«Не совсем так. Тебя хотели испытать, проверить твою готовность. А твоя способность к музыке – это запасной инструмент в руках судьбы. Помнишь, как ты попал в ансамбль и научился играть на гитаре? Точно такая же, вроде бы случайная, история. Ты мог сейчас сидеть в тихом клубе и спокойненько репетировать бодрые песни, но на этот раз ты открыл другие двери, ведущие в мир коротких, но опасных дорог. Но даже здесь тебе помогли. Ты сам знаешь, что было бы с тобой, если б мина взорвалась под передним колесом».
«Послушай меня, пожалуйста. Отказавшись от музыкального взвода, я открыл нужные двери?»
«На этот вопрос тебе никто, кроме тебя самого, не ответит. И вот что ты еще должен знать: в эту минуту тысячи людей умирают на операционном столе, оплакивают своих погибших детей, приставляют дуло к виску, гибнут под колесами грузовиков, задыхаются в дыму пожаров, а ты дышишь и имеешь благую возможность смотреть на солнце. Помни об этом…»
Открыв глаза, Максим изумился открывшейся перед ним картине мироздания. Все становилось на свои заранее определенные места. «Неужели, чтобы все это понять, мне надо было подойти к этой опасной черте?»
Точно! Не испив чашу страданий, не получишь сокровенного знания. Только преодолевая испытания, можно научиться читать этот Мир.
– Двери, – твердо сказал себе Максим и, уверенно встав с колен и выпрямив спину, пошел своей дорогой. Где она кончится, он не знал, но родившаяся в нем вера в безупречную справедливость мира высушила его слезы и вселила в него доселе неведомую жажду Жизни. И теперь он знал наверняка, это великое желание возродит его десантный дух, веру в себя и способность бороться за то, что раньше давалось ему просто так, – возможность Жить.
ДВЕРИ
А что в этой жизни дается без борьбы? Или смерть, или победа, третьего не дано.
Максим Веденеев, лежа на самом верху овальной, покрытой выцветшей сухой травой сопки, влажными глазами, не моргая, глядел на свой родной, искореженный страшным взрывом БТР. День медленно угасал, и потерявшее силу солнце, напоследок облизывая островерхие вершины окрестных гор, неохотно сдавало позиции, унося с собой свет и тепло. Становилось прохладно….
До макавинской дороги Максим добрался уже несколько часов назад. Лежа на господствующей над округой возвышенности, он прекрасно видел грунтовую дорогу, разрезанную поперек серебристой лентой быстрой афганской реки. Видел он и каменистый обрыв, с которого утром свалился в воду. «Утром?! Неужели весь этот кошмар случился со мной сегодня утром?» Ему казалось, что вдоль этой реки он шел вверх по течению всю свою предшествующую этому моменту жизнь. Странная штука время. Порой кажется, что оно бежит, как олимпийский спринтер на дистанции, а иногда оно медленно застывает, давая тебе шанс что-то сделать еще сегодня, потому что завтра может и не наступить…
Его зеленый БТР, металлической остывшей громадой брошенный умирать на обочине этой забытой богом грунтовки, казался ему единственным родным существом в этом диком и чужом краю. Отлетевшее после подрыва заднее колесо черной таблеткой лежало в двух десятках метров от взорванной машины. Глубокая полутораметровая яма, вместилище смертельного фугаса, пустой глазницей зияла по самому центру этой роковой для первой роты дороги. Повсюду были видны следы боя. Наверняка после того, как взорванный БТР на скорости подбросило в воздух, «духи», воспользовавшись внезапностью момента, обрушили шквал огня на растерянных бойцов.
То, что моджахеды обстреливали колонну с его сопки, Максим понял по валявшимся рядом с ним китайским гильзам. Это было самое удобное, тактически грамотно выбранное место для засады. С этой возвышенности пересечение реки и дороги было видно как на ладони. Противоположный берег реки простреливался ими практически в упор, а сама река служила прекрасным естественным заслоном для контратаки шурави.
«Вот суки! Какие хитрые суки!»
Максим вспомнил, как в учебке им, еще не обстрелянным курсантам, рассказывали о характере афганцев, с которыми вскоре придется воевать.
