— Понимаете, — сказал он только ему одному, — это нужно для того, чтобы рисунок дольше жил… Чтобы не смазался или не осыпался карандаш…
День второй
Опять медленно ползет «студебеккер» с бомбами.
На бомбах сидят пять оружейников. Один другому дает прикурить, все время переругиваясь с третьим…
На большой высоте идут пикирующие бомбардировщики.
В головной машине на флагмане за штурвалом сидит командир полка Дорогин. Рядом с ним штурман полка.
Кабина Архипцева и Гуревича… В отсеке стрелка-радиста — Женька Соболевский…
Затянутые в шлемофоны, запакованные в подвесную систему парашютистов, эти мальчишки вдруг стали какими-то очень взрослыми. Серьезные лица, внимательные глаза и короткие отрывистые разговоры по радио сделали их совершенно непохожими на тех парней, которые еще совсем недавно изнывали от безделья и трепались в бараке.
Внизу впереди показались тоненькие ниточки перепутавшихся железнодорожных путей. Там, где нити рельсов стягивались в один плотный клубок, станция была забита товарными составами и цистернами.
Завалилось в пике первое звено… В рев моторов начал вплетаться вой сирен.
Отрываются бомбы… Какое-то мгновение они продолжают путь самолета, потом тихонько опускают носы и уже совершенно отвесно продолжают свое падение в гуще вагонов, цистерн и маленьких домиков, похожих на спичечные коробки.
Черные кустики взрывов отмечают места падения бомб.
Выходит из пикирования первая машина, потом вторая, третья. Звук моторов меняется, становится ровнее, спокойнее.
Идет в пикирование вторая тройка.
Снизу, с земли, навстречу ей тянутся красивые ленты трассирующих пуль и снарядов.
В своей кабине Венька положил руку на плечо Сергея. Другой рукой Венька опустил два тумблера справа — закрыл шторки водорадиатора, выпустил тормозные решетки.
И тут же почти одновременно хлопнул Сергея по плечу:
— Ввод!
Сергей плавно и сильно отжал от себя штурвал, переводя машину в пикирование.
Слева, на прозрачной стенке фонаря кабины, пучок красных радиальных линий. Краем глаза Сергей посматривал на эти линии. И вот горизонт совместился с одной из линий.
Глаза Веньки прикованы к бегущей стрелке высотомера и указателю скорости.
Отдаляются от самолета бомбы…
Правой рукой Венька резко хлопнул Сергея по плечу:
— Вывод!
Сергей нажал кнопку автомата вывода из пикирования и начал сам вытягивать штурвал.
Горизонт опускался, сползая с радиальных линий на стекле фонаря кабины…
В кабине стрелка Женька Соболевский уперся ногами и руками, стараясь преодолеть перегрузки вывода…
* * *Машины вышли из пике, развернулись с набором высоты и резко ушли вверх и в сторону от цели.
Огненные ленты, собранные в пучок на земле и расходящиеся в воздухе страшным гигантским веером, скользнули между стремительно падающими «пешками».
Край веера задел одну из машин, и самолет, теряя управление, стал падать, окутываясь черным дымом.
Две оставшиеся машины продолжали набирать высоту. На одной из них хвостовой номер — 115.
Машина только что вышла из пикирования, и Гуревич, внимательно вглядываясь в землю, нажал на тумблеры, открывая шторки водорадиатора.
Архипцев прибавил обороты обоим двигателям и приказал Соболевскому:
— Сообщи: накрыли! Заходим вторично. Сбит двести третий… Все.
— Понял, — отозвался Женька в своей кабине.
Лицо у него исказилось, как от зубной боли. Он яростно выматерился и резко включил передатчик. Отпихнув ногой пулемет, он невидяще уставился в «Голубых танцовщиц» и стал бешено выстукивать ключом.
Архипцев ввел второй раз машину в пикирование и крикнул Гуревичу:
— Венька! Вывод метров на триста! А то эти суки уже пристрелялись к нам!..
— Пошел!.. — закричал Венька.
И сто пятнадцатый спикировал чуть ли не до земли. Со страшным воем он прошел над головами зенитных батарей и мгновенно исчез из виду.
* * *Кабина самолета командира полка.
За штурвалом подполковник Дорогин. Парашют надет прямо на гимнастерку. Подвесная система смяла погоны.
