— Да, государь, я пойду первым, чтобы освещать вам путь.
Людовик был теперь нечастым гостем в Сен-Жермене: государственные дела вынуждали его оставаться в Париже, военные — выезжать в Артуа. Иногда он навещал жену и детей, но поселялся по-прежнему отдельно, в Новом замке, где занимал себя тем, что стряпал, вытачивал безделушки из кости, играл со своей обезьянкой, охотился.
Каждое появление мужа Анна воспринимала со страхом, которого старалась не показать: мысль о том, что Людовик отнимет у нее детей, не давала ей покоя. Только когда карета короля вновь скрывалась в облаке пыли, она могла вздохнуть с облегчением.
В мае Людовик нагрянул, как всегда, неожиданно, и велел «приготовить валик». Вечером двухлетнего дофина привели в спальню родителей, пожелать доброй ночи папеньке и маменьке. Увидав отца в длинной ночной рубашке и колпаке, мальчик немедленно разревелся.
— Перестаньте, сейчас же перестаньте! — суетилась вокруг него гувернантка. — Ай-ай-ай, как нехорошо! Вы должны быть паинькой! Вы же не хотите, чтобы вас наказали! Перестаньте плакать и поцелуйте папеньку, а то будете наказаны!
Малыш зашелся в крике; у Людовика от гнева перекосило лицо.
Анна бросилась к сыну, укоризненно взглянув на гувернантку:
— Не плачьте, Луи! Вы получите подарки, если будете любезны с папенькой! Много, много подарков, какие захотите!
Мальчик всхлипывал, слезы текли в три ручья.
— Все, довольно! — крикнул Людовик.
Анна мигнула начальнику охраны, до сих пор бесстрастно стоявшему у дверей, тот подхватил ребенка на руки и вынес его из комнаты.
— Хорошо же вы воспитываете нашего сына, сударыня! — гневно произнес король, когда они остались одни. — Дофин видеть меня не может! Каждый раз начинает кричать, точно ему черт явился! Это вы настраиваете его против меня?
У бедной Анны дрожали губы, она часто моргала, стараясь прогнать слезы.
— Ну уж я вытравлю такие мысли у него из головы! — пригрозил Людовик и, как был, накинув только плащ, ушел к себе.
С Анной случилась истерика. Камеристки суетились вокруг нее, предлагая выпить воды, понюхать соли. Послали за врачом; появилась госпожа де Брассак, разбуженная этим переполохом.
Завидев ее, королева вскочила с кресла и бросилась к ней, схватила за руку:
— Голубушка, умоляю, поговорите с кардиналом! Просите его заступиться за меня; если король увезет дофина, я… я…
Ее душили слезы; она закрыла лицо платком и зарыдала. Казалось, и камень разжалобится при виде матери, страшащейся потерять свое дитя. Госпожа де Брассак снова усадила ее в кресло, гладила по плечам, говорила на ухо что-то ободряющее.
— Да принесите же, наконец, воды! — прикрикнула она на застывших камеристок.
Людовик стоял у окна спальни, заложив руки за спину. В дверь постучали, и в комнату вошел епископ Лизье.
— Я пришел к вашему величеству вести переговоры о мире от лица одного из величайших принцев на свете, — торжественно объявил он.
Епископ посторонился, и «величайший принц на свете» робко переступил порог. Его уже перестали наряжать в платьица; на нем была щегольская курточка, короткие разрезные штаны и белые чулки, на туфлях сверкали дорогие пряжки. Мягкие шелковистые локоны спадали на кружевной воротник.
Священник слегка подтолкнул мальчика в спину. Тот подошел к отцу, не поднимая глаз, встал перед ним на колени и произнес затверженную фразу, прося прощения. Людовик поднял его и поцеловал.
— Я прощаю вас, сын мой, — сказал он. — В честь нашего примирения примите этот подарок.
Он подал мальчику маленькую шпагу, которую выковал сам.
— А теперь взгляните сюда.
Маленький Людовик, забыв все свои страхи, с любопытством выглянул в окно, встав на цыпочки. Во дворе стояла маленькая лошадка, запряженная в небольшую повозку, и обмахивалась хвостом. Ее держал под уздцы гвардеец, приставленный к дофину в «дядьки».
— Ура! — мальчик вприпрыжку выбежал из комнаты.
— Поблагодарите папеньку! — укоризненно крикнул ему вслед епископ.
Людовик сделал успокаивающий жест рукой. Он смотрел в окно и улыбался: дофин уже взобрался на повозку и встряхивал вожжами, подпрыгивая от нетерпения.
