Теперь настал понедельник, десятое июня, и солнце ярко светило, когда Мартин Бек вышел на улицу из конторы Петруса. Близились каникулы и отпуска, и тротуары были заполнены более или менее озабоченным людом.
Мартин Бек направился в сторону Эстермальмской площади. Поравнявшись с новым помещением седьмого полицейского участка, он зашел туда, чтобы позвонить по телефону.
Трубку на даче Петруса взяла женщина. Она попросила подождать, после долгого перерыва вернулась и сообщила, что госпожа Петрус готова принять его при условии, что визит будет коротким. Он обещал не засиживаться.
Потом вызвал такси.
Дачу в Юрсхольме окружал большой сад, чуть ли не парк; вдоль дороги, ведущей к дому, стояли высокие тополя. Железные ворота были распахнуты, и водитель приготовился въехать на участок, но Мартин Бек попросил его остановиться у ворот, расплатился и вышел из машины.
Идя по хрустящей разровненным гравием аллее, он разглядывал дачу и сад. Со стороны улицы участок окаймляла искусно подстриженная, плотная живая изгородь в рост человека. Дорога разветвлялась, и правая ветвь оканчивалась у большого гаража. Огромный сад был прекрасно ухожен, идеально ровная линия разделяла газоны и узкие дорожки, которые извивались между декоративными кустами и клумбами. Судя по высоте тополей и возрасту фруктовых деревьев, сад был заложен очень давно.
К такому обрамлению подошел бы старинный дом, каких было немало в этом аристократическом дачном поселке. Но перед Мартином Беком стояло современное строение в два этажа, с плоской крышей и огромными окнами.
Пожилая женщина в черном платье и белом переднике открыла дверь раньше, чем он успел нажать кнопку звонка. Она молча провела его через просторный холл, мимо широкой лестницы, ведущей на второй этаж, еще через две комнаты и остановилась в сводчатом проеме у входа в большую солнечную гостиную, противоположная стена которой была сплошь застеклена. Светлый пол из сосновых досок блестел от лака. Мартин Бек не заметил ступеньку и чуть не упал, входя в гостиную, в углу которой, около стеклянной стены, возлежала на шезлонге вдова Петруса. На террасе за стеной стояли еще шезлонги, словно на палубе пассажирского парохода.
– Гопля, – сочувственно произнесла госпожа Петрус, отпуская в то же время женщину в черном таким движением руки, будто прогоняла муху.
Та повернулась, чтобы уходить, однако хозяйка остановила ее:
– Хотя нет, погодите, госпожа Петтерссон. Она обратилась к Мартину Беку:
– Может быть, господин комиссар хочет пить? Кофе, чай, пиво или что-нибудь спиртное? Лично я предпочитаю бокал хереса.
– Спасибо, – сказал Мартин Бек. – С удовольствием выпью пива.
– Пива и бокал хереса, – распорядилась хозяйка. – И принесите голландского печенья с сыром.
Мартин Бек подумал о том, что у вдовы Вальтера Петруса Петтерссона такая же фамилия, как у ее домашней работницы – кажется, так называют представительниц этой, слава Богу, все более редкой профессии. И возраст у них примерно одинаковый.
Он заранее навел справки и знал, в частности, что фамилия хозяйки и до замужества была Петтерссон, что звать ее Кристина-Эльвира, хотя она предпочитает называться Крис, что ей пятьдесят семь лет и она состояла в браке с Петрусом двадцать восемь лет. В молодости служила в конторе и перед замужеством была секретаршей в фирме, которой тогда заправлял Петрус. Продюсер Уолтер Петрус появился сравнительно недавно; много лет он был известен как Вальтер Петтерссон и торговал слегка подновленными старыми автомашинами. Занятие доходное, но не очень честное; строгие законы и усилившийся контроль вынудили его перейти в другую отрасль.
Стоя посреди гостиной, Мартин Бек продолжал рассматривать женщину в шезлонге.
Крашеная блондинка с модными мелкими кудряшками; под гримом угадывался загар; одета в черную чесучовую блузу и элегантные черные полотняные брюки. Очень худая; изможденное, болезненное лицо.
Он подошел к ней, и она милостиво подала ему тонкую морщинистую руку. В привычных выражениях, которые он, наверно, сто раз употреблял в подобных ситуациях, Мартин Бек выразил свое сочувствие и попросил извинить за навязчивость.
