– Артур, я восхищен, – развел он руками. – Ты прямо волшебник.
– Это твоя машина, – осведомился Артур, – та, что у подъезда?
Кравченко отметил, с какой легкостью они перешли на «ты», и ответил:
– Моя.
– Дорого платил?
– Как старый клиент получил скидку.
– Брал у нас, за границей, если не секрет?
– У нас. Есть в Москве такое местечко, хочешь, могу свести кое с кем. – Кравченко улыбнулся. – Для такого волшебника сделают.
– Будем знакомы: Артур Берберов.
– Вадим Кравченко.
Они пожали друг другу руки.
– Малышке твоей тоже понравилось? – спросил Артур.
– Бог с ней, курочка. Я тебя вот о чем спросить хочу. Мой хороший знакомый Чугунов Василь Василич хотел бы тоже кое-что в этом роде посмотреть.
– Чугунов? Тот самый? – Артур вскинул орлиные брови. – Это про которого «Скандалы» передачу делали? Апартаменты еще снимали…
– Он самый. Он, видишь ли, человек солидный, не мальчик, понимаешь. Ну, и жаждет отдохнуть душой. Наши-то малолетние поблядушки надоели. А тут ровесницы, женщины экстра-класса, стильные да еще из-за бугра. Я его, пожалуй, в следующий раз с собой приведу. Только его встретить надо – сам понимаешь, какой человек. Ну а если ему у тебя понравится, он мужик щедрый.
– Приводи, о чем разговор. – Артур осклабился. – Так насчет машины…
– На мою визитку. – Кравченко достал из бумажника карточку. – В пятницу вечерком позвони мне в офис, помозгуем.
– Следующий показ в субботу. Только не здесь. Мы все у Арсеньева собираемся. Его «флоралии», мои костюмы и море шампанского.
– Арсеньев? – Кравченко нахмурился. – Это кто еще такой?
– Это «Ботанический Сад Души», дорогой мой. Местечко на Садово-Триумфальной.
– Кабак?
– Зальчик. Хорошая кухня, хорошая музыка. Показ мод.
– Играют там?
– Иногда. – Артур ухмыльнулся. – Все в порядке – крупье, рулетка.
– Это как раз то, что нужно. И дамы твои там будут?
– Некоторые.
– Придем. Во сколько?
– Часам к одиннадцати – нормально. Я вам столик сам закажу.
– Ну, будь. – Кравченко подал ему руку. – До субботы.
– Ну что? Про Светку узнал? Про Лавровского? – спросила Катя, когда он вернулся.
Кравченко смотрел куда-то мимо нее.
– Нет.
– Почему?
Он завел мотор, оглянулся на красную иномарку, стоявшую рядом: красный «Форд», тот самый. Ну хорек!
– Катька, мы сейчас доедем до первой телефонной будки, ты позвонишь этому своему Колосову и заставишь его немедленно заняться этим парнем.
– Артуром?
– Да, Артуром Берберовым.
– А почему такая спешка? – Катя хлопала глазами. – Ты все-таки что-то узнал?
Но Кравченко по-прежнему смотрел мимо нее. Из окна тот самый «хорек» помахал ему рукой, словно старому знакомому! Нет, за подобную фамильярность его требовалось наказать, и наказать жестоко.
– Чтобы славно поохотиться, надо сначала вспугнуть дичь, – усмехнулся он. – Вот пусть твой разлюбезный коллега и выступит в привычной роли легавого. Пусть он всколыхнет это болото. А мы понаблюдаем со стороны, какой кулик взлетит первым. Так, что ли, Князь?
– За кулика стоит выпить, – молвил Мещерский, вроде бы ни к кому не обращаясь. Он тоже смотрел на красный «Форд».
Катя чувствовала себя глупо – она мало что понимала в происходящем, однако признаваться в этом не собиралась.
– Довезите меня до Белинки, это будет быстрее. Я к нему сейчас же пойду.
– Жаль, ты меня тогда остановил, – хмыкнул Кравченко, трогая машину с места.
– Я? – удивился Мещерский.
– Ты, ты. А еще говорил, что бокс разгоняет кровь лучше крапивы. Видишь, как она аж лицом просветлела – к нему! Наше общество ее уже утомляет.
– Болваны! – Катя отвернулась и неожиданно для себя показала пялившемуся на них из красной иномарки типу кончик розового языка.
Глава 23
ГРИПП – КАК ПЕРСТ СУДЬБЫ
На приглашениях даты обычно не ставили. Это оказалось и к лучшему – все равно пришлось бы исправлять. Ибо после посещения Большого Олли неожиданно свалил грипп. Весна – пора любви и пора инфлюэнцы, всякая зараза оттаивает и, стремясь продолжить свой микробный род, запускает зубки в людскую плоть.
