— Только нам нужен экскурсовод… этот… который… блондинка.
— Елена Дмитриевна? Ратцева?
— Да.
— Пожалуйста! От какой организации экскурсия?
— Василеостровский кооператив извозчиков!
— Ваши все здесь? — спрашивает женщина, пытаясь выглянуть.
— Наши? Все! — твердо говорит Женька и вплотную придвигается к окошку.
Женька стоит и крутит в руках квитанцию.
По широкой лестнице спускается Лена Ратцева. Она замечает Женьку и узнает его.
Женька читает квитанцию и со вздохом прячет ее в карман.
Лена останавливается на лестнице и, улыбнувшись, говорит Женьке:
— Товарищ, вы от кооператива извозчиков?
— Я? — растерялся на мгновение Женька. — От кооператива…
— Где же ваши люди?
— Люди?.. Дело в том… — Женька вдруг решается. — Дело в том, что люди — это я!
— Так, — сухо говорит Лена. — Позвольте вашу квитанцию.
Женька показывает ей квитанцию.
Лена посмотрела и совершенно спокойно говорит:
— Ну что ж… Раз вы все в сборе, — она критически оглядывает Женьку, — мы можем начать экскурсию. Прошу вас, товарищи извозчики!
Лена поворачивается и идет вверх по широкой лестнице Русского музея. Женька плетется за ней…
— Младший лейтенант Червоненко! В штаб! С экипажем! — прокричал кто-то зычно…
Захлопнулась дверь за связным в бараке второй эскадрильи.
Червоненко вскочил со стула и стал быстро стягивать меховой комбинезон.
— Ну что, мученик? Сеанс окончен? — спросил Женька, складывая карандаши.
— Увы! — радостно ответил Червоненко.
— Ах, Веня, ты даже не представляешь себе, какой нынче натурщик слабый пошел!.. — пожаловался Соболевский Гуревичу. — И как он еще летать умудряется?!
Митька взял в руки рисунок, с удовольствием посмотрел на него и, широко улыбнувшись, сказал:
— Летать же легче, чудак! — Он с сожалением отложил рисунок, крикнул: — Короли воздуха, за мной! — И вышел из барака в сопровождении здоровенного Пастухова и того, который списывал текст с пластинки.
Не успела закрыться за ними дверь, как в барак просунулась голова Осадчего — моториста сто пятнадцатой «пешки». Он кого-то поискал глазами и наконец, увидев Гуревича, сделал ему таинственный знак.
Гуревич надел сапоги и вышел к Осадчему на крыльцо. Осадчий проверил, плотно ли закрыта дверь, и что-то тихо прошептал на ухо Гуревичу.
— Понятно, — сказал тот.
Он приоткрыл дверь и крикнул:
— Соболевский! На выход! — И потом снова повернулся к Осадчему: — Молодец! Тикай.
Осадчий исчез с сознанием выполненного долга.
На крыльце появился Женька.
— Слушаю, ваше благородие!
— Выпить хочешь?
— Венька! — изумился Соболевский. — Откуда ты знаешь?!
— Айда, — шепнул ему Венька и первый спрыгнул с крыльца.
Перед столом, закрытым огромной картой, в штабе полка навытяжку стоял экипаж Червоненко.
Говорил коренастый полноватый майор — начальник штаба:
— В радиусе действия нашего полка появилась сильная часть истребителей «фокке-вульф». Нам только что радировали их приблизительные координаты.
Командир полка подполковник Дорогин курил и молча разглядывал сосредоточенные лица Червоненко, Пастухова и стрелка-радиста. Замполит — штурман полка майор Семочкин — изучал карту.
— Их перебазирование, видимо, связано с необходимостью блокировать стратегический железнодорожный узел… — продолжал начштаба и показал это место на карте. — Разведка наземных войск сообщила, что сюда стянуто большое количество составов с цистернами.
В разговор вступил Дорогин:
— Такова ситуация в общем… Чтобы вы были в курсе. Теперь наша конкретная задача: произвести визуальную доразведку железнодорожного узла и фоторазведку немецкого аэродрома по имеющимся пока приблизительным координатам. Ясно?
— Пошукаем, товарищ подполковник, — спокойно ответил Червоненко.
— И поточнее, — строго добавил начштаба. — Недавно генерал звонил. Приказал при содействии наших соседей-истребителей обнаружить этот аэродром и ликвидировать.
