Годбут был тем, кто еще до появления Гамаша в Академии патрулировал коридоры, вынюхивая, кто из студентов немного опоздал на занятия, у кого слегка помята форма, или волосы чуть длиннее нормы.
Нарушителям приходилось расплачиваться.
Студентов он унижал и подавлял. Рукоприкладством он не занимался, но делал так, чтобы кадеты сами себя изводили, выполняя его задания на полигонах, зимой, в нижнем белье. Годбут заставлял их бегать по лестницам, задавал почти невыполнимое количество отжиманий и приседаний. А когда те не выполнялись, добавлял ещё.
Мишель Годбут играл с кадетами, как кошка с мышкой — толкал к краю, потом тянул обратно — известная на протяжении веков форма пытки. Некоторые называли это тренировками. Помучить, отступить. Помучить, отступить.
Эти кадеты стали примером, остальные быстро и с энтузиазмом подчинились. А некоторые к третьему курсу присоединились к практикующим унижение. Эти считались успешными учениками и в Сюртэ быстро продвигались по службе.
И если ЛеДюк был архитектором, то Годбут стал строителем. Брал в руки добрый материал и планомерно превращал его в гниль.
Когда Гамаш стал коммандером, ему сделалось дурно от обнаруженного. От степени и глубины злоупотреблений. Мишель Годбут был ещё не самым худшим. Худших Гамаш без лишних слов уволил. Одного отдал под арест. Но на Годбута не собрал достаточно улик. Анекдотичная ситуация — профессор Годбут, мастер по отслеживанию криминального следа, был очень осторожен, и постарался не оставить своего собственного криминального следа.
Коммандер Гамаш пристально следил за ним и сделал всё, чтобы Годбут об этом узнал. Пытки прекратились.
Но накопилось столько желчи, что она готова была выплеснуться.
Не взорвался ли Мишель Годбут прошлой ночью и не он ли совершил нападение на ЛеДюка?
Однако не хватало мотива. Недостаточно было просто сказать, что Годбут взорвался. Должна быть причина. Должен быть толчок, каким бы тривиальным он не казался со стороны.
Да и место преступления было слишком аккуратным. Оно выглядело как место казни -продуманно, до горечи хладнокровно.
— Расскажите нам о контрактах на строительство этой школы, — попросил Гамаш.
Годбут медленно развернулся на стуле и уставился на коммандера.
— Об этом я ничего не знаю.
— Вы преподаете методы борьбы с мошенничеством. Вы учите студентов, как выявлять мошенничество, а сами не заметили его, когда оно произошло у вас под носом?
— Да ну?! Это для меня новость. Я всего лишь преподаватель. И, как вы дали понять, когда стали коммандером, преподаватель не самый лучший.
— Разве я хоть раз так говорил? Я считаю вас очень хорошим в деле, каким вы занимаетесь, — сообщил Гамаш. — Вопрос в том, чем же именно вы занимались? Какова была ваша реальная работа здесь?
— Имеется в виду, что..?
— Что Серж ЛеДюк брал взятки, — сказал Поль Желина. — Это здание построено на деньги от подкупа и на откаты. Кто-то для ЛеДюка делал бумажную работу. Кто-то, кто не только умел это делать, но и знал, как не быть пойманным.
— Надеюсь, у вас есть доказательства, комиссар. Это серьезное обвинение.
— Не обвинение. Версия, — улыбнулся Желина. — Когда в последний раз вы видели ЛеДюка?
— Вчера на ужине. Мы обсуждали тактические занятия, как вы знаете, коммандер. А потом мы с профессором ЛеДюком обсуждали «Монреаль Канадиенс».
Это был камень в огород Гамаша. Его учебный план не был важнее игры в хоккей.
— А после ужина? — спросил Гамаш, не обращая внимания на колкость.
— Я вернулся к себе и проверял ошибки в работах и курсовые. Как и любой хороший преподаватель.
— Вы виделись с кем-нибудь? Говорили по телефону? — спросила Изабель Лакост.
— Никаких звонков. Никаких посетителей. То был тихий домашний вечерок. Проснулся я от крика того бедного кадета.
— Вы знали профессора ЛеДюка не хуже, чем любого другого, — сказала Лакост. — Как вы полагаете, что случилось?