Неделю спустя та же сцена повторилась, но теперь на коленях перед королем стоял Карл Лотарингский.
Герцогу надоело быть в бегах, он устал от положения изгнанника и наемного военачальника. Король примирился со своим братом, у него есть наследник — он вряд ли держит зло за прошлые обиды. К тому же новый союзник будет только кстати.
Карл с непокрытой головой вошел в спальню Людовика и опустился на одно колено:
— Вверяю свое состояние и волю в руки вашего справедливого величества.
Король обнял его и трижды просил встать, однако герцог твердил:
— Нет, нет, я не встану, пока вы не простите меня за прошлое.
— Прошлое забыто, я желаю лишь помочь вам, — уверял Людовик.
Наконец, Карл встал и надел шляпу.
Вечером, в присутствии всего королевского Совета, герцог поклялся на Евангелии быть верным вассалом французского короля, не заключать союзов с врагами его величества и помогать ему в борьбе с Испанией. Взамен он получал обратно свои земли, при условии временной оккупации Нанси.
Никто не знал, что днем раньше, в Париже, Карл составил в присутствии нотариуса письменный протест, заранее отступаясь от клятвы, «вырванной у него под принуждением».
В июне 1641 года Людовик разослал всем губернаторам французских городов письмо, сообщая, что дает графу де Суассону, герцогам Бульонскому, де Лавалетту и де Гизу ровно месяц на то, чтобы явиться с повинной. В ответ Суассон издал свой манифест, провозгласив себя первым принцем крови (хотя до сих пор так именовался Конде) и заявив, что берется за оружие ради короля, чтобы сразить его внутренних врагов и вернуть Франции свободу. Армия мятежных принцев выступила на Париж.
Против нее отправили Шатильона с восемью тысячами пехотинцев и двумя тысячами всадников. Миновав Реймс, Шатильон остановился в ожидании Карла Лотарингского, который должен был привести подкрепление, но с удивлением узнал, что герцог в Люксембурге — ведет переговоры с Анри де Гизом! Встревоженный Ришелье отправил Карлу письмо, напоминая о взятых им обязательствах, на что получил дерзкий ответ: вы много раз меня обманывали, не удивляйтесь, что я поступаю так же, чтобы вернуть свое.
Шестого июля две армии выстроились друг против друга на равнине под Седаном, вблизи леса Ла-Марфе. На рукаве у каждого солдата Суассона был повязан белый шарф — знак того, что он сражается за французского короля.
Бой был жестоким. Поначалу перевес был на стороне Шатильона, но неожиданно налетевшая конница герцога Бульонского опрокинула и смяла королевские войска. Через три четверти часа все было кончено; поле битвы, усеянное трупами, осталось за Суассоном.
— Ну что, теперь на Париж? — весело крикнул герцог Бульонский, подъехав к нему.
Его лицо было в грязных потеках от пыли, смешанной с потом; мокрая рубашка под латами прилипла к телу. Суассон тоже был весь в поту и тяжело дышал..
— Ваша светлость, конница! — закричал какой-то офицер, указывая рукой вдаль.
— Где? — Суассон поднял забрало своего шлема дулом пистолета.
Когда грянул выстрел, никто сначала ничего не понял. Только через минуту герцог Бульонский осознал весь ужас происшедшего: граф де Суассон лежал на земле, на месте его левого глаза зияла страшная кровавая дыра.
…Узнав о победе Суассона при Ла-Марфе, Париж возликовал. Графу уже готовили торжественную встречу, когда известие о его трагической гибели, запоздавшее всего на полчаса, повергло парижан в глубокую скорбь и уныние. Зато кардинал воспрянул духом. Людовик немедленно выехал к армии; королевские войска оккупировали Седан.
Герцог Бульонский ждал решения своей участи в Мезьере. Ему сообщили о прибытии маркиза де Сен-Марса, который хочет с ним поговорить.
Первые несколько минут оба молча изучали друг друга, пытаясь понять, как себя вести. Наконец, пылкий Сен-Марс, которому было симпатично открытое лицо герцога с умными карими глазами под домиками бровей, бросился головою в омут: заявил, что герцог может не опасаться гнева короля, ибо его величество давно устал от Ришелье и не знает, как от него отделаться. Бульон повел себя более сдержанно: ему не внушал доверия этот щеголь, к тому же он что-то слышал о покровительстве, которое молодому маркизу оказывал кардинал. Нет, сударь, нас на мякине не проведешь! Герцог рассыпался в похвалах кардиналу, прославляя его прозорливость, государственный ум и военный талант. Сен-Марс не смутился: он был не настолько глуп, чтобы этому поверить. Теперь он уже знал, что ему делать. Маркиз учтиво простился с собеседником, пообещав передать его слова королю.