— Ни во что не ввязывайтесь, ни на что не отвлекайтесь. Напоретесь — уходите немедленно. Нам эти данные сейчас во как нужны! — сказал Семочкин.
Из репродуктора, стоящего у койки Дорогина, послышались позывные. Все повернули головы к репродуктору.
— Внимание! Говорит Москва! Приказ Верховного главнокомандующего. Сегодня, 15 июля 1944 года, войска Третьего Белорусского фронта, продолжая победоносное наступление…
Полковая лавка военторга представляла собой обычный фургон, смонтированный на грузовике ЗИС-5.
Венька и Женька уныло стояли у прилавка и смотрели на старичка-продавца.
— Какой идиот вам сказал, что у меня есть вино?! — кипятился старичок.
— Почему «идиот»? — обиделся Венька. — Осадчий сам видел ящики с бутылками.
— Бутылки?! — взвизгнул старик. — А с чем эти бутылки он видел?
— Да, правда, с чем? — заинтересованно спросил Женька.
— С сиропом! С малиновым сиропом на прекрасном сахарине! На, смотри!
Старик поднял с пола ящик с бутылками и грохнул его на прилавок.
Женька и Венька вперились глазами в этикетки.
Женька для верности посмотрел бутылку на просвет, потом сплюнул и с размаху воткнул ее в ящик.
— Хотел бы я знать, на кой хрен нам в полк эту муру прислали, — презрительно процедил он..
— Спросите у вашего Осадчего, — ехидно сказал старичок. — Он все знает, он вам ответит…
— Пошли, Венька, — позвал Соболевский и направился к дверям. — Этот почтенный маркитант со своим малиновым сиропом начинает действовать мне на нервы.
— Я тебе покажу «маркитант»! — закричал старик-продавец. — Я на тебя сегодня же замполиту рапорт напишу!
Оставшись один в лавке, старик вынул из ящика бутылку с сиропом, понюхал зачем-то, презрительно сплюнул и так же, как Женька, с размаху воткнул ее в ящик…
За дверью лавки Венька и Женька остановились в раздумье.
— Ну, что делать будем? — спросил Венька.
— Вообще-то у меня есть идейка…
Соболевский кратко изложил Гуревичу свою идейку и напутствовал его:
— …и пусть твой Осадчий всю канистру с этой гидравлической смесью тащит. Понял? Иначе, скажи, я ему голову оторву за ложные сведения!
Гуревич убежал, а Женька снова открыл дверь лавки.
— Александр Михайлович?
Старик обернулся, увидел Женьку и не ответил.
— Дядя Саша!.. — просительно позвал Женька.
— Все равно не прощу! — отозвался старик. — Кто тебе, сопляку, позволил меня оскорблять при исполнении служебных обязанностей?
— Я больше не буду, — очень искренно сказал Женька.
— И пьете вы в своем поросячьем возрасте совершенно напрасно!..
— Я и пить больше не буду, — заверил Женька.
Старик удивленно обернулся.
— Я даже могу на ваш малиновый сироп перейти! — предложил Женька.
— Трепло!
— Я трепло?! — воскликнул Женька. — Давайте десять бутылок этого сиропа!
И Женька протянул старику деньги…
С крыльца штабного барака весело скатился экипаж Червоненко.
Здоровенный Пастухов внезапно ухватил Митьку за руки, а стрелок-радист — за ноги, и вот они оба уже пытаются качать его. Но им так и не удалось подбросить Митьку в воздух. Он вырвался и побежал через все поле к своему самолету. Пастухов и радист помчались за ним.
В старой заброшенной землянке Веня и Женька самозабвенно перегоняли гидравлическую смесь сквозь противогазные коробки.
Наполнив несколько котелков отфильтрованной жидкостью, они открыли бутылки и вылили сироп в котелки.
Венька понюхал жидкость, передернулся и сказал:
— Неужели действительно под давлением этой дряни выпускается шасси у такого прекрасного самолета, как наша «пешка»?
Женька подобрал на полу какую-то палочку, разломил ее пополам и протянул одну половину Веньке:
— На, Венька, размешивай.
Гуревич с отвращением стал помешивать жидкость.
— Ну-с, что же у нас, ваше благородие, получилось? — задумчиво спросил Женька.