— Думаю, вы отчасти правы, — ответил Годбут. — Думаю, его смерть связана с этим зданием. Только не с внутренними делами. Я бы, на вашем месте, поискал снаружи.
Жестом он показал за окно, на возвышающиеся над спортивными площадками шпили церкви.
— Вы имеете в виду город? — уточнила Лакост.
— Думаете, Серж ЛеДюк был убит сообщником? Или врагом? — спросил Годбут. — Этот город полон теми, кто ненавидел ЛеДюка.
В зал заседаний проскользнул Жан-Ги Бовуар. Он с Годбутом поприветствовали друг друга кивками, правда, довольно холодно.
Профессор Годбут поднялся и некоторое время молча смотрел в окно. Солнце заходило, и небеса сменили цвет с голубого на розовый.
На их фоне сияли огни Сент-Альфонса.
— Но один человек ненавидел ЛеДюка сильнее других, — продолжил Годбут, отвернувшись от окна. — Вот откуда бы я начал. Хотя, я же не особенно хорош в своем деле, не так ли?
Если он ожидал, что коммандер Гамаш станет его разуверять, то был разочарован. Гамаш промолчал, и, в конце концов, профессор Годбут, кивнув, покинул зал.
— Да, парень тот еще персонаж, — заметила Лакост.
— То еще дерьмо, — поправил её Бовуар, и Желина рядом с ним хохотнул в знак согласия.
— Но он может быть прав, — сказала Лакост. — Сегодня уже не в первый раз упоминается ненависть города к Академии.
— А в чём дело? — спросил Желина, повернувшись к Гамашу. — Что произошло? В досье, что вы мне дали, упоминается об этом, но только в связи с последующими контрактами, и ни слова о том, что к этому привело.
— Город хотел построить на этом месте центр отдыха, — объяснил Гамаш. — ЛеДюк обещал оказать помощь в получении этой территории, если город поможет найти на окраине место для строительства Академии. Город был в восторге от перспективы соседства с Академией, понимая, как это поддержит экономику. Мэр полностью доверился ЛеДюку. Три месяца спустя анонсировали место строительства Академии.
— На участке для центра отдыха,- добавила Лакост.
— Мэр и горожане годами отстаивали строительство катка, бассейна, легкоатлетического и культурного центров. Это был не просто участок земли, не просто здание. Горожане Сент-Альфонса видели в нём жизненную необходимость для будущего общины. Особенно для детей. У мэра случился удар. Тот чудом не угодил в больницу.
Зал погрузился в тишину.
Людей убивали и за меньшее.
— Может он быть к этому причастен? — спросила Лакост.
Коммандер на секунду задумался.
— Не знаю.
Желина вскинул брови. Он не помнил, когда последний раз слышал из уст старшего офицера фразу «не знаю».
— Думаю, такое возможно, — размышлял Гамаш. — Но если мэр решился на убийство ЛеДюка, он бы совершил его еще несколько лет назад, когда и произошла вся история. Я его немного знаю. И он мне нравится. Он порядочный человек, старающийся изо всех сил делать свое дело.
Гамаш подумал и добавил:
— Но он не зацикливается. Не копит обиду в себе. И будем честны — то был сокрушительный удар по его доверию. Потребовалось много времени и сил, чтобы убедить его на встречу со мной. Наконец я убедил его позволить общине пользоваться благами Академии.
— Вы пошли на это? — спросил Желина.
— Это казалось справедливым, хотя даже не приблизилось к размерам компенсации за причиненный вред. Но это только начало. Мы разрабатываем программу, согласно которой кадеты станут опекать и тренировать некоторых детей. И тут происходит убийство.
— Могло ли ваше с мэром сближение вскрыть старые раны? — спросил Поль Желина. — Нечаянно, конечно.
— Всё может быть. С одной стороны, мэр порядочен до степени непреклонности. Высоконравственный человек. Почти фанатично готов защищать свой город и свои взгляды на то, что правильно и неправильно.
— Думаю, убийство у него в категории неправильных, — заметила Лакост.
— Верно. Но, с другой стороны, он мог счесть это актом возмездия. Большинство убийц оправдывают себя. Они не понимают неправильности в своих действиях.
— Жертва получает то, что заслужила, — согласился Желина.
— Зачастую именно так.
