Тогда, умирая от жажды и видя, что путь к отступлению им отрезан, к тому же ожидая в любую минуту атаки с тыла, помпеянцы отправили к Цезарю парламентеров. Цезарь заявил, что завтра с утра он готов принять от их стороны документ о сложении оружия, а кто желает пить, пусть приходит и утолит жажду.
Помпеянцы начали спускаться группами. Встретившись с солдатами Цезаря, они находили старых друзей, протягивали друг другу руки, обнимались, словно три часа назад вовсе не они кромсали друг друга. Вся ночь прошла во взаимных проявлениях дружеских чувств. Те, у кого была еда, делились с теми, у кого ее не было; разжигали костры, со стороны можно было подумать, что люди собрались на большой праздник.
Наутро среди них появился Цезарь. Многие сенаторы, воспользовавшись темнотой, сбежали. Тем, кто остался, он доброжелательно махнул рукой и улыбнулся.
— Поднимитесь, — сказал он им. — Цезарь не держит зла наутро после победы.
Все приблизились, окружили его, пожимали протянутую им руку, целовали подол боевой тоги, спадавшей с его плеч.
Затем Цезарь осмотрел поле брани. Он потерял всего двести человек. Потом он поинтересовался судьбой Крассиния, который храбро начав атаку, пообещал своему императору, что тот увидит его живым или мертвым, но победителем.
Вот что он узнал.
Как мы уже говорили, отойдя от Цезаря, Крассиний бросился на врага, увлекая за собой когорту. Крассинию удалось пробиться, изрубив на куски первых же встреченных на пути врагов, затем он врезался в самую сердцевину вражеского строя. Там отважно сражался, крича: «Вперед! За Победоносную Венеру!», но вдруг один из противников нанес ему удар такой силы, что острие копья, пройдя через рот, вышло под затылком. Крассиний упал замертво.
По словам самого Цезаря, на поле боя остались пятнадцать тысяч убитых или смертельно раненых помпеянцев и среди них его непримиримый враг — Луций Домиций Агенобарб. Было захвачено восемь легионных аквил[388] и сто двадцать четыре боевых знамени.
И все же победителя терзало беспокойство. Еще до сражения и даже во время него он просил командиров и солдат не убивать Брута, пощадить и привести к нему, если тот сдастся добровольно. А если он окажет сопротивление, дать ему возможность бежать.
Вспомним, что Брут был сыном Сервилии, а Цезарь долгое время был ее любовником. После сражения он вновь спросил о Бруте. Многие видели его во время боя, но никто не знал, что с ним случилось. Цезарь приказал искать его среди убитых и даже сам занялся этим.
Оказался, что после битвы Брут отступил и спрятался в каком-то заросшем густым камышом болоте с затхлой водой. Затем ночью бежал в Лариссу. Там, узнав о беспокойстве Цезаря за его жизнь, черкнул ему несколько строк, чтобы успокоить.
Цезарь немедленно отправил ему ответ с просьбой явиться. Брут явился. Цезарь протянул ему руки, обнял, прижал к груди, плача, и не переставая твердил, что прощает его и относится к нему, как ни к кому другому.
Вечером того же дня Цезарь сделал своим солдатам три подарка с правом самим решать, как их распределить. Первый дар заслужили все солдаты, поскольку сражались отважно и не жалели жизни; второй был присужден командиру десятого легиона; и наконец, третьим единодушно наградили Крассиния, несмотря на то, что он был мертв.
Предметы, предназначенные в награду за воинскую доблесть, были захоронены вместе с Крассинием в могиле, устроенной самим Цезарем рядом с братской могилой.
В палатке Помпея Цезарь обнаружил всю его корреспонденцию. Он распорядился сжечь все бумаги до единой, даже не читая.
— Что делаешь? — спросил его Антоний.
— Сжигаю эти письма, дабы не отыскались причины для новой мести, — ответил ему Цезарь.
Когда к нему прибыли афиняне просить сострадания и пощады, он ответил:
— Сколько можно спекулировать на славе своих предков, вымаливая прощение за свои ошибки?