Слава об изощренной коварности этих детей гор со времен Александра Македонского не увядала на Востоке. Многие сильные державы завоевывали Афганистан – по крайней мере им так казалось. Когда военные армады македонцев, персов, англичан пересекали границы этого горного края, оказывалось, что завоевывать здесь нечего и некого. Равнины и поля – это десять процентов всей страны, а поймать в родных горах местного жителя – то же самое, что отыскать черную кошку в темной комнате. Попробуй побегай по этим горкам. Да и нужно ли? Как пел поэт – «зачем идете в горы вы?..» А суть их коварства заключается в том, что афганец никогда не покажется тебе враждебным. Днем ты увидишь в поле спокойного улыбающегося крестьянина, допотопной мотыгой смиренно обрабатывающего свой клочок глинистой земли. Он заверит тебя в вечной братской дружбе, скажет тебе, что «духов» в кишлаке отродясь не было, примет в подарок мешок русской муки, а ночью, выстрелив тебе в спину, с удовольствием сделает зарубку на своем «буре».
По разбросанным по обочине дороги помятым панамам, раздавленным фляжкам и окровавленным перевязочным пакетам Максим понял – батальон попал в жестокий переплет.
Пока он без сознания плыл вниз по реке, здесь была беспощадная рубка. Ребята хлебнули сполна. За все время пребывания Максима в Афганистане в такую засаду он еще ни разу не попадал. Но «духам» тоже досталось. У подножия этой пологой сопки Максим видел петляющие неровной полосой кровавые следы. Видно, отходя восвояси, «духи» тащили с собой смертельно раненных братьев. Своих на поле боя они не бросали. Но не это занимало мысли Максима – куда же ушел батальон? От ответа на этот вопрос зависела его судьба. Варианта было два: или батальон вернулся в бригаду, или, зализав раны, ушел на макавинскую равнину выполнять «барьерную» задачу.
Максим лег на спину и, закрыв глаза, попытался сосредоточиться. До бригады километров пятьдесят, до равнины пятнадцать. Идти обратно придется через Акпай, и только по ночам, а днем маскироваться и отлеживаться. Кругом полно «духовских» кишлаков, еды нет, от воды тоже придется уйти. Больше десяти-пятнадцати километров за ночь не пройти. Минимум четверо суток. Нереально. Если же рискнуть и уйти на макавинскую равнину, то по дороге попадется только один небольшой кишлачок, стоящий в предгорной зеленке, который можно обойти, немного поднявшись в горы. Завтра ночью буду на месте. Но, если батальона там нет, тогда все. Обратно мне уже не дойти.
Отчаяние вновь овладело израненной душой. «Господи, что делать-то? Помоги.… Как мне быть? Подскажи, пожалуйста, всю жизнь рабом твоим буду.… Надо помолиться, – твердо решил комсомолец Веденеев. Он встал на колени, обратил свой взор в сторону заходящего солнца и левой рукой перекрестился справа налево. – Ну почему же меня в школе не научили молиться? Учили географии, литературе, истории партии, еще множеству разных нужных и не очень вещей, но почему же меня не научили разговаривать с Богом? Чувствовать его поддержку и любовь.… Как мне это сейчас необходимо – мне только это сейчас и необходимо. Все знания, накопленные мной ранее, бесполезны сейчас. Нужно что-то другое, более тонкое и невидимое простым глазом, спрятанное глубоко внутри и зовущее, зовущее, зовущее……
Господи! Подскажи мне правильный путь, сделай так, чтобы я не ошибся сегодня, ведь исправить свою ошибку я уже не смогу, расплатой за неправильный выбор будет смерть, а я только начал понимать и ценить жизнь, я начал хотеть жить. Господи, дай мне……»
«Да сколько же можно тебе давать? Почему же ты решил, что основа молитвы – это просьба?»
«А как?»
«Дав тебе жизнь, тебя уже одарили безмерно, что еще можно просить? Все, что ты должен, – это лишь благодарить небо. Семя любой молитвы – благодарность».
