- Скажи мне, Гиациант, справедливо ли поступил брат Валентиан, заточив меня в этом ненавистном мне дворце?
- Нет, несправедливо, - ответил тот. - Ты родилась свободной, как все люди на земле, кроме рабов.
- Как же мне освободиться? Где найти такую силу, которая преодолела бы власть Валентиана?
- В империи такой силы нет… Никто не отважится выступить против воли императора.
- А за пределами империи?
Слуга в замешательстве посмотрел на девушку. Ответил не сразу.
- Лишь Аттила имеет силу для этого, Гонория… Только Аттила… Но неужели ты могла бы решиться на такое? Неужели призовёшь варвара, чтобы он разорил твою отчизну, чтобы лишил брата трона, а может, и жизни?
Не долго раздумывала Гонория над ответом. Кровь отхлынула от её лица, губы свело от ненависти, а глаза вспыхнули гневным огнём.
- Разве могу я назвать отчизною ту землю, которая обрекла меня, слабую и безвинную на вечное заточение и нестерпимые муки? Разве могу я называть братом человека, поступившего со мною так жестоко? Разве есть в нём хоть капля братской любви к своей несчастной сестре?
- Нет, этого нет.
- Так почему же я должна проявлять к нему родственные чувства?
- И вправду - не должна.
- Долго я думала над тем, кто сможет освободить меня. По всему выходит, только Аттила… Для всех он страшен, для всех он - гнев божий. Его нарекли погубителем христианского мира - а меня влечёт к нему, потому что он сильный. Потому, что только он и может вырвать меня их этих опостылевших каменных стен и дать мне свободу!… Я долго думала ой этом, и ты сейчас подтвердил мои мысли.
- Но почему же ты, Гонория, думаешь, что Аттила захочет ради тебя одной затевать войну с могучей империей, вести своё войско в далёкую чужую страну?
Гонория гордо выпрямилась.
- Ты забываешь, Гиациант, что я не простая девушка, а принцесса ромейская! И принесу ему немыслимое приданое - всю Западную империю!
- Прости, я, и вправду, не подумал об этом… Но есть и ещё причина, которая должна удержать тебя от опасного шага.
- Какая?
- Аттила уже стар… И у него столько жён, сколько камешков на морском берегу… Наконец, он безобразен - низенький, большеголовый, с реденькой седой бородкой… Неужели ты смогла бы пожелать себе такого супруга?
- Я хочу получить волю! - воскликнула с горечью Гонория и зарыдала.
Всем сердцем преданный ей слуга тоже прослезился.
- Бедная моя девочка! - погладил он её маленькую нежную руку. - Если ты уже решилась на всё, даже на замужество с Аттилой, то я согласен тебе помочь… Что я должен сделать?
У Гонории радостно заблестели глаза. Она обняла своего верного слугу, прошептала:
- Я никогда, никогда этого не забуду!… Возьми вот этот мой перстень - мчись к Аттиле! Скажи ему, чтобы пришёл и вызволил меня. К стану его женой, а всю Западную империю отдам ему в приданое… Скажи: пусть не медлит - принцесса ждёт его!
С этими словами сняла она перстень с руки, дала золото на дорогу, и Гиациант, оседлав ночью коня, тайно покинул дворец…
Долго ли, недолго ли длилась его опасная поездка, но добрался он наконец к Аттиле… и был принят им для беседы наедине.
Вспыхнуло радостью сердце старого кагана, жадным огнём загорелись упрятанные в щёлочках век его черные как угольки глаза. Не властителем дикой степной орды, а императором полумира и мужем юной принцессы сразу представил себя. И тут же повелел собирать войско…
Любимец Аттилы, старший его сын Эллак, владетель племён гуннов на громадных просторах от Волги до Дуная, привёл тысячные конные отряды. Прибыли и остальные сыновья со своими ордами. Подошли дружины готов, гепидов, даров, словенов, венетов и других подвластных гуннам племён.
Все направлялись к главной ставке Аттилы - городу, построенному по его велению на реке Тисе.
Дружину полян вёл молодой тогда князь Божедар. В месяце березоле[23] поднялся он на Карпаты, перевалил через хребет и по-над Тисой добрался до столицы гуннов.