— Сейчас скажу… — Венька поднял глаза в потолок. — Процентов семьдесят спирта, остальное сироп…
— Там еще глицерина и сивушных масел хоть отбавляй!
— Неужели сироп не перебьет? — с надеждой спросил Венька.
Женька разлил в две алюминиевые кружки густое питье.
— Пробуем?
Мгновение они нерешительно смотрели друг на друга, обреченно чокнулись и залпом выпили.
И тотчас физиономии обоих расплылись от счастья.
— Блеск!.. А? — восхищенно сказал Венька.
— Ну, Венька, поздравляю! Напиток богов!..
— Как ликер! — счастливо улыбнулся Венька.
— Точно! Ликер… «Шасси»! Звучит?
— Ого! Давай еще? По маленькой…
Женька решительно накрыл Венькину кружку рукой:
— Создатели не должны замыкаться в лабораторных условиях! Все великие открытия принадлежат народу! В народ!!!
Вечером «гуляла» вторая эскадрилья.
На столе стояли котелки с ликером «Шасси».
У дверей торчал дежурный: вдруг начальство нагрянет.
Гуревич обнимал Женьку за плечи и говорил:
— Не могу я пить, Женечка! Не могу!.. Вот спроси у командира, спроси. Сережа, скажи ему…
Сергей махнул рукой.
— Ладно, Венька, не пей, — великодушно позволил Соболевский. — Закусывай!
— Это я могу, — сказал Гуревич. — Я для тебя, Соболевский, все могу…
Молоденький лейтенант протянул руку к котелку с «ликером», стоящему в стороне.
Женька отодвинул от него котелок и строго сказал:
— Не трожь, это Митькина рюмочка! Он сегодня именинник! — И, обратившись к Архипцеву, сказал: — Командир! Прошу слова!
— Валяй! — разрешил Архипцев.
Женька встал и торжественным голосом в знакомой левитановской манере произнес:
— Товарищи офицеры и старшины! А также сержанты и генералы! Сегодня, 15 июля 1944 года, войска Третьего Белорусского фронта, продолжая победоносное наступление, овладели городом Пинском, родным городом младшего лейтенанта Митьки Червоненко! За победу! Ура!!!
Ура-а-а!.. — грянула вторая эскадрилья.
Архипцев поднял руку и крикнул:
— Тихо!
На Архипцева никто не обратил внимания. И тогда он заложил четыре пальца в рот и пронзительно засвистел.
Шум мгновенно стих. Все повернулись на свист.
— Товарищи! — спокойно проговорил Архипцев. — Я предлагаю поднять бокалы за создателей чудесного напитка — ликера «Шасси» младшего лейтенанта Гуревича и старшину Соболевского.
— Ура-а-а! — крикнул молоденький лейтенант.
Распахнулась дверь барака, и внезапно появившийся Кузмичов тревожно крикнул:
— Червоненко на посадку заходит!
Он прокричал это таким голосом, что все сразу вскочили из-за стола.
* * *Скользя на крыло, «пешка» шла на посадку. Моторы то затихали, то снова взрывались, и всем на аэродроме было ясно, что что-то произошло.
К месту посадки бежали люди и, обгоняя их, мчалась пожарная машина.
Рядом со штабным бараком шофер «санитарки» пытался завести свою машину. Капитан медслужбы натягивал халат и что было силы материл шофера.
Самолет ударился колесами о землю, несколько раз подпрыгнул и, переваливаясь с боку на бою, покатился прямо на бегущих людей. Все бросились врассыпную.
Наконец самолет остановился, и парни второй эскадрильи окружили изрешеченную «пешку».
Открылся нижний люк, и из кабины послышался, усталый голос Митькиного штурмана Пастухова:
— Эй, кто-нибудь! Помогите… Митьку убили…
И несмотря на то что все уже ждали несчастья, фраза штурмана прозвучала так неправдоподобно устало и спокойно, что никто из стоящих рядом с самолетом не двинулся с места…
— Архипцев, — послышался опять голос Пастухова, — ты здесь? Помоги…
Архипцев потряс головой, словно отгоняя от себя кошмар, и полез в кабину.
Все стояли подавленные и растерянные.
— Подожди, — сказал Архипцев. — Так не получится. Нужно снять с него парашют.