Дорогин вглядывается — не видит «сто пятнадцатую» и беспокойно начинает искать ее глазами…
— Где Архипцев? — нервно спрашивает он штурмана — майора Семочкина.
Семочкин посмотрел вниз и, покачав головой, показал Дорогину рукой в сторону.
Дорогин заложил вираж и посмотрел вниз.
— Вот нахал! — удивленно выругался он и закричал: — Я первый! Внимание! Всем набрать три тысячи! Повторить заход звеньями! Архипцев! Не фокусничай, мать твою в душу!.. Как слышите? Прием!
— Вас понял! — сказал Архипцев и без улыбки подмигнул Гуревичу.
И опять вечер…
Венька вошел в столовую, снял шлемофон, пристегнул его к поясу и стал медленно пробираться к своему столику. Несколько столиков было занято. Со всех сторон раздались голоса:
— Гуревич, здорово!
— Веня, Соболевский придет?
— Придет, — ответил Гуревич.
— Веня! Где командир?
— В штабе, — сказал Гуревич, расстегнул комбинезон и сел за столик, над которым висела табличка «Экипаж Архипцева». Внизу была пририсована палитра и квадратный корень извлекался из скрипичного ключа.
От нарастающего рева задрожало стекло. Венька посмотрел в окно и увидел, что мимо столовой медленно ползет «студебеккер» с бомбами. Потом он порылся в планшете и достал оттуда букетик мокрых полевых цветов. Расправляя букетик, он не заметил, как из-за его спины к столу подошла маленькая рыжая официантка. Она посмотрела через Венькино плечо на мокрый букетик и мягко улыбнулась. Официантка тронула Веньку за рукав и негромко сказала:
— Здравствуйте, Венечка! Почему вы один?..
Венька вздрогнул, вскочил и сунул букетик в шлемофон.
— Здравствуйте, Катя… Не беспокойтесь, ребята сейчас подойдут.
— А я и не беспокоюсь. Я могу вас и одного накормить…
— Нет-нет, я подожду.
Откуда-то раздался крик:
— Катя! Компот!
Катя повернулась и ответила ледяным тоном:
— Сейчас.
Она снова наклонилась к Веньке и, опершись на стол, очень нежно, как-то совсем по-бабьи жалостливо спросила:
— И чтой-то вы исхудали так, Венечка?..
— Катя! Компот! — опять раздался крик.
Катя резко и зло повернулась. Сейчас она им скажет! Венька робко коснулся ее руки и, показывая на столик, из-за которого доносился крик, тихонько сказал:
— Катя. Компот…
Катя вздохнула, заглянула в шлемофон, откуда выглядывали цветы, и ушла за компотом.
Она шла между столиками, сохраняя то чудесное, нежное выражение лица, которое было у нее при разговоре с Венькой. Проходя мимо того места, откуда несся крик, она на секунду как бы сняла с себя эту нежность и, облив презрением сидящих за столом, прошла дальше — опять мечтательная, влюбленная маленькая женщина…
Летчик, требовавший компот, напуганный ее взглядом, растерянно сказал приятелям, сидящим с ним за одним столом:
— Братцы! Чего это она?.. Я же только компот попросил…
В столовую вошел Архипцев. Он прошел к своему столу и, заглянув в шлемофон Гуревича, увидел цветы.
— Где Женька? — спросил он.
— Сейчас придет.
— Сегодня Катя? — невинно поинтересовался Архипцев.
— Что «Катя»? — нервно переспросил Венька.
— Ужин подает Катя?
— Катя…
— Вот и все, — удовлетворился Архипцев.
Открылась дверь, и в столовую ввалился Соболевский, таща за руку пижонистого старшего техника-лейтенанта. Казалось бы, как можно быть пижонистым, нося одинаковую со всеми форму? Можно. Это чуть-чуть шире, чем у всех, галифе, это чуть-чуть короче, чем у всех, гимнастерка, это чуть-чуть ниже сдвинуты голенища сапог. Это все чуть-чуть не так, как у всех… Техник-лейтенант был неотразим и ходил по аэродрому под звон осколков разбитых девчоночьих сердец.
Бережно придерживая карман комбинезона, Соболевский уселся за свой столик.
— Салют! — поприветствовал техник.
— Салют, — эхом отозвался Венька.
