В субботу Розали, воспользовавшись тем, что оказалась на горе, заглянула к своей двоюродной сестре Амбруазине Шеврель, дочери старого звонаря. Но она вовсе не хотела, чтобы Оборотень узнал, что на горе у нее есть родня. Это могло вызвать у него подозрения и уж во всяком случае показаться странным, потому что вела она себя так, словно попала сюда впервые, приехав с ним в его телеге.
Так что Розали только заглянула на секунду и сказала молоденькой портнихе:
– Завтра после полудня во время отлива я пойду собирать ракушки на Томбелен[21]. Ты тоже приходи. Я тебе расскажу, зачем я приехала сюда. Мне понадобится твоя помощь. Только не забудь, что мы с тобой не знакомы.
Брозина была не из тех, кому нужно долго объяснять, что к чему. К тому же Мари прекрасно знала, что все ее симпатии и симпатии ее отца тоже на стороне шуанов. Брозина, не задавая лишних вопросов, тут же сказала, что придет.
– Приду непременно, – ответила, смеясь. – И мы с тобой познакомимся.
Скупость Оборотня была непомерной, рядом с ним Гарпагон[22] показался бы дырявой корзиной, так что каждая минута отдыха его служанки была для него что острый нож. И, как и предвидела Розали, он очень обрадовался, когда девушка заявила, что пойдет собирать ракушки и сварит из них замечательный суп по рецепту своей бабушки.
– Иди, доченька, иди и принеси как можно больше. Чем больше будет супа, тем больше народу мы обрадуем.
Вот как понимал хозяин воскресный отдых!
А Оборотень был очень доволен, что нашлась такая девушка, которая хорошо понимает свои обязанности, и отправился немного отдохнуть после обеда. Розали же, вооружившись граблями и корзиной, спустилась на берег.
Часа в три дня, когда море отступило, а солнце начало прогревать обнажившийся песок, две девушки, занятые сбором ракушек, встретились будто бы совершенно случайно. Кто бы ни наблюдал за ними с горы, невозможно было заметить ничего удивительного в том, что, встретившись, они заговорили, а вот о чем они говорили, никому на таком расстоянии услышать было нельзя.
С голыми ногами, с подоткнутыми юбками, они продолжали прочесывать граблями песок, и Мари тем временем рассказывала кузине, что задумала спасти Королевское Сердце и Яснолюба из тюрьмы.
– Насколько мне известно, их камера находится примерно где-то над твоим домом.
– Как раз над ним, – уточнила Брозина. – Но имей в виду, что сидят они там втроем. С ними еще Шавуа, шуан из Кутанса. У Яснолюба есть веревка, я сумела им подбросить ее в окно, и по ночам я иногда передаю им записки и немного еды.
Ландыш взглянула на кузину с немалым удивлением.
– Подумать только! Да ты тоже шуанкой заделалась! Я и не знала, что ты у нас такая скрытница, Брозина!
Брозина вспыхнула и отвернулась, пытаясь скрыть смущение. Но поздно. Мари уже догадалась, что не только преданность королю – причина подвигов Брозины. Главную роль тут играют чувства. Нет сомнения, что Брозина влюблена. И конечно же, в Яснолюба…
Мари обрадовалась, теперь она была уверена, что в дочери звонаря обрела себе надежную союзницу. Так оно и было, потому что Брозина поспешно прошептала:
– Расскажи, что задумала. Я сделаю все, что скажешь, я тоже хочу их спасти!
– Тогда слушай.
Мари быстренько рассказала Брозине, чего от нее ждет. На словах ничего особенного. В ночь с девятого августа на десятое она должна стоять на дороге под окном шуанов, а они, вынув решетку, спустятся вниз по веревке. Потом Брозина, которая знает гору как никто другой, отведет их на берег, и они пойдут в сторону Кароля.
– Бояться им нечего, – добавила Мари. – Море вернется только на рассвете, а светает в четыре часа. Этой же ночью ты передашь им сверток, что у меня в корзине, я сейчас тебе его отдам: в нем письмо и пилки.
– Ты принесла сверток? А откуда ты могла знать, что я поддерживаю с ними связь?
Мари посмотрела кузине в глаза и улыбнулась.
– Я знала, что у Яснолюба есть веревка и он может сообщаться с внешним миром. Но я не знала, что этой веревкой он обязан тебе. «Королевские стрелки» не болтливы.