— А в нашем случае, коммандер? Думаете, убийца руководствовался понятиями справедливости?
Гамаш взглянул на фотографии с места преступления.
— Может быть.
— А может и не быть? — уточнила Лакост.
— Вы опрашивали преподавателей и студентов, — сказал Гамаш, и она кивнула. — Любой из преподавателей это высококвалифицированный офицер Сюртэ. И всем студентам преподается умение вести следствие.
— Не пытаетесь ли вы сказать, что тут школа по подготовке убийц? — спросил Желина. — Что вы учите студентов, как ловить преступников, но тем самым, учите их, как быть преступниками и не попасться?
Гамаш кивнул.
— В частности, преподаватели. Они точно знают, что мы будем искать.
— И имеют возможность инсценировать место преступления, — продолжила за него Лакост. Сделать его таким, каким оно не являлось изначально.
— Одиночный выстрел в висок, — сказал Гамаш. — Большинство убийц хотя бы попытались обставить это как самоубийство. Без натяжки. И трактовка очевидна: Серж ЛеДюк знал, что я у него на хвосте, поэтому покончил с жизнью прежде чем окажется за решеткой.
— Такой убийца оставил бы пистолет с правильной стороны тела, — сказала Лакост.
— А этот не оставил, — сказал Желина, рассматривая фотографии. — Он поступил наоборот. Зачем?
— Он хотел дать нам понять, что это не самоубийство, — заключила Лакост.
— Но почему? — спросил Желина. — Зачем убеждать нас в том, что это убийство? Чтобы мы знали, сто справедливость восторжествовала?
Он снова уставился на фотографии. На некоторых фото Серж ЛеДюк, казалось, спал. На некоторых был неузнаваем.
Зависело от перспективы.
— Ты до неприличия молчалив, — Гамаш обратился к Бовуару и застал на его лице знакомое выражение. — Что тебе известно?
— Прошлой ночью охранная система была отключена.
Все, как один — шеф-инспектор Лакост, заместитель комиссара Желина и коммандер Гамаш — потянулись к нему.
— Как такое возможно? — спросил Гамаш. — Она интегрирована, компьютеризирована. Охрана бы заметила. Зажглась бы панель.
— Что ж, угадайте, на чём ЛеДюк сэкономил? — сказал Бовуар. — По всей видимости, охрана знала, что сигнализация — дрянь. И жаловались прежнему коммандеру, за что и огребли от ЛеДюка. Вы пришли — они вам ничего не сказали.
— Что ты подразумеваешь под «дрянью»? — уточнила Лакост.
— Сигнализация — дешевка…
Гамаш усмехнулся и несогласно покачал головой.
— За сигнализацию заплачено несколько сотен тысяч.
— Ну, если верить охране, в «Канадских шинах» можно купить и получше.
Гамаш застонал и помассировал голову, пытаясь избавиться от подступающей головной боли.
— У нас тут арсенал, полный оружия. И никакой охранной системы. Это уже не просто откаты, это тупость высшего порядка.
— На завтрашнее утро я назначил встречу с главой охраны, — сообщил Бовуар, — проверка системы безопасности на повестке.
— Хорошо, — одобрил Гамаш.
— Но тот, кто отключил систему, всё равно должен был знать, как это делается, — напомнила Лакост.
— Верно, но эта система позволяет использовать более одного кода доступа, — сообщил Бовуар, и повернулся к Гамашу. — Один у вас…
— Я думал, он единственный.
— …И я подозреваю, у ЛеДюка был свой собственный.
— И сколько ещё вокруг с этими кодами, — посетовал Гамаш.
Бовуар кивнул, не решаясь посмотреть коммандеру в глаза.
— Предполагаете, ЛеДюк сам лично отключил сигнализацию? — спросил Желина. — Но зачем?
— Вот хоть убейте меня, не пойму. Но это одна из вероятностей, — пожал плечами Бовуар. — Кто-нибудь мог легко взломать и отключить систему.
— Так, чтобы не заметила охрана?
Бовуар покачал головой.
— Если бы даже они увидели, как загорается панель, они бы просто её отключили, так они сказали мне. Ложная тревога случалась десять раз на дню.
— А можно сделать это дистанционно? — спросил Гамаш. — Кому-то, кто вне стен Академии?
