На первый взгляд публика почтенная, состоятельная, и все-таки не мешало наведаться в каюту и посмотреть – на месте ли капиталы! Всякое бывает…
Вернувшись в каюту, Евдоким открыл чемодан, на дне которого лежало двадцать тысяч рублей. Тщательно, стараясь не сбиться, сосчитал деньги и только после этого, уже успокоенный, вернулся на палубу.
Граф малость задерживался: видно, уламывает оперных див отобедать с купцом. Ясное дело, он им не ровня! Они только к благородным привыкли: к графам и князьям. Ну, ничего, и без них кусок в горло полезет. Тут в соседней каюте барышня одна в одиночестве едет, улыбнулась весело… Так что ежели чего, можно пригласить ее на ужин, а потом и в каюту и вместе с ней послушать граммофон. Авось не откажет!
Неожиданно в сопровождении двух женщин появился граф Демидов.
– А вот и наш герой! – громко произнес он, привлекая к себе внимание. – Ну, чего же вы стоите, молодой человек, подойдите к дамам. Я столько им рассказал о вас интересного, что им не терпится с вами познакомиться.
Заметно тушуясь, Евдоким подошел к дамам.
– Здрасте…
– Это наша незабвенная и единственная в своем роде госпожа Мальцева, а это несравненная и бесподобная мадам Ангела Каваллини, – торжественно произнес граф.
Госпожа Мальцева оказалась высокой женщиной с узкими плечами, и если бы не пышный бюст, строптиво выпирающий через тесную ткань, то ее можно было бы назвать тощей.
– Что это вы на меня так смотрите, молодой человек? – спросила Мальцева.
– На граммофоне голос у вас больно звонкий, да и молодой… Я сперва думал, что вам и двадцати пяти нет.
Мадам Каваллини громко рассмеялась, а Мальцева, приложив к губам Евдокима тонкий пальчик, лишь сдержанно заметила:
– А вы хулиган, однако.
– Госпожа Мальцева, простите, коли что не так, деревенщина я, с меня много-то и не возьмешь, – взмолился Евдоким. – Я к вам со всей душой. Когда вы у меня в граммофоне поете, так я шелохнуться боюсь.
– Я вас прощаю, молодой человек, – великодушно махнула ручкой Анастасия Дмитриевна, смягчившись. – Вижу, что вы большой ценитель моего творчества. И что же вам больше всего нравится?
– «Гайда».
– Ха-ха-ха! «Тройка»?
– Во-во, «Тройка»!
Гайда, тройка, снег пушистый,
Да и ночь морозная кругом!
Светит месяц серебристый,
Мчится парочка вдвоем!…
– звонко и с задором пропела Мальцева.
– Господи, она, она самая! – сорвал Евдоким в восхищении картуз. – Это надо же! А голос-то какой. Что же мне для вас сделать такого, госпожа Мальцева?
– А вы лучше, голубчик, накормите наших дам. Как говорится, соловья баснями не кормят.
– И то правда! А я завсегда пожалуйста. Ничего для вас не пожалею!
– Тогда давайте пойдемте в столовую первого класса, – нетерпеливо предложил Кондрат Егорович. – Уверяю вас, на пароходе наилучшая кухня во всей губернии! А какая обстановка!
Место и в самом деле было великолепным, прежде такого Евдоким не видывал. Столовая была расположена за капитанской рубкой, и через огромные стекла можно было обозревать медленно проплывающие берега, что весьма способствовало пищеварению. Стены обделаны бронзой и разного рода лепниной, резные столы из красного дерева, а стулья, обитые зеленым бархатом, были мягкими и удобными. Оглядев критическим взглядом диван, стоявший в самом углу столовой, Ануфриев подумал о том, что такую вещицу неплохо было бы заполучить к себе в контору, и нужно будет на этот предмет поговорить с капитаном парохода. Вряд ли кто устоит против двух сотен рублей.
– Чего изволите? – подскочил подавальщик.
– Вот что, братец, нам бы все самое лучшее, – со значением произнес граф Демидов. – Начнем вот с чего… – и открыл карту вин. – О! – одобрительно покачал он головой. – Принеси-ка нам, братец, для начала по одной бутылке белого бургундского вина «Божоле» 1853 года и «Шабли» 1864 года.
– У вас хороший вкус, господа. «Божоле» 1853 года в России более не осталось, только на нашем корабле две бутылки, но это для самых понимающих клиентов. А «Шабли» 1864 года всего лишь пять: три из них на нашем «Колизее» и еще две в Петербурге в «Метрополе», – одобрительно покачал головой официант, записав заказ в блокнот.