Давно прошли те времена, когда каганы, как и простые гунны, жили в кибитках да юртах. Они насмотрелись на селища и города ромеев, на их роскошные жилища и дворцы, и начали сами строить такие же, тем паче, что пленённых мастеров-умельцев было более чем достаточно.
Город Аттилы раскинулся на высоком ровном берегу Тисы, что мерно несла свои мутные воды с Карпатских гор в Дунай.
Был ясный весенний день, когда поляне подошли к нему и ещё издали залюбовались его величием и красотой. Повсюду стояли прекрасные дома знатных гуннов. А на холме, над рекой, высился пышный дворец самого кагана - с причудливыми пристройками и надстройками, разукрашенными крылечками и большими блестящими окнами, с множеством вырезанных из дерева фигур зверей и птиц, которые украшали его.
Дворец был огорожен высокими деревянными стенами из гладко оструганных досок, так пригнанных друг к другу, что в месте соединения не вошло бы и лезвие ножа.
Этому жилищу грозный каган отдавал предпочтение перед всеми крепостями и городами, которые покорял силой, потому что живя в роскоши, оставался в то же время поблизости от стойбищ гуннов и своего войска.
Сюда теперь собрались орды гуннов, дружины всех племён, подвластных Аттиле. Окружающая город степь дымилась тысячами костров, содрогалась от топота конских копыт, рёва верблюдов, криков воинов.
Аттила разделил всю эту громадную силу на две части. С одною двинулся сам по левому берегу Дуная, вверх по его течению, а другую во главе с Эллаком послал по правому берегу - покорять города и села ромеев.
Шли и поляне вопреки своей воле и желанию, шли завоёвывать гуннам новые земли, покорять для них чужие племена, а кровожадному Аттиле добывать молодую жену и корону императора ромеев.
Дружина полян была в войсках Эллака.
Стояла весна. Цвели сады. Свежей зеленью покрылись поля, леса и горы. Только там, где прошли гунны, оставался за ними страшный след. Земля затоптана, селения разграблены и сожжены, казалось бы несокрушимые твердыни крепостей с их огромными земляными валами и мощными каменными стенами взяты приступом и дотла разрушены. И повсюду - трупы, трупы, трупы… Теперь, только заслышав о приближении гуннов, ромеи бросали всё на произвол судьбы и бежали куда глаза глядят…
Так Эллак прошёл до верховья Дуная и здесь соединился с Аттилой, который решил отсюда направить все свои силы на Галлию, где, по донесению лазутчиков, собиралась рать ромеев. Разгромив её и покорив Галлию, Аттила намеревался повернуть в Италию, чтобы закончить захват империи и вызволить Гонорию.
Как чёрная туча, продвигались гунны по чужим землям. И всюду пылали людские жилища и лилась кровь.
Наконец дошли до Каталаунских полей, где протекает река Сена. И здесь Аттила остановился.
Пуль ему преградили ромеи с вестготами и союзными племенами - аланами (которые спасаясь от гуннов, добрались аж в Галлию), франками, саксами, бургундами, брионами и многими другими. И вели эту силу ромейские патриции Аэций, тот самый Аэций, который в юности был заложником у гуннов и дружил с Аттилой, да король вестготов Теодорит с двумя сынами - Торисмундом и Теодерихом.
Прознав, что его противник Аэций - Аттила рассвирепел так, что из носа у него хлынула чёрная кровь. Знахари её заговорили. Каган пришёл в себя и тут же дал клятву Тенгрихану, что схватит Аэция и убьёт его.
Аттила прибёг к коварному способу - направил тайного посланца к королю аланов Сангибану с повелением переметнуться на сторону гуннов. Пригрозил, что в противном случае он и его близкие будут преданы самой мучительной смерти. В страхе перед свирепым Аттилой Сангибан согласился. Но ему не удалось совершить задуманное. Предупреждённые верными людьми, Аэций и Теодорид поставили аланов в окружении своих войск и неослабно стерегли аланского короля.
Тем временем Аттиле стало известно, что многие союзные с ним вожди стали колебаться - биться ли им дальше на стороне гуннов, своих покорителей, или перейти к ромеям и вестготам.
Впервые в жизни дрогнул каган и повелел позвать чародеев-предсказателей, чтобы те поведали ему о будущем.