— Это гораздо сложнее, — ответил Бовуар, — Но да, такое возможно. Почему вы спрашиваете?
— Потому что вспомнил один разговор с мэром, состоявшийся несколько месяцев назад в его офисе. Оказывается, мэр Сент-Альфонса на рабочем месте не полный день. Он подрабатывает как консультант в фирме по разработке программного обеспечения.
— С мэром я назначу встречу, — сказала Лакост. — Далее. Мы нашли пулю. Она застряла в стене. Мы проведем анализ, конечно, но навскидку это пуля из орудия убийства.
— Я отправил е-мэйл фирме-производителю, — сообщил Бовуар. — Это в Англии. Но ЛеДюк мог приобрести оружие на черном рынке у перекупщиков.
— Я не видел пистолета, — заметил Желина. — Где он?
— Отправлен в лабораторию на экспертизу, но есть фото, — сказала ему Лакост.
Пока Желина рассматривал изображение пистолета, выражение его лица становилось всё более и более озадаченным.
— На какой высоте застряла пуля? — спросил Гамаш.
— Пять футов, восемь дюймов.
— Он стоял, когда в него выстрелили. Я думал, может он стоял на коленях.
— Просил пощады? — спросил Бовуар.
— Или убийца работал в стиле палача, — сказал Гамаш.
— Нет, — сказала Лакост. — Он просто стоял там.
— Хм.., — хмыкнул Гамаш.
Все были с ним согласны.
Хм... Зачем кому-то просто стоять и ожидать, когда его убьют, даже не пытаясь сопротивляться? Особенно, если этот кто-то Серж ЛеДюк.
Желина отложил фотографии и посмотрел на Изабель Лакост.
— Это револьвер. И он с глушителем?
— Oui, — сказал Боавуар. — Специально изготовленный. Вот почему никто не слышал выстрела.
— Он что, коллекционировал оружие?
— Non, — сказал Гамаш.
— Тогда зачем он хранил допотопный образец револьвера? — спросил Желина и получил в ответ только молчаливые взгляды. Желина отодвинул фото и покачал головой.
— Что-то очень странное происходит в вашей школе, месье.
Глава 20
— Привет! — прокричал Натэниел Смит. — Bonjour!
Входная дверь была приоткрыта. Он глубоко вздохнул и открыл её шире, ровно настолько, чтобы просунуть голову внутрь.
— Мадам Зардо?
Шагнул через порог, поправив ремень сумки на покатом плече.
Перевалило за шесть вечера. Он устал и был голоден. Настолько, что добровольно прибыл на место постоя.
Дверь вела прямо в гостиную, там царила темнота, разбавленная светом одинокой лампы.
Он остановился.
Вокруг ни звука. Ни скрипа. Ни кряка. В полутьме можно было разглядеть лишь книги. Казалось, сами стены были из книг. Книги были на столе. Одно из кресел, освещенное лампой, было завалено раскрытыми книгами, словно обито вместо материи историями.
Он задержал дыхание, уверенный, что тут должно вонять. Распадом, ветошью и старостью. Наконец, когда терпеть стало невозможно, он сделал глубокий вдох.
Знакомый запах. Даже не запах, аромат. Ничего экзотического. Что-то очень земное. И уж точно не сдобой пахнет.
Книги! Мускусный аромат слов витал в воздухе.
* * *— Я тут!
Амелия бросила сумку в кухне и пошла на голос.
Остановилась у двери в боковую комнату.
Клара Морроу сидела на деревянном стуле с откидным сидением, спиной к двери. Зажав кисть во рту, она пристально смотрела на картину.
Амелии картину было почти не видно. Основная часть была скрыта шевелюрой Клары.
— И что мне теперь делать? — спросила Амелия. — Разве вы не должны готовить, или типа того?
Клара фыркнула и развернулась к ней. Вокруг ног художницы вертелся крохотный лев.
Хозяйка дома посмотрела на гостью.
Черные как смоль волосы. Бледная, почти прозрачная кожа. Пирсинг в носу, бровях, щеках. Но сережки не черные или кроваво-красные. То были крошечные искусственные бриллианты, сверкающие гранями, улавливающими свет. Похоже на звезды.
Уши были увешаны колечками. Пальцы смотрелись так, словно их окунули в металл.