Поднявшись поутру, Олли обнаружил, что он в одночасье охрип и осип. Он беспрерывно сморкался, пил чай с медом и не расставался с градусником: тридцать восемь и восемь. Верховцев решил отложить все. Все. Все равно сопливые лицедеи никому не принесут радости: ни зрителям, ни Мастеру.
– Принимай тетрациклин, – наставлял он Олли, томно раскинувшегося на широкой кровати в спальне. – Лечись, мальчик. Мы все сейчас зависим от того, насколько быстро ты придешь в норму. – Вот, Анечка, – сказал он статистке, пришедшей проведать больного. – Вот что такое жизнь артиста: замок Фата-Морганы, мираж. Человек предполагает, а Бог… Итак, все отодвигается на неделю, а то и больше. Вы не возражаете?
– Нет, мне у вас хорошо. – Девушка пожала щуплыми плечиками. – Только совестно мне – кормите, поите, одели вон с ног до головы, заплатить обещали. А я пока ничем порадовать вас не могу.
– Порадуешь, придет время, – заверил ее Данила. Он сидел на кровати рядом с Олли. Заботливо щупал ему лоб. – Эх ты, роза-мимоза, расквасился. Я в аптеке был – на вот тетрациклин, а это колдрекс. Не переешь, смотри, он сладкий. Маленькие мальчики любят сладкое. А это еще одно лекарство. Только не тебе и не из аптеки. – Он протянул Анне маленький пузырек. Она взяла его. Однако уходить из спальни медлила. – Ну что ж ты? – усмехнулся Данила. – Не хочется?
– Пойдем, мне надо кое-что с тобой обсудить, – сказал Верховцев. – А ты лежи, не вставай, – предупредил он Олли, – тебе потом чаю горячего сюда принесут.
Когда они ушли, Олли потянулся в кровати.
– Жарко мне. Мокрый весь, как мышь, а голова ясная-ясная. И тело прямо невесомое.
– Это от температуры. – Анна поправила ему одеяло. – Тебя, дружок, продуло. Я ж говорила – не надо так оголяться. Вот и получил. После такой лошадиной работы готово дело: вышел на сквозняк, и все.
– Оголяться, – он засмеялся. – Мы с тобой, Ань, еще костюмчики не примеряли. Другие.
– Как другие? – удивилась она.
– Ага, другие. Нам их перед самой премьерой привезут. Они вроде одноразовых.
– Бумажные, что ли?
Он снова засмеялся и перевернулся на бок.
– Ань, тебе нравится, как я танцую?
– Мне не только это нравится. – Она откинула назад волосы – чисто вымытые, они были блестящие и легкие.
Олли смотрел на нее.
– А что еще?
– Как ты говоришь. У тебя такой акцент смешной.
– Сильно заметно?
– Нет, но здорово. Словно иностранец. А скажи что-нибудь по-литовски.
Олли произнес длинную фразу. Она слушала, склонив голову.
– У любимой моей волосы цвета старого золота и глаза – как морская гладь, она живет среди ельника в дальнем лесу… – перевел он.
– Стихи?
– Ага.
– Чьи?
– Мои, – улыбнулся он. – Я в училище писал одной девочке.
– Балерине?
– Балерине.
– И что?
– Ничего. Потом перестал писать. Девочкам.
– А где вы жили в Вильнюсе? Мы туда на три дня с экскурсией ездили, когда я в театре работала. – Она вздохнула. – До перестройки еще, дешево тогда было все. Понравилось мне там – чисто, здорово.
– Мы жили возле костела Святой Анны – тезки твоей. Дом на площади.
– Большая квартира была?
– Ага.
– А родители твои где?
Он отвернулся.
– Нету их. Дед был, вернее, прадед, он меня вырастил. Я у него все время жил, сначала в городе, потом на даче в Тракае. А потом в Ленинград уехал в училище.
– А родители? – повторила она, придвигаясь к нему.
Он щелкнул пальцем по горлу, изображая жест алкоголиков.
– Нету. А когда были, вроде она была актрисой кино, а он музыкантом.
– Подожди, у тебя подушка сползла. – Девушка гибко изогнулась, рука ее накрыла руку Олли. Затем она вдруг прильнула к нему и поцеловала прямо в запекшиеся от жара губы. Пузырек с прозрачной жидкостью покатился по одеялу. Она замерла, пытаясь продлить поцелуй, потом вдруг резко отпрянула. – Ты чего такой?
Олли закрыл глаза.
