– Кто? Я? – Кравченко спесиво раздул ноздри. – Да я ездить начал на папашиной «Волге», прежде чем ты на горшке сидеть научилась. И напрасно ты за Чучело волнуешься! Оно у меня сейчас в меланхолии пребывает, доброе, безропотное. Сидит себе на квартире в Крылатском (оно там от старой жены прячется) и виски глушит. Шотландское. Скоро взбрыкивать начнет, как Белая Лошадь.
– Почему оно тоскует? – Рассказы о кравченковском Чучеле Катя отчего-то воспринимала с известной долей грусти.
– Достиг я высшей власти – вот почему. – Кравченко вздохнул. – Деньги есть – счастья нет. И скука нас все одолевает, такая скука… Сидел он тут раз в офисе и говорит мне: «Сил нет – хоть вешайся». Я ему: «Василь Василич, что такое?» А он: «Все ведь, все, Вадя, в кармане, а здесь, внутри, пусто. В Думу, что ль, податься депутатом?» Я ему: «От какой фракции, Василь Василич?» – «Все равно, – говорит. – Хоть поругаешься там с кем, за народ полаешься, закон какой-никакой примешь. А то ведь – болото, болото здесь, Вадя. И нет мне из этой тины хода ни взад, ни вперед».
– Клетка золотая, – молвил Мещерский без тени иронии.
– У него семья есть? – спросила Катя.
– Три. Три семьи и незаконная дочь от одной случайной гражданки в Батайске. Только счастья нет.
– Да. – Князь улыбнулся. – Выходит, не так уж и славно быть богатым. Он у тебя миллиардер, Вадя?
– Мульти, – ответил Кравченко, и они с шиком тронулись в путь.
Ах, КУЗНЕЦКИЙ МОСТ! То еще местечко в Москве. Хорошее местечко, теплое, суетное, пестрое. Моды, тряпочки, обувь прямо из Парижа. Едва выскочишь из метро, сразу – бац, вывеска: «Итальянская мода», «Модный магазин», «Европейская мода», «Эскада». В глазах рябит от шика и блеска. А там, чуть пониже, – салон «Бурда моден», «Левис», ЦУМ – старичок, Петровский пассаж в зеркалах и пальмах.
Катя любила заглядывать на Кузнецкий только тогда, когда нацеливалась купить что-нибудь новенькое. Вон тот магазинчик – там все сплошь итало-французские вещички, черные, словно южная ночь. А вон в том стеклянном бутике – чудесные сумочки. А вон к тому лучше не подходить, там сумочки «безумные» – крокодиловая кожа. Ив Сен-Лоран, две тысячи с полтиной баксов. Мда-а… А вон в том магазинчике даже самой лютой зимой продают исключительно летние вещи: шелковые тройки, туники, платьица на бретельках. Ручная вышивка, кружева. Ах, ах, ах! Увы, от всего этого выставленного в витрине великолепия дрожь пробирает – март на дворе, а для такой покупки морально созреешь только к июлю.
Остановили «БМВ» прямо у зеркального подъезда. Катя тут же узнала место по описанию Паши-скульптора: багряная вывеска, задумчивый Пако Рабан в витрине.
– Это очень дорогой магазин, – резюмировала она.
– Мы в дешевые не ходим. – Вадька предупредительно открыл дверь.
Звякнул колокольчик. Катя оглядела торговый зал: бельгийские ковровые покрытия, искусственная зелень, множество драпировок, примерочные, зеркала, зеркала, зеркала, невысокие вешалки-стенды с разноцветной одеждой.
– Простите, Артур здесь? – с ходу осведомился Кравченко у молодого человека в желтой водолазке, отметив про себя: «Водолазка та же, а приказчик другой. Это, видно, здешняя униформа».
– Он в другом зале, занят с клиенткой, скоро придет, чем могу помочь? – «Водолазка» выпалила все без запинки и взмахнула рукой, приглашая Катю к стендам. Ей, видно, померещилось, что пришли «настоящие» покупатели. Катя только фыркнула: «Ну-ну, заблуждайся, заблуждайся».
– Можно сначала посмотреть все?
– Пожалуйста. – Гибкая, словно бескостная рука снова описала круг в воздухе. – Деловые костюмы, пиджаки, вечерние платья.
Катя тут же направилась к вечерним. Иметь платьице до пола с очень крутым декольте – открытой спинкой – это, знаете ли… Шарман, как говорили во времена Бонапарта.
Она задумчиво перебирала вещи, на бирки с ценами даже не смотрела. Какая, собственно, разница?
– Здесь приятные духи.
