Мурманска, студента четвертого курса Московского института радиотехники, тоже не слишком долго оставалась тайной за семью печатями. Фамилию «прокрутили» быстро. Установили и адрес: общежитие института в Лефортове.
В общагу Колосов решил ехать лично. Шла летняя сессия, и, пока студиозусы не разлетелись кто куда, их следовало допросить. Вопросы о Маслове к его сокурсникам у него имелись. Ну, например, чем занимался парень в свободное от лекций и семинаров время? На что существовал – не на одну же стипендию? Где-то подрабатывал? Кем, где? Как оказался в тот вечер на Варшавском шоссе? Откуда мог возвращаться?
Номер телефона, записанный на коробке сигарет, начали проверять немедленно. Он начинался с цифр 141… Но, как назло, на этой линии были какие-то неполадки. На АТС сообщили, что после устранения аварии номер можно будет «пробить» только через день-два.
Общежитие «радиотехников» оказалось ветхой панельной многоэтажкой. Внутри – нечто среднее между перенаселенной суперкоммуналкой, заповедником для непуганых, малость тронувшихся на Карлосе Кастанеде юных неординарных умов, никогда, ни ночью, ни днем, не смыкающей глаз музыкальной тусовкой и… памятной для Никиты по далекому детству «продленкой» – группой продленного дня, на которой после опостылевших бесконечных уроков и десять, и двадцать лет назад отрывались в полную силу все без исключения школьные сорвиголовы – двоечники, троечники, лодыри, футболисты, драчуны, курильщики, спартаковские фанаты, металлисты, панки – одним словом, самые обычные, нормальные московские пацаны.
На общажной «продленке» обитали, конечно, далеко не школьники-молокососы, однако… Никита, войдя в «сачок», где было не продохнуть от сигаретного дыма, а на доске объявлений ветер, врывавшийся через настежь распахнутую стеклянную дверь, колыхал целый ворох замурзанных бумажных клочков с самым разнообразным текстом, почувствовал себя… Как? Странно, но в этой безалаберной, прибабахнутой, нищей, неустроенной атмосфере он сразу же почувствовал себя хорошо. Комфортно.
Здесь было оживленно и шумно. Стайка нимфеток-второкурсниц в ярких кофточках-квадратах, открывавших розовые мягкие брюшка, шушукаясь, поджидала лифт. Какой-то лысо-бритый серьезный девятнадцатилетний сноб в заклепанных бляшками кожаных порточках прикидывался, что говорит по сотовому, то и дело кося глазом на «стайку». Но телефон не пахал, видимо, давно был отключен. Откуда-то из недр здания на полную катушку ворковал «Мумий Тролль». А с другого этажа в пику ему еще на более полную катушку врубили «Агату Кристи».
Никита прислонился к стене у лифта. Да, он чувствовал себя здесь, как на старой «продленке» детства. И в замызганном, набитом тинейджерами лифте все тоже было ништяк. Только вот слишком явственно разило мятной резинкой, мальчишеским потом, сладенькой слабенькой травкой, прокисшим дешевым пивом.
Однако на седьмом этаже, где обитали сокурсники Маслова, атмосфера была совершенно иной. И Никита сразу это понял. Здесь тоже все как-то суетилось, сновало по коридорам, мельтешило из комнаты в комнату, зыркало, хмыкало, шушукалось в курилках и у лифта, но… Здесь, на седьмом, Колосов не чувствовал разлитого в самой атмосфере общаги безалаберного, легкомысленного пофигизма.
По их лицам – а в коридоре у лифта он узрел немало новых незнакомых молодых физиономий – он понял: они уже знают о Маслове. Они – его сокурсники, соседи, корешки. Зеленые-зеленые пацаны. Они еще не вполне верят в то, что он погиб, но…
– Ребята, добрый день, – Колосов поздоровался с группой, тревожно и тихо жужжавшей в курилке и настороженно умолкшей при приближении чужака. – Я из уголовного розыска. По поводу гибели вашего товарища. Могу я с вами поговорить?
– Удостоверение покажите! – Приказ был отдан петушиным тенорком неким субъектом в растянутой спортивной «кенгурушке» и «бермудах».