Начали те ворожить. Всматривались, по своим правилам, то во внутренности жертвенных животных, то в какие-то, лишь им ведомые трещинки и прожилки на очищенных от мяса костях. Каган и его приближенные с волнением ждали пророчества.
- Ну?… - не выдержал Аттила.
Встревоженные предсказатели переглянулись и старейший, воздев руки к небесам, изрёк:
- Великий каган, боги предвещают большую беду гуннам. Многих наших сынов призовёт к себе Тенгрихан, заплачут жены гуннов на берегах быстротечной Тисы и тихого Дуная…
Тёмное лицо Аттилы стало серым.
- Ну и что? В каждой битве с обеих сторон бывают потери. Но кто же победит?…
- Боги об этом не говорят… Но утешением для тебя и для всех нас будет то, что в предстоящей битве погибнет вождь враждебного войска и своей смертью заставит дрогнуть сердца своих воинов.
Долго молчал Аттила, погруженный в раздумья и весьма обеспокоенный предсказанием. Тяжёлые предчувствия теснили сердце, омрачали лицо. Наконец, он сказал:
- Короли, князья, вожди и старейшины! Не для того мы пришли сюда, на край света, чтобы отступить без боя! Я хочу погубить Аэция и добьюсь этого - что бы ни случилось! Хотя бы ценой гибели многих наших, воинов!…
Расставил он свои силы так, что сам и все орды гуннов оказались в середине огромного войска, какого не собирал, с тех пор как светит солнце, ни один полководец. По левую и правую руку Аттилы выстроились полчища племён союзников - гепиды, остготы, тюринги, словены, венеты…
И помчались орды гуннов вперёд, чтобы захватить вершины холмов, которые отделяли их от врага. Но не успели миновать и полпути, как Аэций и вестготский король Теодорит ударили на них полной силой. И откатились гунны, а ромеи заняли те самые вершины и укрепились там.
Тогда Аттила, стараясь воодушевить своих одноплеменников, воззвал к ним, а слова его передавались от орды ко всем союзникам:
- Гунны! Вы победили множество племён. Теперь к вашим ногам, если вы и здесь одержите победу, падёт весь мир! Все его сокровища! Вы созданы Тенгриханом. чтобы сражаться и побеждать! Ни с чем иным вы так не свыклись, как с битвой! Что может быть сладостней для храброго воина, чем своею рукой наносить смертоносные удары врагу? Возвышать свой дух, убивая чужих, - это величайшее благо! Поэтому, быстрые и легкорукие мои воины, нападём на врага, ибо побеждает тот, кто нападает первым!… Никто из вас не станет страшиться, а будет презирать разноязычные племена стоящие сейчас против нас. Они хотят защищаться общими силами, а это - признак страха!… Ещё до вашего удара они боятся вас: ищут более безопасные места, занимают вершины курганов и с запоздавшим сожалением вспоминают о потерянных укреплениях. Всем вам известно, как трусливы ромеи. Их страшит не только первая рана, но даже пыль, вздымающаяся когда они идут боевыми порядками и смыкают свой строй под эстудо - панцирем черепахи, сложенным из щитов!… Да возвысится ваш дух, пусть в ваших сердцах закипит жажда убивать! А теперь, вперёд, гунны, - пусть яростно разит ромеев ваше оружие! И даже те, кто будет ранен, должны биться насмерть, а кто останется невредим - пусть усладится видом вражеской крови!… Тем, кто стремится к победе, не страшны ни стрелы, ни копья, ни мечи, а кому суждено умереть, того смерть отыщет и под боком у жены!… И, наконец, для чего судьба помогла гуннам стать победителями над столькими племенами? Разве не для того, чтобы после этого боя вы стали властелинами всего мира?… Я не сомневаюсь в результатах битвы: перед вами поле, вид которого предвещает нам славную победу! И я первым выпущу стрелу по врагу! А кто попытается оказаться в задних рядах, когда Аттила бьётся впереди, тот может считать себя уже покойником!…
С этими словами Аттила поднялся на стременах, натянул тетиву лука и послал стрелу в сторону вражеского войска.
И вслед за этим воодушевлённые его словами гунны ринулись в бой. За ними двинулись и подвластные им племена.