– Это я поняла. Но дело в другом. Они не сумеют подпилить решетку и спуститься. Главный тюремщик каждую ночь по три раза заглядывает к ним в камеру. Им нужна по крайне мере одна спокойная ночь, чтобы со всем этим справиться. А откуда ее взять?
– Спокойная ночь – мое дело, – пробормотала Мари, став чернее тучи. – В ночь с девятого на десятое Мезьер не будет их навещать. Или я не Ландыш!
Она сказала это так жестко и решительно, что Брозина не отважилась больше ни о чем ее расспрашивать. Сверток перекочевал из одной корзины в другую, после чего девушки расстались, продолжая собирать ракушки, и вернулись на гору каждая своей дорогой. В тот же вечер Брозина передала узникам с помощью все той же веревки записку Мари:
«Вы нужны Светловзору. Бегите. Вот две пилки, чтобы подпилить решетку. В ночь с четверга на пятницу обхода не будет, ручаюсь головой. Под окном вас будут ждать, скажут, куда идти и что делать».
Вместо подписи был рисунок – цветок ландыша.
Вернувшись в «Красный единорог», Мари увидела Мезьера, он сидел на своем обычном месте и пил белое вино в обществе Оборотня. Лицо тюремщика при виде Мари-Розали осветилось улыбкой.
– Каков улов, Розали?
– Улов, гражданин, отличный. Погляди-ка! Суп выйдет на славу!
– Не сомневаюсь, если ты будешь его готовить! Но ты могла бы и мне сказать, что идешь за ракушками, я бы охотно составил тебе компанию. Я знаю очень хорошие места! И потом… Мы могли бы побыть с тобой вдвоем. Мне очень хочется побыть с тобой вдвоем, Розали!
– Побыть вдвоем можно и без ракушек. Разве трудно найти место, где можно побыть вдвоем?
Мезьер пристально посмотрел на Мари, кровь бросилась ему в лицо.
Мари заметила, что на виске у него бьется жилка.
– Где ты захочешь… И когда захочешь, – сказал он глухим голосом и так страстно, что она поняла: ее власть над ним велика.
Она подумала, что без труда удержит его в нужную ночь в харчевне с помощью вина и любезных улыбок.
А если вина окажется недостаточно, чтобы Мезьер потерял голову, Мари решила его убить. Она задержит тюремщика любой ценой. В ночь с девятого на десятое августа его в тюрьме не будет.
Чтобы привязать к себе Мезьера покрепче, Мари позволила себя поцеловать, постаравшись думать при этом совсем о другом. Сложность теперь состояла в том, как предупредить Светловзора, что все готово к побегу. Но Провидение пришло Мари на помощь.
Когда она переливала суп из ракушек из котла в огромную супницу, к ней подошел Оборотень и сказал:
– Во вторник тебе придется съездить на телеге в Жене. Закончилось масло для ламп, да и соль на исходе. А у меня на всю эту неделю дел невпроворот.
Розали не стала допытываться, какие такие дела у ее хозяина, она знала, что он ленив, как боров, но такая оказия была ей как нельзя более кстати. Но, решив сыграть свою роль до конца, она с недовольным видом поджала губы и ответила:
– У меня и самой дел полно, но если вам надо, делать нечего, съезжу.
В следующий вторник, по дороге в Жене, девушка заглянула в дом, стоявший в сторонке, который прекрасно знала и который служил им почтовым ящиком. Она предупредила Светловзора, что он должен быть в ночь с девятого на десятое августа на ферме де Ла Рош под Сен-Жан-ле-Тома, чтобы забрать беглецов, которые должны оказаться где-то в этих местах. После чего со спокойным сердцем отправилась в Жене, купила все что нужно и как ни в чем не бывало вернулась на гору. Возвращаясь, она с дерзким вызовом взглянула на молчаливые неприступные стены тюрьмы. Она объявила ей войну.
Словно на беду, вечером в четверг 9 августа на гору обрушилась страшная гроза. Мощный ветер крутил водяные вихри над морем, воздух стал ледяным. Обеспокоенная Мари, готовя ужин, то и дело поглядывала в узкое окошко кухни, но видела лишь потоки воды, которые струились по сбегающей вниз улочке. Гроза могла подействовать на завсегдатаев двояко: или они поспешат к теплому огню камелька и останутся в харчевне до рассвета, или же предпочтут сидеть дома.