И тут Максим понял, вернее сказать, каким-то непостижимым образом услышал:
«Спустившись вниз, ты найдешь ответ…»
Все вдруг стало очевидно и совершенно ясно. Свет пришел откуда-то из неизведанных глубин его сердца. Отчаяние растворилось, и покой вновь вернулся в его душу. Но вместе с покоем пришел и сосущий его тело голод.
Максим впервые за сегодняшний день понял, как сильно он хочет есть. До этого его физическое тело деликатно молчало, видя, какие сильнейшие душевные волнения испытывает его хозяин, но как только Максим окреп духом, желудок тут же стал спазматически сжиматься, требуя хоть чем-нибудь его заполнить. Но еды не было.
Максим, снова мучаясь, но уже от голода, лег на спину, закрыл глаза и решил, дождавшись темноты, спуститься вниз к своему умершему железному товарищу: поплакаться, проститься, а может, что-нибудь и съедобное там найти… А пока он решил немного вздремнуть, успокоиться и набраться сил, ведь всю ночь придется шагать навстречу неизвестности, и кто знает, что там впереди?
Максим перевернулся на правый бок, по-детски свернулся калачиком и закрыл глаза, расслабив свое изможденное тело. Вдруг навалившаяся усталость быстро разобралась с желудком и принесла самую чудесную в мире человеческую сказку под названием сон….
* * *Он стоял, спрятавшись за огромный, раскидистый и очень старый тополь, растущий прямо напротив школьных дверей, и ждал, когда она выйдет из школы.
Занятия закончились уже давно, но Марина осталась дежурить в классе вместе с Викой Давыдовой. Максим решил во что бы то ни стало ее дождаться.
Что он ей скажет, когда она выйдет? Как себя вести, когда она догадается, что не просто так уже битый час он крутится возле школы? – этого Максим не ведал. Знал только одно: если он ее сегодня больше не увидит – все происходящее в мире потеряет для него всяческий смысл. Объяснить это парализующее мужскую волю состояние влюбленности еще не смог никто. Ужасно то, что красота – это не только страшная сила, но и таинственная. В груди что-то замирает, ноги не ходят, мозги не работают, неизвестно откуда появляется сумасшедшая не контролируемая никем и ничем энергия, требующая немедленного выхода вовне, тем более что известен объект ее приложения. В момент зарождения любви человек перестает существовать как таковой, его уже нет такого, каким он был еще минуту назад. Внутри рождается что-то новое, растворяя все старое и привычное без остатка, и это новорожденное чувство заполняет изнутри привычную телесную оболочку. Хочется улыбаться и петь, но одновременно хочется и рыдать от…… Вот отчего рыдать хочется – это и необъяснимо.
Наверное, от страха. Ведь вместе с любовью приходят и страхи: страшно ощутить безответность, страшно потерять этот родившийся в тебе свет, страшно осознавать в себе свою слабость перед этим непреодолимым чувством, страшно быть недостойным его, страшно быть беспомощным.… И наверное, больше всего вспыхнувшее сердце пугает неизвестность: что теперь со мной будет?
Максим стоял и от волнения грыз ногти, поставив свой «дипломат» между ног. В таком состоянии он мог оставаться еще долгое время, до тех пор пока она не выйдет на улицу. Окружающая его золотая теплая осень всей своей свежестью подбадривала неожиданно влюбившегося парня. Максим же десятки раз прокручивал в голове сцены их первого близкого разговора и не мог найти в голове даже пары необходимых слов. Он вспоминал всевозможные классические фразы, отложившиеся в его голове после просмотра лирических кинолент, вспоминал красивые жесты и выражения лиц любимых артистов.… Хотя знал наверняка: когда он к ней подойдет, все эти «домашние заготовки» немедленно выветрятся из его вмиг опустевшей головы. Но самое страшное заключалось в том, что Максим даже не был уверен, что сможет к ней хотя бы приблизиться сегодня. Но точно знал одно: если он на это не решится, то тогда всю ночь будет стоять под ее окнами и ждать ее мимолетного появления. Узнать бы еще, где она живет….