Катя принесла тарелки и, ни на кого не взглянув, поставила их на стол. Старший техник-лейтенант посмотрел на нее и улыбнулся.
— Кушайте, Венечка, — сказала Катя и ушла.
— Спасибо, — ответил Венька и покраснел.
Женька подмигнул Архипцеву, тот подмигнул Женьке. Техник указал глазами на уходящую Катю и смачно произнес:
— Ух, ребята, я вам сейчас историю расскажу! Женька! Наливай!..
Каждый взял со стола стакан и опустил руку со стаканом под стол. К четырем рукам, держащим стаканы, прибавилась пятая с бутылкой.
Над столом раздался шепот Гуревича:
— Разбавленный?
— А как же! — ответил шепотом Соболевский. — Кто же тебя чистым поить будет!..
Совершенно спокойно три человека ковырялись в тарелках, а четвертый, у которого были чем-то заняты руки, невинно поглядывал по сторонам. Под столом рука, держащая бутылку, уверенно разливала по стаканам спирт.
Не вынимая из-под стола руку со стаканом, Соболевский тихо сказал:
— Помянем… Митьку…
— А-а-а… — протянул техник.
Все мгновенно вытащили стаканы из-под стола и выпили.
Женька проглотил кусок котлеты и повернулся к технику-лейтенанту:
— Ну, рассказывай, что там у тебя за история…
* * *По залу навстречу Кате шла высокая полная официантка с подносом. Она посмотрела на стол Архипцева и ехидно сказала:
— Глянь-ка, Катерина. Кавалеры твои любезничают…
Катя с ненавистью посмотрела на полную официантку и вздохнула.
А в это время старший техник-лейтенант, захлебываясь, рассказывал свою историю:
— …И тэдэ и тэпэ. Выходим из клуба, я ее в «юнкерс» тащу. Помните, он за рембазой на брюхе лежал? А она мне: «Ленечка, мне же в другую сторону…» А я ей: «Что вы, Катенька, нам теперь с вами всю жизнь в одну сторону!..»
Архипцев, Соболевский и Гуревич замерли, не поднимая голов от тарелок. Гуревич наклонился, глаза зажмурены.
— Ну конечно, потом слезы, то, се, пятое, десятое… — закончил старший техник-лейтенант.
— Сука, — сказал Архипцев.
— Это точно, — с удовольствием подтвердил старший техник-лейтенант. — Все они суки!..
— Это ты сука, — уточнил Соболевский.
Гуревич сжал зубы, отложил вилку и стал приподниматься.
Архипцев быстро встал из-за стола, положил руку на плечо Веньки и надавил, усаживая его на место.
Затем другой рукой он рывком поднял старшего техника-лейтенанта за шиворот и повел его к двери. Толкнув дверь ногой, он вышвырнул техника в дождь, вернулся за стол и, ни к кому не обращаясь, неуверенно произнес:
— Врет он все, подлец…
* * *У ступенек, ведущих в столовую, стоял старший техник-лейтенант, зло и нервно соскребал с себя грязь.
Из пелены мелкого моросящего дождя послышались чьи-то шаги. Техник вгляделся и увидел направляющегося к столовой Кузмичова.
Кузмичов остановился, посмотрел на техника и участливо спросил:
— Где это вы так, товарищ старший техник-лейтенант?
Техник с ненавистью посмотрел на Кузмичова.
— Тебе-то что?.. — крикнул он со слезами в голосе. — Это все твои сволочи!.. Интеллигенты вонючие! Подумаешь, ангелы!.. Трое на одного! Сегодня же рапорт в штабе будет!!!
Кузмичов ничего не понял. Ему было ясно только, что ругали его ребят. Его ребят!
Он вплотную подошел к старшему технику-лейтенанту.
— Врешь ты все, сукин сын! — с яростью прохрипел Кузмичов, забыв про субординацию. — Нашкодил чего-нибудь, душа из тебя вон!..
Старший техник-лейтенант оторопело посмотрел на Кузмичова. А тот сжал зубы, перевел дыхание и, опомнившись, приложил руку к пилотке:
— Разрешите идти?
— Идите… — машинально ответил старший техник-лейтенант.
Кузмичов повернулся и зашагал в сторону землянок.
В столовой за столом Архипцева длилось тягостное молчание.