– Обычно мы пользуемся «Ма Грифф» или «Жоли Мадам», но сегодня в виде исключения решили попробовать «Кузнецкий мост».
– Наши? – удивилась Катя.
Приказчик только улыбнулся. Она вспомнила: «Кузнецкий мост» в узких граненых флаконах продавался в «Подарках» на Тверской.
– Вот это красивое. – Катя начала было снимать с вешалки легкое шелковое платье цвета слоновой кости, но вдруг со вздохом повесила обратно: 44-й размер, на нос не влезет.
– Извините, совет… – «Желтая водолазка» тактично кашлянула. – Для таких высоких девушек у нас есть размеры побольше.
Катя высокомерно улыбнулась: высоких! Скажи уж лучше – не худых.
– Нет, эти мне совсем не нравятся. А это костюмы?
– Прошу вас.
Катя с восхищением разглядывала шоколадно-коричневый деловой костюм. Кравченко и Мещерский вдохновляли ее своими глубокомысленными советами «померить и показать им», как вдруг драпировка отдернулась и в зал вошла удивительная пара: он и она.
Он был стройным ярким брюнетом. Многие сочли бы его красивым, Кате, однако, этот латиноамериканский брутальный тип «идальго» не импонировал: слишком жгучие глаза, слишком смуглая кожа, слишком волнистые блестящие волосы. Идальго, как его тут же окрестила про себя Катя, был с ног до головы в черном. На шее его болталась серебряная цепочка с шипами.
Но в первую минуту «она» заинтересовала Катю гораздо больше. На вид ей было лет семьдесят, и это при том, что она щеголяла в брючном костюме канареечного цвета. Серо-седые волосы, элегантная стрижка, в морщинистых ушках – овальные золотые клипсы, на морщинистой шее – золотая «гривна», рот ярко накрашен алым, длинные ногти на сухих жилистых руках тоже. Глаза ее скрывали узкие модные очки с дымчатыми стеклами. Идальго нес за ней оливкового цвета пальто-свингер, на воротнике которого распушились оранжевые перья.
«Желтая водолазка» кивнула в его сторону, но этого и не требовалось. Мещерский и Катя мигом сообразили, что перед ними тот, коего в «Улье» так непочтительно обозвали геронтофилом… «И ничего он не противный, парень как парень, почему этот авангардист так на него взъелся?» – подумала Катя.
– Я, пожалуй, померяю этот. – Она забрала шоколадный костюм и двинулась к примерочной. Там она повесила вешалку с костюмом на крючок, сняла шубу и прильнула к щели в занавесе.
Артур-Идальго прощался со старухой в канарейках. Вот подал ей пальто. Вот поцеловал руку. Она потрепала его по щеке. Снова поцеловал. Ну и ничего особенного…
Кравченко вальяжно двинулся к Артуру. Они о чем-то говорили. Идальго улыбался. Катя взяла шубу, костюм и вышла из примерочной.
– А вот и она, – объявил громко Мещерский. Артур обернулся с улыбкой и… улыбка внезапно сменилась кислой-прокислой миной.
– Добрый день. – Он нахмурился. Глаза его равнодушно скользнули по Катиной фигуре. – Не подошло?
– Узок, – ответила она.
– Может быть, вот этот. – Он лениво указал на брючный костюм цвета «сафари». – Тряпочка не из самых худших, скроена прилично.
– Мы хотели бы посмотреть все, – вякнул вдруг Кравченко деловито. Мещерский важно закивал в подтверждение.
– М-м, ну, я не думаю, что вашей девушке будет интересно… – Артур пожал плечами. – В столь молодом возрасте это… Мы работаем с более зрелыми клиентами, наши модели ориентированы на…
– Не важно. – Кравченко ослепительно улыбнулся. – Мы слышали о вас по телевизору, хотели бы увидеть все.
– По телевизору? – Артур-Идальго звякнул своей цепью. – Ну что ж, договоритесь с моим менеджером и проходите в зал. Показ через двадцать минут.
Кравченко отправился договариваться. «Сколько они с нас сдерут?» – размышляла Катя, пока Мещерский вел ее в зал. Там было довольно уютно, хотя тесно. Десять кожаных кресел, маленький подиум, и опять эти тяжелые драпировки. В общем, все довольно доморощенно. На стенах укреплены «мобили»: струящиеся силуэты, бабочки, серебристые нити. От их мельтешения у Кати заболела голова.
Постепенно в зал начали заходить зрители – важные иностранные старички и старушки. «Господи Боже, самой младшей и самому младшему наверняка стукнуло семьдесят три!» Они гортанно переговаривались. «Шведы, наверное, или норвежцы какие-нибудь».