Он не знал, куда себя деть, – кроме шезлонга хозяйки, в этом углу не на что было сесть, но она наконец встала и прошла к огромным кожаным диванам, которые стояли в центре гостиной по обе стороны длинного стола с мраморной столешницей. Госпожа Петрус села на один диван, Мартин Бек на другой.
За стеклянной стеной с раздвижными дверями простиралась каменная терраса; ниже поблескивал плавательный бассейн. От бассейна широкий зеленый откос спускался к шеренге высоких прямых берез метрах в пятидесяти от дома. Сквозь кружевную зелень берез просвечивало голубое зеркало морского залива.
– Что верно, то верно, вид у нас красивый, – сказала Крис Петрус, проследив взгляд Мартина Бека. – Жаль, прибрежный участок не наш. Я велела бы срубить березы, чтобы лучше было видно воду.
– Березы тоже хороши, – заметил Мартин Бек.
Вошла госпожа Петтерссон, поставила на стол поднос, подала Мартину Беку пиво, а госпоже Петрус – бокал с хересом и вазу с печеньем. Забрала поднос и, не говоря ни слова, вышла.
Хозяйка подняла свой бокал и кивнула Мартину Беку. Сделав глоток, поставила бокал и сказала:
– Мы тут так уютно устроились. Когда купили участок шесть лет назад, здесь стояла какая-то жуткая старая развалюха, но мы ее снесли и построили взамен этот дом. Проект делал один из знакомых Уолтера, архитектор.
Мартин Бек подумал, что старая развалюха, несомненно, была уютнее. Помещения, которые он пока что видел, выглядели холодно и неприветливо, а сверхсовременная и, несомненно, весьма дорогая обстановка была рассчитана скорее на то, чтобы производить впечатление, чем на то, чтобы обеспечить тепло и уют.
– Вы не мерзнете зимой с такими большими окнами? – спросил он учтиво.
– Нет, что вы, у нас отопление в потолке и под полом. На террасе тоже. К тому же зимой мы здесь мало бываем. Уезжаем в более теплые края. В Грецию, Португалию, Африку…
Эта женщина явно еще не осознала, что в ее жизни наступила серьезная перемена. А может быть, перемена и не такая уж серьезная. Она потеряла мужа, но у нее остались его деньги.
Возможно, она даже желала его смерти. За деньги можно купить все, даже убийство.
– Какие отношения были у вас с мужем? – спросил он. Она озадаченно посмотрела на него, как будто полагала, что он пришел исключительно за тем, чтобы потолковать о доме, о виде из окна, о заграничных поездках. Наконец ответила:
– Очень хорошие. Мы были женаты двадцать восемь лет, у нас трое детей. Этого достаточно для прочного брака.
– Но это еще не значит, что брак был счастливый, – заметил Мартин Бек. – Что вы скажете об этом?
– За много лет привыкаешь друг к другу, приспосабливаешься, на недостатки смотришь сквозь пальцы. А вы верите в настоящие счастливые браки? Во всяком случае, мы не ссорились и не помышляли о разводе.
– Вы были посвящены в занятия мужа?
– Нисколько. Его фирма меня совсем не интересовала, я вообще не вмешивалась в его дела.
– Что вы думаете о фильмах, которые выпускала фирма вашего мужа?
– Я их никогда не смотрела. Конечно, мне известно, какого рода фильмы это были, но я свободна от предрассудков и воздержусь от оценок. Валле работал не жалея сил, всячески старался обеспечить мне и детям сносное существование.
Слово «сносное» вряд ли правильно характеризовало существование семейства Петрусов, но Мартин Бек воздержался от комментариев.
– Кстати, о детях, – сказал он. – Они, должно быть, уже взрослые. По-прежнему живут с вами?
Крис Петрус подняла бокал, повертела его в пальцах. Сделала глоток, поставила бокал на стол, потом ответила:
– И да, и нет. Старшему сыну двадцать шесть, он военный моряк. Живет у нас, когда бывает в Стокгольме, но по большей части он находится в плавании или в Карлскруне. Пьеру двадцать два, его привлекает искусство. Тоже хотел в кино работать, но эта отрасль переживает трудные времена, и он пока разъезжает, собирает впечатления, налаживает контакты. А вообще-то у него есть комната на втором этаже, так что и он тут живет, когда возвращается из поездок. Я отправила телеграмму на его последний адрес в Испании, но пока ответа нет. Не знаю даже, дошло ли до него известие о смерти отца.