– Любуйтесь.
Они, сопя, сосредоточенно полюбовались. Кто-то сдвинул на лоб темные очки-»стрекозу», кто-то, напротив, нацепил на нос круглые гляделки в металлической оправе.
– Устраивает? – осведомился Никита. – Ну и где поговорим? Прямо здесь?
– Идемте, – предложила лаконично «кенгурушка». Возможно, это был групповой староста или так себе – неформальный лидер сплоченного молодого коллектива. – Данька убит? Нам в общагу из милиции уже звонили и в деканат. Вы нам объясните, что произошло?
Они всей стаей привели его в комнату: три кровати, три тумбочки, окно, шкаф, отставшие от стен линялые обои и дикий бедлам. Набилось их сразу, как шпрот-малюток в банку, и любопытные все прибывали и прибывали. В основном преобладали юноши – лысые, бритые, с серьгами, с длинными волосами «а-ля Горец», бородатые и те, у кого вместо бород рос на щеках колкий гусиный пух. Когда же в дверь попытались сунуться и особы женского пола – девочки-сокурсницы, «кенгурушка»-лидер без церемоний выпихнул их вон. А потом плотно прижался к двери спиной. Никита понял: ему показывали, что предстоящая беседа сугубо для мужских ушей.
Он видел: лучше сказать им сразу, что именно произошло с Масловым. Причем рассказать в деталях, обязательно упомянув наручники. Он чувствовал: так будет лучше. Они слушали его внимательно. Даже чересчур для их возраста.
– По стереотипу я вам сам должен вопросы задавать и слушать ваши ответы. А я информацией делюсь, излагаю ход событий. – Он вытащил сигареты. Кто-то быстро щелкнул зажигалкой. Колосов не видел кто, но прикурил. – Денису нанесли пять ножевых ранений. И это не была банальная хулиганская потасовка. Ну, а теперь, поскольку я удовлетворил ваше жадное любопытство…
– А кто вам сказал, что мы про Даньку только из любопытства спрашиваем?!
Это крикнул… Колосов опять же не видел кто. Кто-то из дверей.
– Хорошо, пусть не из любопытства. Из сострадания. От горечи, боли, от печали о погибшем вашем сокурснике и друге. – Он оглядел их. – Ну, а теперь могу я и вас в свою очередь спросить о нем?
Монолог с трудом, но превратился в диалог. Они отвечали сначала нехотя, а потом иногда все разом, иногда кто-то один, кто был более осведомлен. И за час с небольшим этой сумбурной беседы Никита узнал о Денисе немало.
И то, что он приехал из Мурманска, «как Ломоносов», что отец у него умер, а раньше работал инженером в порту, что осталась мать-учительница и младшая сестра. Что для того, чтобы учиться и как-то существовать в Москве, он ретиво подрабатывал где только мог: монтировал аппаратуру на дискотеках и в студенческих клубах, вкалывал уборщиком в «Макдоналдсе», устраивался официантом в летнее кафе на Арбате. Что учился он ничего, но хвосты имел – а кто их не имеет? Свободным временем из-за подработок почти не располагал…
– Подружка у него имелась? – спросил Колосов. – Не познакомите меня?
Они переглянулись.
– Понятия не имеем, – ответил за всех «кенгурушка». – В такие тонкости своей интимной жизни Даня нас не посвящал.
Фраза была вычурной, двусмысленной и… печальной. А в разговоре сразу точно ледок замерз.
Чувствовалось: они что-то недоговаривают. Не хотят.
– До сих пор нам неизвестно, что Маслов делал в тот вечер на Варшавском шоссе, где его подобрала машина, – сказал Колосов. – Быть может, вы подскажете? Может, он с работы возвращался?
Никто не откликнулся. Возможно, они не знали. Никита глянул на неформального лидера: кенгурушка «Найк», замызганные бермуды, костлявые коленки, кроссовки сорок шестого размера, массивные и тупые, как асфальтоукладчики.
– А где он тут жил, комнату не покажете? – спросил он, помолчав.
– Здесь. Вы на его койке сидите.
Никита огляделся в который уже раз.
– В вещах рыться будете? Обыскивать? – «кенгурушка»-лидер спрашивал печально и зло.