Как это всегда бывает, Марина появилась неожиданно в тот самый момент, когда Максим впервые за последний час на мгновение оторвал свой взгляд от школьной двери для того, чтобы грозно цыкнуть на расшумевшуюся за его спиной ватагу первоклашек. Когда он вновь повернулся к дверям, то внезапно ощутил электрический разряд, молнией пробежавший по его спине сверху вниз, плавно окутав тело расслабляющим туманом. Максим слился с тополем.
А она как ни в чем не бывало стояла во дворе школы и беззаботно улыбаясь, болтала о каких-то пустяках с конопатой и долговязой Викой. Спрятавшись за деревом, Максим тайно, как партизан, разглядывал ее и наслаждался этим дивным видением. Ее красота была верхом совершенства: очень короткая школьная форма практически полностью обнажала загорелые стройные ноги, до самых колен закрытые белоснежными гольфами. Пышные длинные волосы, спадавшие ниже плеч каштановыми волнистыми прядями, полностью закрывали ее ровную спину, спускаясь до самой поясницы, немного скрывая хрупкий изгиб ее талии. Под тонкой материей Максим отчетливо различал два умопомрачительных бугорка еще не до конца налитой женской груди. Ровные тонкие кисти с очень правильными, словно отлитыми из божественного вещества пальцами грациозно путешествовали в воздухе, сопровождая ее тихий и мягкий голос.
Единственное, что в деталях не рассмотрел в ней Максим, так это ее волшебное лицо. Не хватало у него сил, чтобы открыто посмотреть в это чудное окошко. Он отвернулся и, прислонившись спиной к тополю, закрыл глаза.
Сердце билось изнутри о грудную клетку с такой силой, словно хотело вырваться наружу подышать свежим осенним воздухом. Руки почему-то сжались в кулаки, а ладони вспотели. Было страшно и в то же время невыносимо сладостно стоять невидимкой и ощущать ее близкое присутствие.
Вновь выглянув из-за дерева, Максим увидел, как девчонки, весело распрощавшись, разбежались в разные стороны. Вика направилась к трамвайной остановке, а Марина, грациозно распустив на ветру свои длинные густые волосы, по узкой асфальтированной дорожке пошла в сторону школьного стадиона. Все понятно, значит, она живет в новых «панельках», недавно построенных на пустыре за школьным зданием. Дорога к новым домам была тихой и немноголюдной, это было Максиму на руку, без свидетелей он чувствовал себя гораздо уверенней.
Когда ее легкая фигура скрылась за углом школы, Максим, подхватив свой кожаный «дипломат», быстрой тенью метнулся следом и, пулей добежав до угла, на минуту остановился у края здания. Досчитав до пятидесяти, он нырнул в пустоту.
То, что открылось ему за углом, было совершенно неожиданно. Он практически столкнулся лицом к лицу с той, без которой уже не мог существовать. Ее улыбающийся и слегка подернутый симпатичными веснушками светящийся лик оказался прямо перед его лицом, и он еле-еле успел притормозить, чуть не налетев на нее всем телом. Максим так и застыл в нескольких сантиметрах от ее улыбающихся губ, не в силах отпрянуть назад. Марина тоже не спешила отойти, и они с минуту, не говоря ни слова, разглядывали друг друга. Она не переставала улыбаться, а он, растворяясь от счастья в космосе, не мог оторвать глаз от ее соблазнительной ямочки на правой щеке.
Удивительно, но в течение этой немой сцены Максим почувствовал, как уверенное и теплое спокойствие пропитало все его тело и душу. Волнение исчезло, душа успокоилась, и возникло ощущение присутствия близкого человека, очень близкого и родного, того, кто рядом с тобой находится уже давно, а может быть, находился всегда. Это неземное волшебное тепло мягкой волной заполнило сердце, заставив его биться ровнее и спокойнее.
Они молчали, но сердца их разговаривали друг с другом, и оказалось, что без пустых и избитых фраз легко можно обойтись. Максим впервые в жизни понял, что слова, сказанные без сердца, – это искусственные цветы, в которых нет света и жизни. Бессмысленно их произносить, и совершенно не важна форма общения, если говорит не разум, а душа. Если слово родилось в твоем сердце, его не обязательно произносить губами, твои глаза сами все расскажут.