Именно в этот день гору навестил очень важный гость: из Авранша с инспекцией приехал синдик-прокурор и, конечно же, остановился в гостинице Оборотня. Оборотень из кожи вон лез, чтобы угодить ему, и так хорошо напоил и накормил его за обедом, что тот, напуганный еще и грозой, объявил, что поужинает и переночует в харчевне. Мари присутствие гостя очень мешало.
Неожиданно затянувшийся визит мог нарушить все ее планы.
Начать с того, что Пьер Мезьер не показывался в харчевне целый день. Он не хотел оказаться на плохом счету у такой важной персоны и не покидал своего поста. Единственное, на что могла надеяться Мари, так это на то, что синдик пригласит главного тюремщика на ужин, а сам потом рано ляжет спать.
Но синдик ужинал в одиночестве, ел и пил еще больше, чем днем. В девять часов вечера дождь по-прежнему лил как из ведра, темнота была хоть глаз выколи, а синдик все еще сидел за столом. Бедная Мари была в отчаянии…
Но вот нежеланный гость поднялся из-за стола. Несмотря на выпитое, он крепко держался на ногах. Мари ставила горшки на полку возле очага и подумала, что синдик наконец-то отправляется спать. Но он вместо того, чтобы направиться к лестнице, направился прямиком к ней и крепко обхватил ее двумя руками.
– После доброго ужина, – проговорил он, обдав ее перегаром, от которого сдохли бы мухи, – нужна добрая девочка! Пойдем-ка спать, моя хорошая!
Мари стала краснее свеклы. Страх и тоска сжали ее сердце. Из-за этой свиньи все может полететь вверх тормашками. Она с силой оттолкнула непрошеного ухажера, уж кто-кто, а крепкие нормандки умеют пускать в ход свои кулаки. Но тут появился Оборотень.
– Ты что это? – начал он заплетающимся языком, потому что выпил не меньше гостя. – Нечего тебе ломаться. Иди с ним, Розали, ты тут для наших клиентов!
Ах вот оно что! Не в силах больше сдерживаться, Мари, вынужденная показать себя раньше, чем хотела, оттолкнула со всей силы одного пьяницу и отвесила ему хлесткую пощечину, и точно такую же отвесила второму – своему хозяину. Оба не удержались на ногах и рухнули на пол.
– Грязные свиньи, – обругала их девушка. – Глаза б мои вас не видели!
Она побежала к двери, из-за бушевавшего ветра с трудом открыла ее и под проливным дождем побежала по темной улочке к тюрьме.
Пьер Мезьер между тем сидел у себя наверху и грустил. Стоило начаться дождю, и в старой крепости становилось невообразимо сыро. Он-то рассчитывал провести этот вечерок в тепле, попивая винцо в «Красном единороге» и рассказывая байки Розали. Но из-за болвана прокурора-синдика, который надумал у них поселиться, как раз сегодня он и не мог отправиться в харчевню.
Раздав ужин своим подопечным, он бродил туда-сюда по коридору и воображал себе Розали, которая завладела и мыслями его, и плотью. Никогда еще ему так не хотелось увидеть ее прямо сейчас, и вовсе не мысленно! Он твердо решил, что в самое ближайшее время преодолеет ее сопротивление. Сколько еще можно ждать! Он уже заждался!
Продолжая грустить, он приготовился лечь спать, как вдруг раздался отчаянный звон колокольчика у входной двери.
Разозленный Пьер открыл окно над дверью и заорал:
– Вон отсюда! Я сплю!
Испуганный голосок ему ответил:
– Это я, Розали! Открой, гражданин! Открой поскорее! Очень тебя прошу!
– Розали! Вот черт побери! Бегу!
Еще не веря своему счастью, Мезьер через две ступеньки помчался вниз, открыл тяжелую дверь и получил в свои объятия Розали, растрепанную, промокшую до костей, рыдающую в три ручья. Она с мольбой бросилась ему на шею:
– Спаси меня! Защити! Позволь мне провести ночь за этими стенами!
– Спасти? Да что такое случилось, моя красавица?
В нескольких словах, прерываемых всхлипами, Мари рассказала, что произошло в харчевне и как она убежала, чтобы не попасть в лапы синдика. А потом украсила свой рассказ романтической фантазией.