– А нужно?
– Всегда так бывает. Менты… ну, ваши приезжают, шмонают все вверх дном.
– Ну да. Случается, и кое-что находят. Белый зубной порошок, например. А как-то приехали в одно такое же логово, а в грязном белье парнишек-студентов – гранаты «РГД». Эй, у кого там зажигалка? Дайте-ка прикурить, – на этот раз Никита разглядел того, кто поднес зажигалку к его сигарете. Тоже «кенгурушка», джинсы, кроссовки сорок третьего размера, русый мальчишеский затылок.
– С похоронами его надо что-то вам решать, – сказал Колосов. – И родственникам его – матери – дайте телеграмму.
– Мы позвонили в Мурманск, как только из милиции сообщили. И с похоронами тоже…
– Никаких соображений больше по поводу услышанного от меня нет?
Они молчали как партизаны. И Никита по этому их сплоченному вынужденному молчанию чувствовал: они просто не хотят говорить. Точнее, договаривать, рассказывать о Маслове все до конца.
– Сотовый у него имелся? – спросил он.
– Купил, точнее, в подарок получил. Потом загнал в скупку б/у аппаратов, деньги понадобились.
– А кому звонил по нему? Вам, сюда?
Кто-то хмыкнул.
– Кто из вас видел его в тот день? Во сколько это было? – Никита задавал традиционный полицейский вопрос не в начале, в конце беседы.
– Ну, я его видел. И вот Бобер… Макс Бобров тоже, – «кенгурушка» кивнул на обладателя зажигалки. – Мы же с ним в комнате вместе жили. Утром он сказал – у него дела. У нас консультация была в шесть – он не пришел в институт. Мы с Максом подумали: ну, заточил, наверное, где-то…
– Заточил что? – осведомился Никита.
Лидер сделал рукой неопределенный жест. Толковать его можно было как угодно: запил, загулял, заработался, закрутился, забыл, «забил», затесал, загвоздил, замочил…
Замочили… Дениса…
– В шесть он жив был и невредим. – Колосов поднялся. – Вот только где время проводил, как и с кем… Значит, никаких соображений? А догадок, слухов, сплетен, интриг, компромата?
– А чего ты прикалываешься-то? – «кенгурушка»-лидер тоже дернулся. – Чего ты прикалываешься?
– Я? – искренне изумился Колосов. – Да бог с тобой. Я просто поддерживаю светский треп с умненькими – то есть себе на уме – человечками. С тобой, например. Мы еще имен друг друга не знаем, а ты меня уже горлом берешь.
– Меня зовут Лев, – представился «кенгурушка». И Колосов подумал: мама моя, и дают же кому-то такие имена!
– Ну, вот тебе, Лев, телефон мой в управление, – он вытащил визитку, – на всякий пожарный. Если что вспомните коллективно или индивидуально. А это телефон в морг больницы, договоритесь, когда тело можно будет после судмедэкспертизы забрать – завтра или послезавтра. Он ведь тебе друг был, Денис-то?
– Мы жили в одной комнате.
– Все четыре года?
– Да… то есть, когда он не жил на квартире, а перебирался сюда.
– У кого на квартире?
Молчание.
– Ладно, все равно. – Никита вздохнул. – О нем ведь некому позаботиться, кроме вас, его сокурсников и друзей.
Лев протянул руку и взял визитку. Колосов протиснулся к двери, направился к лифту. Они молча провожали его взглядами. Пялились. Подошел лифт. Двери открылись, закрылись. На этот раз кабина была пустой. Но все равно с неистребимым запахом мятной резинки, травки и пива.
Вернувшись в главк, Колосов застал в отделе по раскрытию убийств криминалиста Синицына. Тот что-то горячо обсуждал с его сотрудниками. От них Никита и узнал, что Сергей Мещерский «визуально опознал» по снимку одного из числившихся без вести пропавшим потерпевшего с видеокассеты.
Синицын принес распечатку с данными на Константина Бородаева.
– Когда обратились с заявлением о его пропаже? – спросил Никита устало.
– Двадцать восьмого марта. Заявление поступило от его знакомой Людмилы Ереминой.