Началась битва - лютая, жуткая, упорная. Полноводный ручей, пересекавший Каталаунские поля, вышел из берегов от потоков крови и превратился в бурлящий поток.
Аттила с лучшими ордами гуннов пытался расколоть войско ромеев и захватить Аэция. Но сбить ромеев с холмов так и не смог.
Подневольные племена сражались без отваги, никому не хотелось отдавать жизнь за своих поработителей. Все они постепенно начали отступать.
Не остановила этого отступления даже неизвестно с кем присланная весть о гибели верховного вождя противника.
Аттила несказанно обрадовался. Аэций погиб! Бывший друг, а стал ненавистнейшим врагом! Предсказание чародеев сбылось!
- Гунны, вперёд! Вы же слышите: Аэций погиб! Войско ромеев обезглавлено, ещё натиск - и мы их уничтожим!
Он носился от орды к орде, от рода к роду, кричал, подбадривал, угрожал, возвращал отходящих и мчался впереди них в бой.
Но ничто не помогло - войско гуннов отступало. К тому же налетели конники вестготов, раскололи их строй и едва не затоптали самого Аттилу. Он вынужден был бежать, как последний трус, и смог спастись лишь потому, что укрылся вместе с лучшими воинами и охраной в укреплённом лагере, выстроенном из возов.
Всю ночь отбивал он натиск ромеев и вестготов, готовясь к наихудшему. Чтобы не попасть в руки врага, готовился сжечь себя и для этого приказал сложить посреди лагеря из конских седел огромный костёр. Но до этого не дошло.
Ночная темнота всё сгущалась и сгущалась - и битва постепенно затихла…
А утром узнали, что погиб не Аэций, а старый король Теодорид. Он упал с коня во время атаки, и своя же конница растоптала его.
Аттила совсем зашёлся от ярости: битва проиграна, ненавистный Аэций остался в живых!
Тем временем взошло солнце, рассеялся туман - и взору открылась ужасающая картина. Необозримый простор сплошь покрыт трупами. Отовсюду слышатся стоны и хрипы раненых, умирающих. В поисках не залитой кровью травы бродят табуны осёдланных коней.
Всюду валяется разбросанное в беспорядке оружие: луки, колчаны со стрелами, копья, мечи, щиты… Тяжёлый смрад смерти поднимается от земли к небу, нагоняя ещё больший страх на тех, кто остался в живых.
Побеждённый, но не до конца разбитый, Аттила снял своё войско с Каталаунских полей и направился с ним в Италию, чтобы заполучить Гонорию и хотя бы этим уменьшить горечь поражения.
Но и здесь ждала его горькая неудача. Прознав о намерении сестры выйти замуж за вождя гуннов, император Валентиан спешно отослал её в Цареград к двоюродному брату - византийскому императору Феодосию. А тот быстренько отыскал ей жениха - какого-то захудалого вельможу, и тут же выдал её замуж.
Разъярённый Аттила опустошил половину Италии. Исторгал угрозы:
- Я возьму Рим! Сожгу его дотла! Камня на камне не оставлю!…
Римляне дрожа готовились к наихудшему.
К Аттиле отправился сам папа Лев - выпрашивать мир.
Привёз богатые дары - и золото, и серебро, и самоцветы, наряды… Но Аттила лишь мрачно поглядывал на все эти сокровища.
Тогда, по знаку папы, ввели девушку несказанной красоты.
- Прими её, каган, вместо Гонории, - сказал папа. - Чтобы спасти Рим, эта дева добровольно согласилась пойти за тебя замуж… Погляди, разве такая юная красавица не стоит десятка перезрелых тридцатилетних принцесс?
И Аттила, и его приближенные даже рты пооткрывали от удивления: такой красы никто из них отроду не видывал.
- Как звать тебя? - спросил каган.
- Ильдика.
- Ильдика! Как хорошо и приятно звучит твоё имя!… Ты и вправду согласна пойти за меня…
- Да, - поспешно ответила девушка. - Если ты оставишь в покое Рим и уведёшь свои войска из Италии…
И она, не отводя взора, посмотрела на грозного владыку своими прекрасными голубыми глазами.
Зачарованный её красотой, смелостью и самоотверженностью, Аттила принял дары, заключил с папой мир и возвратился с войском в свою столицу.