– Ты же понимаешь… Я не могла! Я ждала тебя весь вечер. Тревожилась, волновалась. И когда он положил на меня свои лапы, я стала защищаться… И… я думаю, что всему причиной… ты…
Мезьер ушам своим не верил. Из-за него красотка Розали оттолкнула такую важную шишку! Это было и лестно, но и волнительно, потому как, вообще-то…
Но Розали не дала ему времени на дальнейшие размышления, она опять обняла его, прижалась к нему, и так дрожала, что грозная фигура прокурора тут же улетучилась из головы старшего тюремщика. Теперь он вкушал радость сделанного открытия: Розали влюбилась в него, Пьера Мезьера! И это было чудесно… И не удивительно. Он всегда пользовался успехом у женщин. И Пьер Мезьер крепко обнял свою любезную.
– Здесь тебе нечего бояться, – уверил он ее. – Никто не пойдет тебя искать в тюрьму! Тем более ко мне в спальню. Даже прокурор. Ты останешься со мной, а завтра я пойду повидаю твоего хозяина и вразумлю его. Да и прокурор завтра уедет. Так что завтра все уладится.
– Так ты хочешь, чтобы я тут с тобой осталась?
– Конечно, хочу! Сейчас я тебя устрою, потом быстренько сделаю обход, взгляну на своих подопечных, чтобы быть спокойным, и тогда у меня будет время побыть с тобой.
Мезьер проводил Розали к себе в комнату, раздул огонь, чтобы в комнате стало потеплее. Но когда собрался уходить, она бросилась к нему и буквально повисла у него на шее.
– Нет! Нет! Не оставляй меня! Прошу тебя! Прошу! Ты потом сделаешь свой обход! Мне страшно!
Мезьер расхохотался.
– Ты и впрямь боишься, вон как дрожишь. А еще вдобавок и промокла. Ничего, пока меня не будет, ты все мокрое с себя снимешь…
И замолчал, зачарованный зрелищем. Розали уже не прижималась к нему, а торопливо снимала с себя мокрую одежду, бросая на пол передник, кофту, юбку… Она раздевалась поспешно, яростно, но Мезьер ничего не замечал, не отрывая взгляда от розовеющей девичьей кожи. И вот на ней уже только чулки, и Мезьер с огнем в крови позабыл всех своих узников. Он подхватил Розали и понес в постель.
Уже поздно ночью, когда тюремщик пришел в себя после блаженной слабости, в какую погружает любовь, он вспомнил о своем долге, вскочил и стал на ощупь искать одежду, так как огонь в камине погас. Мари сразу прижалась к нему.
– Что ты надумал? Ты уходишь?
– Сейчас вернусь. Сделаю обход и приду. Без обхода никак нельзя. Я быстро. Поспи пока, я скоро вернусь.
Но две ласковых женских руки так крепко его обняли, и так тепло приникло к нему нежное тело, заставляя снова лечь в постель…
– Нечего тебе куда-то ходить! Там холодно, сыро… Ты вернешься весь мокрый, мне не захочется тебя любить.
– Но ты понимаешь, что у меня обход!
– Один разок пропустишь! Никуда не денутся твои заключенные! Подумай, что у нас с тобой, может, не будет больше другой такой ночи. Оборотень может завтра меня выгнать. Не порть нашу единственную ночь!
Если честно, то главному тюремщику и самому никуда идти не хотелось, поэтому он легко дал себя уговорить. Он обнял покрепче свою красавицу и начал ее целовать.
– Ты права. У моих птичек в клетке крыльев нет.
Но как раз в это время три шуана добрались до берега и направились в сторону Сен-Жан-ле-Тома. А Мезьер и думать забыл о шуанах. Незадолго до рассвета он заснул крепким счастливым сном и даже не заметил, как Мари встала с постели, где в жертву королю была принесена ее девственность. Когда Мезьер открыл глаза, рядом с ним никого не было. Но он не обеспокоился, не сомневаясь, что найдет девушку в харчевне. Однако никто так и не узнал, что сталось с Мари Морен по прозвищу Ландыш.
Легенда говорит нам, что прошло время и море вынесло на берег уже неузнаваемое тело женщины со светлыми волосами. Может быть, это была Мари, которая наказала себя за измену жениху, замученному «синими»…
Глава 17
Недолгое счастье Арманды де Трусбуа и Шарля де Бельсиза
Слепое повиновение родителям, как бы ни были деспотичны или вздорны их требования, долгое время почиталось главной добродетелью детей, и родительская власть воспринималась детьми как нечто непререкаемое и естественное. Но все же редко случалось, чтобы какой-нибудь отец простирал свою власть так далеко, как простер ее в трагические времена революции маркиз де Трусбуа.