Она взяла сигарету из большой серебряной сигаретницы на столе и прикурила от огромной, тоже серебряной, зажигалки.
– Ну и, наконец, Титти. Ей всего девятнадцать, но она уже неплохо зарабатывает, позируя фотографам. Живет когда у нас, когда в маленькой квартирке в Старом городе. Сейчас ее нет дома, а то бы я вас познакомила. Очень милая девочка.
– Не сомневаюсь, – учтиво заметил Мартин Бек и подумал, что в таком случае дочь явно пошла не в отца.
– Но даже если вы не интересовались делами мужа, то, все-таки, наверно встречались с его знакомыми, – продолжал он.
Крис Петрус расправила пальцами свои кудри:
– Ну как же, встречалась. Мы часто устраивали дома обеды для разных лиц, причастных к миру кино. Кроме того, Валле должен был посещать всевозможные приемы. Правда, в последние годы я редко ходила с ним.
– Почему?
Хозяйка посмотрела в окно.
– Не хотелось. Там всегда столько незнакомых людей, да еще куча молодежи, с которой у тебя мало общего. Да и Валле не очень настаивал. У меня есть свои друзья, мне с ними лучше.
Другими словами, Уолтер Петрус предпочитал не брать пятидесятисемилетнюю жену на вечеринки, на которых профессия и деньги позволяли ему волочиться за девчонками, не достигшими двадцатилетнего возраста. В шестьдесят два года он был жирный уродливый импотент с подмоченной профессиональной репутацией, но в определенных кругах он по-прежнему котировался высоко как создатель серьезного, высокохудожественного фильма, получившего приз на фестивале. Притягательная сила кино настолько велика, что многие юные девушки идут на любые жертвы и унижения, лишь бы пробиться в этот мир. И, конечно, Уолтер Петрус без колебания этим пользовался.
– Полагаю, у вас было время поразмыслить, кто мог убить вашего мужа, – сказал Мартин Бек.
– По-моему, это мог сделать только умалишенный. Страшно подумать о том, что он все еще ходит на свободе.
– В окружении вашего мужа не было никого, кому бы он дал повод…
Она перебила его, и впервые в ее голосе зазвучало волнение.
– Повод для такого поступка мог возникнуть только у сумасшедшего. Среди наших знакомых сумасшедших нет. И вообще, господин комиссар, что бы люди ни думали о моем муже, во всяком случае, никто не мог его настолько ненавидеть.
– Я вовсе не намеревался критиковать вашего мужа или его знакомых, – отозвался Мартин Бек. – Но может быть, он кого-то опасался, или кто-то чувствовал себя обиженным…
Она снова перебила.
– Валле никого не обижал. Он был добрый человек, всегда заботился обо всех своих сотрудниках. Конечно, в мире кино царит жестокая борьба, иногда приходится идти напролом, чтобы тебя не затоптали, он сам об этом говорил. Но чтобы он кого-нибудь настолько задел, это просто немыслимо.
Она допила свой херес и снова закурила. Мартин Бек подождал, давая ей успокоиться.
Через газон за стеклянной стеной шел человек в синем рабочем костюме.
– Кто-то идет, – произнес Мартин Бек. Она поглядела в сад.
– Это наш садовник, Хелльстрём.
Около плавательного бассейна садовник свернул вправо и пропал из поля зрения.
– У вас еще кто-нибудь здесь работает, кроме госпожи Петтерссон и садовника?
– Больше никого. Госпожа Петтерссон занимается хозяйством, два раза в неделю приходит уборщица. Когда мы устраиваем обед, понятно, нанимаем еще людей. Кстати, Хелльстрём не только нашим садом занимается. И живет не у нас, а в домике на соседнем участке.
– За машиной тоже он следит? Она кивнула:
– За машинами. У Валле «бентли», у меня маленький «ягуар». Хелльстрём содержит их в порядке, иногда он отвозил Валле в город. Валле сам не любил водить, так что Хелльстрём был еще и шофером. Конечно, иногда совпадало так, что мы с Валле ехали в город вместе, но вообще-то я предпочитаю свою машину, а Валле больше любил «бентли».