Осматривая поле боя, усеянное телами убитых, он произнес слова, обращенные то ли к богам, то ли к самому себе:
— Что ж, добились, чего сами хотели! Если бы Цезарь распустил армию, Катон обвинил бы его и тогда Цезаря приговорили бы к смертной казни, несмотря на все совершенные им ранее воинские подвиги.
А сейчас зададимся вопросом: кем лучше быть — жалостливым Фемистоклом или победоносным Цезарем?
LXIX
Проследим за поверженным противником и его бегством, затем вновь вернемся к победителю.
Когда Помпей в сопровождении лишь горстки людей удалился на достаточное расстояние от лагеря, он спешился и, видя, что никто его не преследует, медленно пошел пешком, погруженный в печальные размышления и обуреваемый грустными чувствами. Представьте себе Наполеона после Ватерлоо и заметьте к тому же, что у Наполеона не было выбора: ему навязали сражение. Помпей же отверг всякие переговоры.
Даже накануне битвы он еще мог поделить мир с Цезарем и выбрать то, что ему по вкусу: Восток или Запад. И даже если бы он во что бы то ни стало хотел войны, то мог отомстить парфянам за поражение Красса, мог отправиться в Индию дорогой Александра. Но чтобы римляне воевали против римлян? Чтобы Помпей схлестнулся с Цезарем?
Вчера Помпей был хозяином половины мира, сегодня он не был даже хозяином собственной жизни. Куда он пойдет, где отыщет убежище? Может, будет время подумать и об этом, но теперь следовало просто бежать.
Он прошел Лариссу, город Ахилла, не остановившись в нем; затем добрался до Темпейской долины[389], красоту которой двадцать лет спустя будет воспевать Вергилий, выросший между двумя гражданскими войнами, которые оставили горький след в его памяти.
Измученный жаждой, Помпей бросается на землю и пьет воду из реки Пеней, затем поднимается, пересекает долину и добирается до морского берега. Там он ночует в бедной рыбацкой хижине, затем на рассвете поднимается на борт речного судна в сопровождении вольных граждан, рабам же своим повелевает идти к Цезарю, уверяя, что им нечего его бояться.
Плывя по реке, Помпей неожиданно заметил торговое судно, готовое сняться с якоря и отплыть. Он отдает приказ гребцам плыть к этому судну. Хозяина судна звали Петиций, это был римлянин, не связанный никакими узами с Помпеем, но знавший его в лицо. Он как раз занимался погрузкой товаров на корабль, когда к нему прибежал какой-то человек и сообщил, что заметил, как неизвестное судно изо всех сил приближается к ним и на борту его находятся люди, подающие знаки взмахами тоги и протягивающие руки, словно умоляя о помощи.
— O! — воскликнул Петиций. — Это же Помпей!
И немедленно направился в сторону причала.
— Да! — крикнул он морякам. — Да, это несомненно он!.. Ступайте и встретьте его со всеми почестями, невзирая на все несчастья, обрушившиеся на его голову.
Затем уже сверху, с капитанского мостика он подал знак, что прибывшие могут подняться на борт. Помпей поднялся. С ним были Лентул и Фавоний.
Удивленный торжественной встречей, Помпей сначала поблагодарил Петиция, затем спросил:
— Мне кажется, ты узнал меня еще до того, как я назвал себя. Ты что, видел меня раньше и знал, что я теперь беглец?
— Да, — ответил Петиций, — видел раньше в Риме, знал, что придешь.
— Как это? — удивился Помпей.
— Прошлой ночью мне приснился сон. Я видел тебя, но не в Риме, видел не во славе и триумфе, а в жалком и униженном состоянии. Ты пришел ко мне просить убежища на моем корабле. Поэтому, увидев в лодке человека, зовущего на помощь и подающего знаки, я тут же сказал себе: «Это Помпей!»
Помпей ничего не ответил, только глубоко вздохнул. А потом поблагодарил богов, ниспославших ему такое избавление и такой пророческий сон Петицию. В ожидании обеда Помпей попросил теплой воды, чтобы вымыть ноги, и масла, чтобы затем втереть его. Один из матросов принес ему требуемое. Помпей осмотрелся, потом грустно улыбнулся. С ним не остался ни один из его слуг. И он начал разуваться сам.