Рядом с Катей уселась накрашенная старушка в пестрой скандинавской куртке и черных брюках. У нее были отвратительнейшие духи – прямо мускус какой-то! Катя слегка отодвинулась. Дамы-старушки заняли кресла, старички чинно встали позади. «Это, наверное, целый автобус прибыл, автобусная экскурсия из «Националя». Чего они тут забыли-то?» – недоумевала Катя. Единственной относительно молодой женщиной оказалась переводчица – «лунная» блондинка в кожаной красной куртке. Она угнездилась посреди цветника старух и быстро залопотала что-то.
– Это датчане, – шепнул Кате Мещерский.
– Да хоть лапландцы! Мне-то что?
Заиграла музыка. Что-то из сороковых-пятидесятых – «О, Рио, Рио». Драпировки раздвинулись, и на сцене показалась… старушка на высоченных каблуках. Катя вытянула шею: ну и ну! Седые завитые волосы, напудренное лицо, немного сгорбленная осанка, однако походка уверенная: топ-топ, как коза на помосте. Демонстрировалось нечто голубое, воздушное, с невинным девичьим воротничком. В зале появился Идальго. Многие из старушек тут же глупо заулыбались. Он встал у самого подиума.
– Рад приветствовать уважаемых гостей на показе «Весна–лето девяносто шесть». Коллекция «Королева Елизавета Вторая». Стиль – «новая волна». Но для начала несколько ностальгических фантазий.
Кате все начинало здесь нравиться. Старушки-манекенщицы одна за другой продемонстрировали: «платье стиля нью-лук, бывшее на Елизавете Второй на приеме в Букингемском дворце в канун Рождества 1957 года», «выходное платье в стиле тюник, предложенное Кристобалем Баленсиагой на показе мод в отеле «Шератон» в декабре 1960 года», «кожаный спортивный комбинезон Марлен Дитрих», «подлинную копию костюма для гольфа госпожи Келли – будущей принцессы Монако».
Но самой элегантной оказалась старушка, демонстрировавшая платье в стиле «мини», которое было на Мэри Куант – создательнице этого направления моды 60-х – на вручении ей ордена Британской империи за заслуги в экспорте легкой промышленности. Старушки млели, хлопали в ладоши, старички вздыхали украдкой.
– Они так вспоминают лучшие годы своей жизни, – шепнул Мещерский. – А манекенщицы-то ряженые.
– Как ряженые? – удивилась Катя.
– Да ты приглядись получше. Это же молодые девицы, загримированные под старух.
Катя воззрилась на подиум. Господи, и правда, это же грим, парики.
– Ой, а зачем все это?
– Ты думаешь, этим кошелкам приятно смотреть на молодых? – Кравченко, стоявший позади Катиного кресла, навис над ней, точно гранитный утес. – Артурчик и нашел выход. Ай да голова – два уха!
Тут в ход пошли новые модели: платья для посещения врача, костюмы для выходных дней (можно подумать, что старушки работали пять дней в неделю) и даже несколько моделей для… новобрачных.
– Платье невесты «Белая камелия», – объявил Артур.
Катя едва не подпрыгнула, старички-датчане заметно оживились, затараторили. Переводчица молола языком, не закрывая рта.
– Кто не стареет душой, милые мои гости, не стареет и телом, – вкрадчиво нашептывал Идальго в микрофон. – Женщина без возраста – идеал всякого настоящего мужчины. Женщина – соблазнительная и чарующая, опытная и мудрая. Женщина-львица, птица Феникс.
– «Ящерица на суку», – шепнул Князь и фыркнул.
Платье из черного шифона и перьев, где верх был абсолютно прозрачен, произвело на Катю неотразимое впечатление. Ажурная туника с дырочками – на «особый случай» – доконала ее совсем. Она размышляла, кто же из ее соседок рискнет настолько оголить свои увядшие прелести. Неужели отважатся? Ай да старушки! «Дурак Паша-скульптор, ничего-то он не смыслит ни в моде, ни в нас, женщинах. «Срамота-срамота» – молчал бы уж лучше, – думала она, с замирающим сердцем следя за показом. – Ой, а это что такое? Я это и сейчас не рискну надеть!»
Мещерский и Кравченко давились беззвучным смехом.
– Света, значит, вот в таком виде перед этими тортилами здесь выкаблучивалась! – шепнул Вадька.
– Ничего, между прочим, смешного. – Катя строго цыкнула. – Вы дураки. Ничего не понимаете. Это… это прекрасно!