– Потом еще бутылочку красного бордоского вина «Шато-Лафита», для нашей гостьи, – граф Демидов многозначительно перевел взгляд на Ангелу Каваллини. – Красного вина «Каберне-Совиньон». И бутылку от Жан-Поля Шене.
– Вы большой знаток, ваше сиятельство.
Глянув через плечо графа, Евдоким Филиппович едва не крякнул от досады: французские вина стоили по двести пятьдесят рублей за бутылку, а итальянское – целых четыреста! Ежели так дорого будет обходиться угощение, так ему придется заложить золотые часы, подаренные покойным батюшкой.
Настроение стало портиться. А не проще ли было взять водки по алтынному за штоф, а дамам – шампань (благо что оно здесь недорогое) и напиться до чертиков! А то и вовсе прикупить на берегу самогона – он здесь лучший во всей волости, как выпьешь чарку, так в голове затмение наступает.
А граф, не ведая о переживаниях Евдокима, продолжал производить новые заказы.
– А раки у вас имеются? – неожиданно спросил граф.
– Вчерась четыре ведра наловили, – с готовностью отвечал подавальщик, – ежели ваша милость желает, так непременно отварим.
– Желает, милейший, – охотно ответил граф Демидов. – Еще как желает!
– Сколько желаете?
– Так вот, милейший, отварите нам полудюжину раков!
– Всенепременно. Народ у нас на пароходе разный бывает, не все понимают, что это такое. Некоторые и вовсе их за шутов считают. Так что мы их держим исключительно для таких понимающих господ, как вы.
– Знаешь что, милейший, а давай принеси нам целую дюжину этих шутов! Ха-ха!.. Думаю, дамы тоже к нам присоединятся, – весело подмигнул он Мальцевой.
– С превеликим удовольствием. Я очень люблю раков.
– Уважаемая Ангела, я бы вам всенепременно рекомендовал их отведать. Такого деликатеса в Италии у вас не встретить. Это не какие-нибудь омары. Ха-ха-ха! Так что, когда вернетесь в Венецию, вам будет что рассказать. А еще вот что, милейший, давай притащи нам миску белужьей икры, да чтобы зерна покрупнее были. И с верхом!
– С превеликим удовольствием. Что еще желаете?
– Разумеется, стерляжьей ухи, она у вас просто великолепная. – Посмотрев на погрустневшего Евдокима, спросил: – Так вы, молодой человек, не возражаете против такого заказа?
– Я со всей душой. Стерляжья уха, ежели с перцем, особенно хорошо глотку продирает…
– Прекрасно! У меня такой вопрос, милейший, у вас есть сибирские рябчики? – отложил он карту меню в сторонку.
– Ну разумеется! – угодливо ответил официант. – Это одно из наших главных блюд. Птицу мы замачиваем в яблоневом уксусе, тогда она получается на редкость нежной.
– Милейший, вы мне точно ответьте, я у вас спрашиваю не о тех тощих рябчиках, что бегают по здешним полям, а о самых что ни на есть настоящих, сибирских! Вскормленных не чем-нибудь, а кедровыми орешками. У них даже мясо совершенно иного вкуса…
– Для настоящего ценителя мы сыщем именно такую птицу.
– Прекрасно! Тогда несите все это побыстрее!
– Помилуйте! – взмолился официант. – Побыстрее не получится при всем нашем желании. Приготовление рябчиков – процесс очень деликатный, не терпящий торопливости, а ежели к ним добавить еще и ананасов…
– Ну, если ананасы… Хорошо! Пусть будут ананасы… Так что вы можете сейчас принести?
– Разве что раков, – слегка обескураженно произнес гарсон.
– Что ж, пусть будут раки!
Уже через несколько минут подавальщик принес большое блюдо с только что сваренными раками, укрытое длинным расписным рушником.
– Прекрасно, – потер руки их светлость. И, выбрав самого большого членистоногого, отломил ему голову. – Так оно сподручнее будет.
Громко треснул панцирь, Кондрат Егорович уверенно подцепил вилкой белое мясо и с явным аппетитом проглотил. Евдоким, не терпевший раков, поморщился от такого откровенного удовольствия. Побыстрее ушицы бы, что ли, принесли. Однако повара чего-то совершенно не торопятся. Хотя чего им поспешать? Заказ сделан, а на берег раньше времени все равно не сойти.