Тут Фавоний, этот сухой и жесткий человек, который некогда сказал Помпею: «Так топни ногой, что же ты?!», который сказал: «Не видать нам в этом году тускульской смоковницы!» — этот самый Фавоний со слезами на глазах бросился на колени и, невзирая на сопротивление Помпея, разул его, вымыл ему ноги и помог натереть маслом.
С того момента он не перестает заботиться о Помпее, прислуживает ему, как того не сделал бы даже самый преданный слуга или раб.
Через два часа после того, как взяли на борт Помпея, хозяин судна заметил на берегу еще одного человека, подававшего умоляющие знаки. Отправили за ним лодку и доставили на борт, это оказался царь Дейотар.
На другой день на рассвете матросы подняли якорь и корабль отплыл. Миновали город Амфиполь[390]. Затем по просьбе Помпея судно направилось в Митилены — он хотел захватить с собой Корнелию и сына.
Невдалеке от острова бросили якорь, и Помпей отправил в город гонца. И — о ужас! Вовсе не такой вести ожидала Корнелия после полученного ею письма из Диррахии, в котором сообщалось о разгроме и бегстве Цезаря.
Посланец нашел ее радостной и полной надежд.
— Новости от Помпея! — воскликнула она. — О! Какое счастье! Конечно же он сообщает об окончании войны, верно?
— Да, — ответил гонец, кивая головой. — Война кончилась, но не совсем так, как мы предполагали…
— Что случилось? — спросила Корнелия.
— Случилось то, что, если хочешь в последний раз поприветствовать своего мужа, то должна следовать за мной, — объяснил гонец, а потом добавил: — Чтобы увидеть его в самом плачевном состоянии. Даже корабль, на котором он находится, не принадлежит ему.
— Говори же мне все! — потребовала Корнелия. — Разве не видишь, что убиваешь меня неведением?
Тогда гонец рассказал ей о Фарсальской битве, о поражении и бегстве Помпея и о приеме, который оказали ее мужу на корабле, где он теперь ее ждал. Услышав это, Корнелия упала без чувств. Долгое время пролежала она безмолвная и неподвижная, затем с трудом пришла в себя и, сообразив, что сейчас не время стонать и плакать, бросилась бежать через весь город к морю, в порт.
Помпей увидел ее, бегущую, еще издали. Он кинулся ей навстречу и заключил в объятия как раз в тот момент, когда она уже была готова снова потерять сознание.
— Ах! Мой дорогой супруг! — воскликнула она. — Вижу тебя побежденным и на жалком корабле, и все это из-за меня, из-за меня! Это я принесла тебе неудачу, и вовсе не по твоей вине произошло это! Зачем же пришел повидаться со мной, женщиной, которая приносит тебе одни несчастья?! Почему не бросишь меня на произвол судьбы, не отдашь в жертву пагубному демону, меня, осквернившую тебя столь страшными бедствиями?.. О, сколь счастлива была бы я умереть еще до получения известия о кончине моего первого мужа Публия на войне с парфянами! И сколь мудро поступила бы, если бы покончила с собой, а не стала ждать счастливого избавления от всех тревог, ниспосланного богами, лишь бы не видеть горя и отчаяния Помпея Великого!
Помпей обнял ее с еще большей нежностью, чем обычно.
— Корнелия! — сказал он. — До сих пор ты ведала лишь один из своих жребиев — счастливый. Эта счастливая судьба долго лелеяла меня самого, словно доверчивая возлюбленная, на которую не было причин жаловаться. Но я, как и всякий человек, тоже подвержен капризам судьбы. Однако не будем отчаиваться, дорогая моя супруга, попытаемся вырваться из того, что у нас есть, чтобы вернуться в то, что осталось в прошлом. Потому что от прошлого и до сегодняшнего дня мы только совершали падение!
Тогда Корнелия позвала своих слуг и приказала принести ее вещи и драгоценности.
Жители города, узнав, что в порт прибыл Помпей, тут же явились поприветствовать его и пригласили в город, однако он отклонил это приглашение и посоветовал:
— Подчинитесь Цезарю и доверьтесь ему. Цезарь — человек благожелательный и мягкого характера.