– Не надо.
– Я гадкая, да?
– Нет.
– Я дрянь, да? Противная, страшная, злая, уродина, да?
– Нет.
– Я… да?!
– Я же сказал тебе – нет. – Он уткнулся в подушку. – Нет, не ты. Не ты такая, дело не в тебе.
Она с силой развернула его к себе.
– Смотри на меня, ну, посмотри на меня!
Он обнял ее одной рукой, ее голова прижалась к его груди.
– Не плачь. Ну что поделаешь? Ничего ведь не поделаешь.
Она всхлипывала.
– Не везет мне. Одного вон встретила – бросил, второго – зарезали, тебя вот – а ты… Эх ты! – Всхлипывания становились громче.
– Тише. – Он гладил ее по спине. – Ничего ведь не исправишь. Ничего не исправишь.
– Ду-у-ра-ак ты! – Она всхлипывала горько-горько.
– Я знаю.
Девушка подняла мокрое от слез лицо, он улыбнулся ей.
И тут в спальню вошел Данила. Он был в одних только джинсах. На шее его тускло поблескивала золотая цепочка. Пузырек, словно дождавшись этого самого момента, упал с кровати и подкатился к его ноге.
– Анечка, ты совсем не заботишься ни о собственном здоровье, ни о здоровье нашего больного. Горячо любимого больного, – сказал Данила тихо.
– Оставь ее в покое. Уйди. – Олли не смотрел на друга.
– Нет, почему же, она же должна принять свое лекарство. – Данила схватил девушку за руку и потащил с кровати. – И ты должен принять свое лекарство.
– Уйди! – крикнул Олли и закашлялся.
Данила и ухом не повел. Он поднял пузырек и, подталкивая Анну, повел ее к двери.
– Оставь, не трогай ее! Ну, пожалуйста! – Олли в приступе сильнейшего кашля свесился с кровати.
– Пойдем, Аня. Сейчас всем станет хорошо. Я сделаю тебе укольчик. Ты уснешь и будешь видеть сны. Хочешь видеть сны, детка?
Она всхлипывала и шла, не противясь чужой воле. Глаза ее тускнели, спина горбилась.
– Не смей давать ей эту дрянь! – завопил Олли. – Я прошу тебя! Ну не надо сегодня!
Данила плотно прикрыл за собой дверь. Отсутствовал он минут десять – ровно столько потребовалось на возню со шприцами. Когда он вернулся в спальню, Олли, съежившись, сидел на кровати.
– А вот и твое собственное лекарство. – Данила подошел к нему вплотную и отвесил юноше звонкую пощечину.
В это самое время Верховцев сидел наверху в комнате Мастера. Он не вмешивался в чужие дела: пусть мальчики ссорятся, потом все равно помирятся. Тихо пел Фредди Меркьюри, напольный светильник-меч струил приятный серебристый свет. Верховцев вспомнил свой разговор с Данилой.
– Эту неделю она не должна покидать дом, – строго предупредил он, – делай все, что необходимо.
– Деньги необходимы, вот что. – Данила хмурился, кусал губы. Он прислушивался к чему-то, затем крикнул с раздражением: – Выключи ты этого идиота! Воет, как сирена!
– Фредди воет? – озадаченно спросил Верховцев. Таким тоном Данила прежде не осмеливался с ним разговаривать.
– Да, да! Заткни его. – Он сам нажал кнопку в стереосистеме, убавив звук. – Ее лекарство дорого стоит, Игорь. Поэтому мне нужны деньги.
– Ну так возьми. – Верховцев пожал плечами.
– Ладно. – Данила пошел к двери.
– Я хочу, чтобы на этот раз у нас не было неприятностей, – отчеканил Верховцев. – Чтобы на этот раз в отличие от недавнего прошлого тебе не пришлось делать двойную работу. Об этой девке никто ничего не должен знать. – Ладно. – Данила хлопнул дверью.
Верховцев сделал музыку громче: Фредди Меркьюри, его любимое «How I Can Go On». «Когда в игру актера подмешивается нечто личное, – размышлял он, – эффект бывает поразительный. Они все уже ступили на этот путь. Что ж, поглядим, каков будет результат, конечный результат всей этой трагедии-фарса».
Светильник-меч струил мягкий серебристый свет. Оскар О'Флаэрти Уайльд загадочно улыбался со своего портрета.