Проявляя завидный аппетит, совершенно не уступая в расторопности графу, поедала раков заморская дива Ангела Каваллини. Складывалось впечатление, что всю свою жизнь (свободную от концертов) она провела в артели рыбаков.
– А вы что не едите, молодой человек? – задорно поинтересовался граф, доставая из блюда очередного красного проваренного членистоногого с длинными свесившимися клешнями.
– Уж больно они на тараканов похожи, вот оттого и не ем, – хмуро произнес Евдоким.
– А вы, однако, шутник, молодой человек… Похвально! Только вы нам аппетит не испортите, а нам больше достанется. Ха-ха-ха!
Смех графа, не отрываясь от разделывания раков, подхватили и дамы. Особенно неприятной ему показалась певица Каваллини, выставившая в хохоте свои крупные с желтым налетом зубы.
Когда раки были основательно подъедены, официант принес стерляжью уху, благоуханьем которой заполнилась вся столовая.
– Вы едали что-нибудь подобное? – обратился граф к Евдокиму.
– Запах хорош, – вынужден был согласиться купец. – Но вот ежели бы еще, конечно, ершей наварить, тогда и вовсе было бы недурно.
– А вы, однако, забавный молодой человек, – зачерпнул граф ложкой уху.
Затем принесли вино. Евдоким Филиппович испытал некоторое разочарование. Бутылки так себе, с длинным горлышком, а одна и вовсе немного кривая, тем не менее вызвавшая у графа неподдельный восторг. Именно ей он отдал предпочтение перед остальными. Этикетки на бутылках простые, смахивающие на рисунки у спичечных коробков. На любом товаре в бакалейной лавке бумага будет поцветастее, да и печатей поболее.
– Это знаменитое французское вино от Жан-Поля Шене.
– А почему же горлышко кривое? Надо бы заменить.
– Ха-ха-ха! Вы спрашиваете, как французский король, уважаемый Евдоким.
– Отчего же? – обиделся Ануфриев.
– А вот послушайте историю этого напитка… Когда Людовику XIV подали на обед вино от его любимого винодела Жан-Поля Шене, он увидел, что бутылка кривовата. Король рассердился и велел доставить винодела в Лувр. «Что такое, господин Шене? Почему бутылка кривая?» – спросил Людовик, ткнув пальцем в кривую бутылку. «Она не кривая. Она прямая, но склоняется перед блеском Вашего Величества», – ответил находчивый винодел. Людовик рассмеялся и велел наградить винодела. С тех пор все вина от Жан-Поля Шене разливают в бутылки со слегка искривленным горлышком. Вот так-то, молодой человек.
– Этот винодел настоящий хитрец, наверняка у него коммерция хороша шла.
– Вне всякого сомнения. Он был одним из главных поставщиков вина его королевского величества.
Ловко, не пролив и капли, официант разлил вино в высокие бокалы.
Выдохнув, Евдоким одним глотком выпил содержимое.
– Что вы скажете? – заинтересованно спросил граф Демидов.
– Кисленькое и не пьянит, – без особого почтения отозвался купец.
– Ха-ха-ха! Тонко замечено. А что еще можете сказать?
– За такую цену, сколь стоит эта бутыль, так можно было бы целую телегу водки купить, и еще осталось бы.
– Вижу, что вы слегка разочарованы. Только такой напиток полагается сначала оценить: взболтав его содержимое в бокале, нужно понюхать. И только после того, как вы оцените его букет, нужно поглощать крохотными глотками… Вот что, милейший, принесите нам «Шардонне». Похоже, наша дегустация затянется до самого вечера, против чего я, собственно, не возражаю, – вновь рассмеялся слегка охмелевший граф.
После третьей рюмки сделалось и вовсе хорошо. Мир выглядел не столь убого, как поначалу, да и «Шардонне» не казалось уж таким кислым. Хотя красная цена за такое вино – рубль за полдюжины бутылок. В деревнях иные умельцы такую настойку из красной смородины делают, что она будет крепче всякого «Шардонне». А этот самый букет не хуже, чем у французских или итальянских вин.
Благодушному настроению способствовала солнечная погода и деревенские виды, растянувшиеся за окном: поля, убегающие за горизонт; буренки, пасущиеся на склонах; радовали глаз даже бабы, полощущие белье на длинных шатких мостках, убегающих к середине реки. Благолепие и безмятежность царили во всем. Живи и радуйся!