Затем он беседовал с философом Кратиппом[391] о провидении. Он не просто сомневался в его существовании, он полностью отвергал его. Однако мы, напротив, знаем, что поражение Помпея и победа Цезаря тесно связаны с вмешательством провидения в дела людские и волей богов.
LXX
Находясь в Митиленах, Помпей был слишком близко к Фарсалам, поэтому он продолжил свой путь, останавливаясь в портах лишь для того, чтобы взять на борт продовольствие и воду. Первым городом, где он остановился, была Атталия в Памфилии. Там к нему явились пять-шесть галер. Они шли из Киликии и помогли организовать небольшое воинское подразделение. Вскоре к нему присоединилось шестьдесят сенаторов; Помпей был ядром, вокруг которого собирались беженцы.
Одновременно он узнал, что его флот находится в полной боевой готовности и что Катон, собрав большое войско, переправился в Африку. Тогда он начал жаловаться друзьям, а также упрекать себя за то, что позволил втянуть себя в сражение на суше, не использовав флот, который, бесспорно, был его ударной силой, а также за то, что не держал флот наготове в том месте, куда бы он мог перебраться в случае поражения на суше. Один лишь флот мог предоставить ему куда более сильную армию, чем та, которую он потерял.
Вынужденный все же что-то предпринять и имея в своем распоряжении определенные силы, Помпей решил укрепить свое положение. Он отправил друзей по окрестным городам просить помощи, некоторые города объездил сам, набирая волонтеров и собирая деньги и экипировку для кораблей. Но в ожидании, пока его сторонники окажут помощь, и зная стремительность Цезаря, который как никто умел воспользоваться плодами победы и стремился захватить его врасплох, Помпей, прежде чем закончились необходимые приготовления, начал подыскивать себе убежище, где в случае необходимости мог найти приют.
Он снова собрал друзей и посоветовался с ними. Из всех чужеземных царств Помпей выбрал парфянское: по его мнению, оно было самым могущественным и могло не только принять и защитить его, но даже предоставить войско, чтобы он смог вернуть утраченное положение. Но тут друзья обратили его внимание на то, что из-за своей красоты Корнелия вряд ли будет в полной безопасности у этих варваров, убивших молодого Красса, ее первого мужа. Это последнее обстоятельство вынудило Помпея отказаться от мысли искать прибежище на берегах Евфрата.
Может, все же пророчеству суждено было сбыться?
Один из друзей Помпея предложил идти к нумидийскому царю Юбе и встретиться там с Катоном, который, как мы уже говорили, находился в Африке с солидными силами. Однако Феофан Лесбосский[392] настаивал на Египте. Египет находился на расстоянии всего трех дней плавания по морю, а молодой царь Птоломей, отца которого Помпей восстановил на троне, был его воспитанником, а потому должен был ответить ему дружбой и благодарностью. Злой гений Помпея заставил его остановиться именно на этом предложении.
В результате Помпей отплыл с Кипра вместе с женой на селевкидской галере. Остальные его спутники погрузились частично на боевые корабли, частично на транспортные. Море удалось пересечь беспрепятственно. Казалось, дыхание самой смерти наполняло паруса!
Из первых же полученных им сообщений Помпей узнал, что Птоломей стоит со своим войском в Пелузии и ведет войну против своей сестры Клеопатры. Помпей послал вперед одного из друзей — объявить царю о своем прибытии и просить для него, Помпея, убежища в Египте.
Птоломей, которому едва исполнилось пятнадцать, вот уже два года был мужем своей сестры, девятнадцатилетней Клеопатры. Согласно закону о передаче прав наследования перворожденному ребенку она стремилась стать царицей, но доверенные люди Птоломея устроили бунт и изгнали ее.
Вот каково было положение в Египте, когда туда прибыл посланник Помпея. Доверенными и влиятельными людьми при Птоломее, отстранившими Клеопатру от власти, были евнух, ритор и бывший слуга. Евнуха звали Потин, ритором был хиосец Теодот, слуга же именовался Ахиллой. Эти почтенные советники и должны были решить, как отнестись к просьбе Помпея.