Женька посмотрел на Сергея и Веньку и, решив перевести все настроение в другую плоскость, громко и весело крикнул:
— Катюша! Компот!
Катя несет на подносе три стакана с компотом. Только три стакана стоят на подносе…
Венька повернулся к Соболевскому:
— Ты что?
— Заткнись! — зло бросил Соболевский Гуревичу и опять широко улыбнулся навстречу Кате: — Катюша, кормилица наша!..
Катя молча поставила стаканы на стол. Первый Архипцеву, второй Соболевскому, третий Гуревичу…
Венька тихо встал из-за стола и, не глядя на Катю, направился к выходу. Сергей поднялся вслед за ним. Женька вскочил, стоя выпил компот и побежал за ребятами.
Уже вместе они вышли из столовой.
По дороге Гуревич полез в карман комбинезона за спичками, и его рука наткнулась на шлемофон, из которого торчал поникший букетик цветов. Он осторожно вытащил цветы, отбросил их в сторону и вытер мокрую руку о штанину комбинезона.
А на крыльце столовой стояла Катя и смотрела им вслед…
Аэродром спал.
У барака второй эскадрильи, задумавшись, сидел Венька и пощипывал струны скрипки, словно струны гитары…
…К Венькиной кровати подходит дед и, осторожно стягивая с него одеяло, начинает монотонно бубнить:
— Веня, вставай, Веня… Веня, ты опоздаешь в школу, что из тебя будет? Веня, последний раз я тебе говорю, Веня… Или ты встанешь, или я тебя будить больше никогда не буду… Вставай, петлюровец! — взвизгивает дед и сдергивает с Веньки одеяло.
Венька садится на кровать и, не открывая глаза, старается попасть ногами в обе штанины сразу.
— Иди умывайся, байстрюк, — говорит дед и уходит на кухню готовить Веньке завтрак.
Подавая завтрак на стол и нарезая хлеб, дед поет:
Рядом в умывальнике моется Венька.
— Ты так безбожно врешь, дедушка…
— Кстати! — говорит дед. — Когда я отдавал тебя в музыкальную школу, так я думал, что ты научишься только на скрипке врать. Но ты талантливый ребенок… Ты вундеркинд! Ты не ограничился скрипкой и теперь врешь по любому поводу! Где ты вчера шлялся до двенадцати часов ночи, мерзавец?!
— Но, дедушка! Я же был…
— Я спрашиваю, куда уходят деньги, которые я плачу за твое образование на скрипке, куда? Ты знаешь, сколько стоит играть на скрипке? Нет, ты этого не знаешь! Это я знаю…
— Дедушка…
— Довольно! — говорит дед. — Завтракай и убирайся в школу! — Дед отсчитывает несколько монет. — На большой перемене выпьешь стакан молока, понял?
По тому, как Венька страдальчески поднимает глаза к потолку, видно, что он молоко терпеть не может.
Не успевает Венька отойти несколько шагов от дома, как дед открывает форточку и, высунув полбороды на улицу, кричит на весь квартал:
— Веня!!! Веня, стой, тебе говорят!
— Ну что тебе? — останавливается Венька.
Дед критически оглядывает Веньку с головы до ног.
— Ты все взял? Ты ничего не забыл? — вполголоса спрашивает дед.
— Все, дедушка, все!
— Сейчас я покажу тебе, как ты все взял, босяк… — говорит дед и с треском захлопывает форточку.
В домашних туфлях дед выходит из ворот.
— На… — Дед протягивает Веньке маленькую круглую коробочку. — В первый же день, когда ты не забудешь свою канифоль, я смогу спокойно умереть…
— Спасибо, — вяло отвечает Венька.
— Подожди, не беги… Я провожу тебя… — Дед просительно смотрит на Веньку.
— Дедушка!..
— Ну хорошо, по другой стороне можно? — спрашивает дед.
По одной стороне улицы быстрым шагом идет Венька со скрипкой. По другой семенит дед. Он уже отстал и теперь почти бежит за Венькой, задыхаясь и теряя на ходу шлепанцы.
Перед длинным трехэтажным зданием с надписью «Городское музыкальное училище» одинокий дворник подметает тротуар. Дед церемонно здоровается с дворником, и дворник начинает жаловаться на качество метлы. Дед и дворник — старые приятели. Дед придирчиво разглядывает метлу и возвращает ее дворнику.