Глава 24
МОМЕНТ ИСТИНЫ
Никогда еще время не тянулось для Кати так нестерпимо медленно. С того момента, как она позвонила Колосову и сообщила ему «Берберов Артур, Кузнецкий мост, магазин мод», а Колосов ответил: «Ясно, сейчас сотрудника подключу», прошли вcего лишь сутки. Бодрый Никитин ответ ее обнадежил, и она стала жадно ждать результатов этой самой оперативной работы. Ей все казалось, что, если Колосов ответил «ясно», ему действительно все уже известно, осталось только взять проклятого маньяка с поличным и… Увы, час шел за часом, вечер, ночь, утро… А новостей все не было. «Он должен мне сообщить, если что-то узнает. Обязан. Ведь это я, я ему все поднесла на блюдечке, мы принесли!» Однако телефон молчал.
– Отправляйся-ка ты завтра в Ясногорск. Сделай интервью с начальником ОВД по итогам операции «Арсенал», – сказал ей Горелов. – А оттуда, если желаешь, можешь в свой любимый Каменcк заглянуть.
– Хорошо. – Катя согласилась с радостью. Не сидеть же как дура у телефона! – Вот только узнаю, когда рейсовый автобус туда отправляется.
– Плюнь на автобус, – сказал ей вечером Кравченко. – Я тебя лично отвезу в лучшем виде. Я тут, подружка, на выходные тебя покину, у меня дельце одно важное подворачивается…
– Мне не привыкать. – Катя только пожала плечами.
– Правда дельце, честное-благородное. – Кравченко ударил себя кулаком в грудь. – Никаких соперниц-блондинок не предвидится, клянусь. Ну а завтра у меня выходной, потому прокачу тебя в Ясногорск с ветерком.
– Тогда я ставлю будильник на семь. – Катя нажала кнопки «тайм» и «аларм» на электронных часах.
– Ой, так рано. – Кравченко поморщился.
– Мне надо поймать начальника сразу после оперативки. Если не хочешь ехать, я прекрасно доберусь туда на автобусе.
Но Кравченко, ворча о том, что им всегда помыкали и шантажировали некоторые личности из числа слишком трудолюбивых сотрудниц пресс-центра, отправился на кухню перекусить на сон грядущий.
В Ясногорске управились быстро. Начальник отдела внутренних дел обстоятельно отчитался о формах и методах борьбы с преступностью в этом заросшем соснами городке физиков и конструкторов, где вся жизнь вращалась вокруг огромного НИИ с самым большим в СНГ синхрофазотроном. Итоги операции «Арсенал» даже в этом интеллигентском заповеднике впечатляли: изъятые «пушки», задержанные «по указу» бичи из местных крутых, ликвидированные наркопритоны. Словом, почистили городок на славу.
Кравченко ждал Катю в своих «Жигулях». Вернувшись, она застала его за полуденной трапезой – он аппетитно уплетал хрустящий картофель из пакетика и запивал его кефиром из пластмассовой бутыли «Панинтер».
– На вот кефирчика, – засуетился он, подавая ей вторую бутылку.
– Я не люблю молочное, ты же знаешь.
– Дурочка, оно ж от радиации – первое средство. Тут же ускоритель частиц, а значит, и радиации до черта.
– Нет здесь ничего. – Катя улыбнулась, однако бутылку взяла. – Я специально про экологию спрашивала, все в норме.
– А ты верь больше! – хмыкнул Кравченко и присосался к кефиру. – Я пока тебя ждал, десятка полтора прохожих насчитал – и все лысые. И начальник здешний лысый, и в дежурке тип сидит яко коленка. С чего бы это, а?
– Господи, мало ли на свете лысых мужчин! – Катя отпила кефир, поморщилась – кисло.
– Первейший признак миллирентген в час – плешь на затылке, – не унимался Вадим. – Я пока еще своей шевелюрой горжусь, – тряхнул он соломенной славянской копной волос, – да и судьба твоей мне пока не безразлична. Так что, если не желаешь принять противоядие кисломолочное, поехали отсюда по-быстрому.
– Только заглянем в Каменск, ладно?
Кравченко подмигнул ей в зеркальце.
В Каменске среди прежних Катиных сослуживцев он считался своим. Ира Гречко, приветствуя, чинно чмокнула его в щеку, оставив на ней след коралловой помады, подоспевший Сергеев крепко пожал руку.
– Какие люди! Вадим Андреич!
Кравченко стал своим оттого, что в былые времена он частенько приезжал в отдел к Кате и, если было нужно, помогал на свой лад и ей, и ее друзьям. «Вам лишняя пара рук не помешает, а мне тоже удовольствие – любимой девушке подсобить», – говаривал он. В конце концов ему даже выдали удостоверение внештатного помощника милиции, что его немало позабавило. Надо сказать, что, к удивлению Кати, Кравченко и каменские оперативники понимали друг друга с полуслова.