– Конечно, мы не сомневаемся, – Кравченко так и трясся весь.
Он отворачивался, крепился.
– Когда вам стукнет столько же, сколько этим лапландцам, и вас разобьет паралич, тогда еще вспомните этот день, – посулила Катя.
Музыка заиграла фокстрот. В ход пошла «тяжелая артиллерия» – пляжная мода для пожилых. Кравченко совсем отвернулся. Князь кусал губы. Датчанка в пестрой куртке посмотрела на него презрительно и зашептала что-то соседке.
– Вас сейчас выведут отсюда, – пыталась урезонить их Катя.
– Я больше не могу, ой, держите меня! – Кравченко внезапно схватил ее за руку и с силой сдернул с кресла. – Пардон, пардон, мадам, даме внезапно стало дурно. Мне тоже, пардон, нужен чистый воздух.
– С тобой просто никуда невозможно ходить! – возмущалась Катя, когда они вдвоем запихнули ее в «БМВ». – Вы мне не дали досмотреть до конца!
Но приятели не слушали ее. Кравченко, упав на руль, утробно мычал и всхлипывал. Князь трясся, закрыв лицо руками.
– А эта-то в форме ведра на кумполе – шляпа королевы, – стонал Кравченко. – А трусы-то с оборкой. Ой, держите меня!
Катя крепилась-крепилась, потом засмеялась сама.
– Вы болваны. Мужчины, этим все сказано. Ничего-то вы не понимаете. И в семьдесят, и в девяносто настоящей женщине хочется быть хорошо одетой.
– А лифчик-то с дырочками для брачной ночи! – стонал Кравченко. – Тут с одра убежишь при виде, из гроба смоешься. А номер-то какой, Кать, восьмой, да? А десятый бывает?
– Болваны. – Катя вздохнула беззлобно. – Ну, насмеялись всласть. Что делать-то будем? Ведь ничего не узнали, что хотели.
– Если этот геронтофил – наш искомый маньяк-одиночка, то он самый развеселый малый из всех маньяков, известных миру. – Мещерский закурил сигарету и опустил боковое стекло. – Место это весьма любопытное. Девочки, ряженные под старух, наверняка актрисочки, как и Света. Узнать, однако, вроде не мешает, прежде чем…
– Что «прежде чем»? – спросила Катя.
– Прежде чем твой Колосов нагрянет сюда и предъявит на опознание персоналу фотографии убитых девушек, – молвил Князь задумчиво. – Я бы поступил именно так и даже не задавал бы вопросов. Вопросы, они к месту хороши, а тут пока…
– Ну а я ему все же задам пару ласковых. – Кравченко вылез из машины. – Ждите меня терпеливо.
Он двинулся к дверям. Плащ его победно развевался. Катя смотрела ему вслед. Тут рядом остановилась машина – красная иномарка. Катя скользнула по ней взглядом – за рулем сидел неказистого вида блондинчик. В ухе его болталась серьга, на шее тоже болталось пестрое кашне из набивного шелка. А на заднем сиденье лежали охапки свежих цветов. «Цветовод какой-нибудь или торговец». Она равнодушно отвернулась.
Кравченко тем временем наблюдал трогательную сцену прощания старушек с кутюрье Артуром. Поцелуи рук, многозначительные взгляды, сухие лучистые морщинки вокруг глаз, влажно блестящие фарфоровые зубы вставных челюстей, легкое шамканье: комплименты, похвалы.
Артур сиял – было видно, что восхищение старух доставляет ему непритворное удовольствие. «Тяга к старикам, любопытный феномен», – думал Кравченко. Особенно усердствовала та, в скандинавской куртке и брюках. Она заговорила по-французски с акцентом:
– Дорогой, чудесно, феерично, хотела бы увидеть, отель «Космос», мадам Ван Лингхоф-Фоссен.
Артур во французском был, видно, не силен, понял только два слова: «отель» и «Космос». Он ткнул на часы на стене магазина и закивал. Физиономия его приняла дурацки (на взгляд Кравченко) томный вид. Мадам Ван Лингхоф-Фоссен оказалась весьма сообразительной. Она подняла в воздух растопыренную, унизанную кольцами пятерню. «Ага, в пять часов, значит. Ишь ты, ведьма, свидание ему назначает! – Вадим веселился от души. – Изменит он той желтой каракатице в очках. Ой, изменит!»
Наконец старушки шуршаще-гремящей стайкой покинули магазин. Кравченко двинулся к кутюрье. С вопросами о Красильниковой он решил повременить: Сергей прав, не время пока еще, к геронтофилам особый подход нужен.