Своими неуемными разговорами Евдокима не раздражала даже Каваллини. А Мальцева временами бросала на него долгие взгляды и томно вздыхала. Щеки у нее раскраснелись, и было понятно, что от выпитого вина она малость опьянела. Даже генералы, прохаживающиеся по палубе, не казались ему столь суровыми, а один из них, тот, что был постарше, как-то залихватски подмигнул ему, показав красноречивым взглядом на раскрасневшуюся Анастасию Мальцеву. Отчего и вовсе сделалось неловко.
Лишь архиепископ, сидевший неподалеку на лавочке, чуток прикрыв глаза, молчком провожал взглядом менявшиеся пейзажи. Видно, размышлял о благостном.
На душе было безмятежно, и не только от выпитого вина.
– Ох, молодой человек, – мягкая ладонь Ангелы Каваллини коснулась руки Евдокима. – Вы даже не представляете, как я утомилась за последние полгода, как мне наскучила эта толпа поклонников, что волочится за мной по всему миру… Я даю концерт в Лондоне, и они туда! Я переправляюсь через океан в Америку, а они уже там меня поджидают. А один из моих преданных поклонников подарил мне диадему с изумрудами. Вы представляете, каждый камень величиной с грецкий орех! – Ее пальцы скользнули слегка по его ладони, отчего Евдокиму сделалось малость щекотно. – А мне просто хочется какого-то человеческого участия, чтобы рядом со мной был человек, который меня понимает и во всем поддерживает. А вы как считаете? – заглянула певица в глаза охмелевшего купца.
Евдоким посмотрел на оперную диву. Физиономия у нее явно не удалась: нос толстоват, рот с тонкими губами и великоват, а на шее отчетливо видна глубокая складка – и явно не от золотых украшений. Певичка напоминала ему тетку Дуню, торговавшую на базаре малосольными огурчиками.
Следовало что-то сказать, но продолжить разговор мешали две глубокие морщины у самого носа.
– Ну-у, так-то оно, конечно, так…
Ангела Каваллини слегка подвинулась вперед, заглянула в его глаза совсем интимно, как если бы сроду не встречала более содержательного собеседника, чем купец второй гильдии Евдоким Филиппович Ануфриев. При этом ее острое колено воткнулось ему в ногу, причинив некоторое неудобство. Следовало бы отодвинуться, но как это сделать, Евдоким не знал, – неудобно как-то получится.
Неожиданно в спор вмешалась мадам Анастасия Мальцева.
– Что же мы все сидим? А давайте немного прогуляемся по палубе.
– С превеликим, как говорится, удовольствием, – с облегчением поднялся Евдоким.
– Вы идите, а меня что-то после обеда разморило малость, я, пожалуй, пойду посплю часок, – сказал граф.
– Я тоже пойду к себе, – обиженно проговорила мадам Каваллини.
Подхватив Евдокима под руку, Анастасия Мальцева вывела его из столовой.
Уже поднимаясь из-за стола, Евдоким почувствовал, как его слегка помутило, не иначе как от выпитого вина. Кто бы мог подумать, что от этого компота может дурно стать! Хотя ежели его литрами хлебать, то тогда конечно…
Подошли к самому борту. Пароход стремительно рассекал водную гладь, обдувая ветром разгоряченные лица. Мальцева взирала вдаль, приподняв острый подбородок.
– Вы посмотрите, красота-то какая, – взмахнула худенькой ручкой певица. – Вон там наверху, будто бы невеста в фате, церквушка возвышается.
– Так-то оно, конечно, так… Вон и коровы стоят… Как животы у них от еды раздуло. Скоро им на водопой. Бабы уже заждалися, – не посмел возражать Евдоким Филиппович, почувствовав, как его изрядно тряхнуло. – Только что-то духота к самому горлу подступила. Вы бы пока того… шли бы вперед, да только не оглядывайтесь, а уж я вас догоню!
– Ах вы какой баловник, – рассмеялась Анастасия Дмитриевна, погрозив пальчиком, – решили на меня сзади посмотреть. Только я вам хочу сразу сказать, что всюду хороша.
Распрямив спину, она гордо потопала вдоль борта, притягивая к себе взгляды мужчин.
Тошнота становилась нестерпимой, голова закружилась от вольного воздуха, желудок выворачивало наизнанку. И когда сдержаться уже не было сил, Ануфриев перегнулся через борт и изрыгнул из себя «Шардонне» – двести пятьдесят рублей за бутылку. Утерев рот рукавом и вытерев слезинки, проступившие от усердия, Ануфриев свободно вздохнул: кажись, полегчало! Вот теперь можно и за дамой отправиться.