– Ваш муж совсем не водил машину?
– Редко. Только при крайней необходимости. – Она покрутила бокал, посмотрела на дверь. Потом встала: – Я только позову госпожу Петтерссон. Единственный недостаток этого дома – нет звонка на кухню.
Хозяйка вышла, и он услышал, как она кричит госпоже Петтерссон, чтобы та принесла графин с хересом. Вернулась и снова села на диван.
Мартин Бек подождал со следующим вопросом, пока госпожа Петтерссон не принесла графин и не удалилась. Глотнул пива, которое успело стать теплым, и сказал:
– Вам было известно о связях вашего мужа с другими женщинами?
Она ответила немедленно, глядя ему в глаза.
– Конечно, я знала про женщину, у которой он находился, когда его убили. Эта связь началась года два назад. Других у него, по-моему, не было, разве что какие-нибудь случайные, и ведь он был уже не юноша. Повторяю, я свободна от предрассудков и не мешала Валле жить, как ему удобно.
– Вы встречали Мод Лундин?
– Нет. И не желаю с ней встречаться. Валле тянуло к женщинам второго сорта, и я полагаю, что госпожа Лундин именно такова.
– У вас были связи с другими мужчинами? Она ответила не сразу:
– По-моему, это к делу не относится.
– Относится, иначе я не спросил бы.
– Если вы полагаете, что у меня есть любовник, который убил Валле из ревности, могу вас заверить, что вы ошибаетесь. Правда, много лет назад у меня был любовник, но это был друг Валле, и муж не возражал, пока это оставалось между нами. Я не собираюсь говорить вам, как его звали.
– Пожалуй, это и не нужно, – сказал Мартин Бек.
Крис Петрус провела рукой по лбу и зажмурилась. Ее жест показался ему театральным. Он заметил, что у нее наклеенные ресницы.
– А теперь я вынуждена попросить вас, чтобы вы оставили меня в покое, – произнесла она. – Право же, мне отнюдь не приятно сидеть здесь и обсуждать нашу с Валле личную жизнь с абсолютно чужим человеком.
– Сожалею, но это моя работа, я пытаюсь найти убийцу вашего мужа. Вот и приходится задавать нескромные вопросы, чтобы составить себе представление, что могло послужить причиной убийства.
– Вы обещали по телефону, что разговор будет коротким, – пожаловалась она.
– Не буду сейчас больше мучить вас вопросами, – заверил Мартин Бек. – Но, может быть, мне еще придется побеспокоить вас. Или прислать кого-нибудь из моих сотрудников. В таком случае я вам позвоню.
– Конечно, конечно, – нетерпеливо произнесла хозяйка. Он встал, и она снова милостиво протянула руку на прощание.
Выходя из гостиной – на этот раз он не споткнулся, – Мартин Бек услышал, как булькает наливаемое в бокал вино.
Госпожа Петтерссон явно была наверху. Оттуда доносились ее шаги и гул пылесоса.
Садовник тоже не показывался; ворота гаража были закрыты.
Покидая участок, Мартин Бек заметил на столбах калитки фотоэлементы, очевидно, связанные с сигнальным устройством в доме. Вот почему госпожа Петтерссон впустила его, не дожидаясь звонка.
Идя мимо соседнего участка, он увидел сквозь железную решетку садовника, который незадолго перед тем пересек газон за домом Петруса, а теперь стоял, нагнувшись, и возился с чем-то в траве. Зайти, поговорить с ним? Но в эту минуту садовник выпрямился и быстро зашагал прочь. С шипением заработала дождевальная установка, и размашистые струи оросили брызгами сочную зелень.
Мартин Бек пошел дальше, направляясь к станции.
Он думал о Рее, о том, как при встрече опишет ей быт и нравы семейства Петрусов.
Он точно знал, как она будет реагировать.
VII
Двадцать пятого июня в полицейский участок Мерста явился молодой человек и вручил дежурному продолговатый тяжелый предмет, завернутый в газету.
После убийства в Рутебру прошло девятнадцать дней, а расследование почти не сдвинулось с места. Криминалистические исследования ничего существенного и интересного не дали; все отпечатки пальцев принадлежали самому Петрусу, Мод Лундин, ее знакомым и другим, так сказать, легальным посетителям. Только неясный след ноги за дверью, ведущей в сад, мог быть приписан злоумышленнику.