Из кабины на землю вывалился Митькин парашют, залитый кровью.
Все смотрели на парашют.
— Планшет сними тоже, — попросил штурман, и на землю упали планшет и пистолет в кобуре.
Из самолета выпрыгнул Архипцев.
— Давай… — сказал он в люк.
Из люка показалась запрокинутая голова Митьки без шлема. Архипцев подхватил тело Митьки под плечи, посмотрел на Веню и Женьку.
Они приблизились к Архипцеву.
Втроем приняли мертвого Митьку и неловко стали вытаскивать его из кабины. И когда все тело Митьки оказалось на руках Сергея, Вени и Женьки, из кабины неуклюже вылез штурман.
Он бессмысленно оглядел всех вокруг и вдруг хрипло сказал Сергею:
— Вот, понимаешь, какая история…
Митьку положили, а штурман стянул шлемофон с головы на лицо и сел на Митькин парашют.
Митька лежал на земле, и голова его свалилась набок, а гимнастерка была расстегнута…
С совершенно отрешенным лицом Женька присел на корточки и зачем-то стал застегивать пуговицы на Митькиной гимнастерке. Руки у него тряслись, и он долго не мог попасть пуговицей в петлю.
Архипцев наклонился и, отстранив Женьку, застегнул все пуговицы на Митьке.
Стояли вокруг ошеломленные парни. Трезвые. Испуганные…
На «виллисе» подскочил Дорогин.
Кто-то толкнул Пастухова. Пастухов поднял голову, увидел Дорогина и встал. Дорогин снял с головы фуражку и тихо спросил:
— Как же это так?
— Товарищ подполковник! — сказал Пастухов, глядя на мертвого Митьку. — При выполнений задания были атакованы истребителями. Пытались уйти…
— Фотографировали?
— Так точно… И станцию, и аэродром.
— И аэродром? — переспросил Дорогин.
Штурман кивнул.
Дорогин повернулся к двум девушкам в военной форме:
— Снимите фотоаппарат… Кассету в проявку, результаты в штаб…
Подъехала запоздалая «санитарка». Капитан в белом халате на ходу соскочил с подножки.
Дорогин повернулся к нему и молча сделал профессиональный жест летчиков «все выключено». Просто скрестил над головой руки…
Вечером в бараке было тоскливо и тихо. Кто-то валялся на койке, кто-то пытался играть в шахматы.
Лысоватый капитан пришивал подворотничок.
В углу, у окна, сидел младший лейтенант и пощипывал струны гитары.
Венька лежал на койке и смотрел вверх, над головой у него висели футляр скрипки, планшет и пистолет в кобуре.
Женька вытащил из альбома портрет погибшего Митьки, принес его к столу и бесцеремонно сдвинул в сторону шахматы.
— Ну-ка, подвиньтесь… — сказал он и приколол рисунок кнопками к столу.
Шахматисты пересели. Женька поставил на стол стакан с водой и рядом положил широкую мягкую кисть.
— Сахар есть у кого-нибудь? — спросил он, обводя всех взглядом.
Человек пять-шесть подошли к столу и остановились, разглядывая рисунок.
— Сахар есть у кого-нибудь? — повторил Женька.
— А ты что, чай пить с ним собрался? — зло отозвался кто-то.
Не обращая ни на кого внимания, Женька сказал еще раз:
— Я спрашиваю, сахар есть у кого-нибудь?
— Подожди, Женя, — послышался из-за его спины голос Архипцева. — У него самого сахар был. Он его ложками ел…
Архипцев подошел к Митькиной койке, сел на корточки, достал потрепанный чемоданишко и стал выкладывать из него на одеяло все содержимое.
На кровать легли финский нож, новая фуражка, довоенная фотография Митьки в форме ремесленника, спущенный футбольный мяч, альбомчик и кулек сахару.
— На, — протянул Архипцев Соболевскому кулек и аккуратно положил все вещи в чемодан. Последней он положил фуражку, предварительно потерев околыш рукавом гимнастерки.
Соболевский насыпал в стакан с водой сахар и долго размешивал его кистью. Когда сахар почти полностью растворился в воде, Женька вынул кисть и стал покрывать портрет Митьки сладкой водой.
— Зачем это, Женя? — спросил лысоватый капитан. Женька повернулся к капитану, благодарно посмотрел на него.