Через день сцена в спальне повторилась в третий раз: на коленях стоял герцог Бульонский. Продержав принца в этой позе с четверть часа, Людовик простил и его.
Все эти переживания не преминули сказаться на слабом здоровье кардинала: он слег в постель. При дворе даже поговаривали, что он при смерти.
— Ах, если бы кардинал умер, мы все были бы счастливы, — вздохнул человеколюбивый герцог Орлеанский.
— Ваше высочество, только прикажите! — тотчас откликнулся виконт де Фонтрай, и его черные как уголь глаза вспыхнули недобрым блеском. — Найдутся люди, которые избавят вас от него прямо у вас на глазах!
Глава 5
БОЖЕ, ХРАНИ КАРДИНАЛА!
— Поверьте мне, господа, это совершенно точно! — кипятился Сен-Марс. — Король уже полтора года побуждает меня порвать с кардиналом. Он тяготится его властью, тяготится этой бесконечной войной. Нам ничто не угрожает! И герцог Орлеанский на нашей стороне!
— Герцог! — усмехнулся капитан гвардейцев де Лассаль. — Герцог в последний момент вильнет хвостом — и только его и видели.
— А я еще двенадцать лет назад предлагал покончить с ним — здесь же, в Лионе! — решительно заявил капитан королевских мушкетеров де Тревиль.
— Двенадцать лет! — подхватил его друг Дезессар. — Да за это время…
Дверь спальни отворилась, и появился король. Эту ночь он тоже провел дурно; у его помятого лица был страдальческий вид.
— Кардинал не приехал? — спросил он.
Никто не ответил. Король подошел к де Тревилю. Он благоволил этому прямодушному гасконцу; его честное лицо с высоким лбом и слегка вздернутым носом внушало доверие, на его сильную руку хотелось опереться. Де Тревиль поклонился, ожидая распоряжений.
— А зачем мы вообще ждем кардинала? — прозвучал в этот миг дерзкий голос Сен-Марса.
Людовик застыл, ссутулившись и глядя в пол.
— Сир, мы сейчас близки к миру, как никогда, — продолжал Сен-Марс, стараясь говорить как можно убедительнее. — Вам же самому надоела эта война! Скажите только слово, и мой друг, Франсуа де Ту, немедленно отправится в Рим или Мадрид. Война нужна одному кардиналу!
— Вести переговоры о мире можно только с позиции силы, — тихим, но твердым голосом отвечал король. — Таков наш план…
— Составленный кардиналом! — вставил Сен-Марс.
— Мы должны вернуть себе Руссильон, — продолжал Людовик, оставив его слова без внимания. — Маршал де Врезе, вице-король Каталонии…
— Назначенный кардиналом!
— Черт возьми! — не выдержал король и повернулся к Сен-Марсу. — Вы забываетесь, сударь!
Дезессар переглянулся с капитаном Тийаде.
— Сколько же можно терпеть тиранию господина де Ришелье! — не унимался Сен-Марс. — Разве вы не…
— Я не могу прогнать его, — быстро сказал Людовик. — Он повсюду.
— Так убейте его!
Король вздрогнул.
Повисла тяжелая тишина. Затем Сен-Марс снова заговорил, быстро, четко, словно давно все продумал:
— Проще и быстрее всего будет убить его, когда он явится в апартаменты вашего величества, куда гвардейцам кардинала входить запрещено!
Людовик молчал. Все ждали.
— Он кардинал, священник, — тихо произнес он. наконец. — Меня отлучат от Церкви.
— Лишь бы вы были согласны, ваше величество, — спокойно сказал де Тревиль, — а я не сочту за труд — отправлюсь в Рим за отпущением грехов. Уверен, что меня там примут радушно.
Король метнул в его сторону быстрый взгляд. Де Тревиль глаз не опустил. Не дав ответа, Людовик поспешно вышел.
Кардинал приехал в Лион семнадцатого февраля и тотчас явился к королю. К удивлению заговорщиков, его сопровождал капитан гвардейцев. У Людовика гора спала с плеч. Он тепло приветствовал Ришелье, хотя от того не укрылась легкая нервозность короля и замешательство Сен-Марса. Тем не менее кардинал вышел из королевских апартаментов живым и невредимым.
— Ну что же вы, сударь? — с укором спросил де Тревиль Сен-Марса, не подавшего условный знак.
— Герцог Орлеанский не приехал, — оправдывался тот. — Если бы он был здесь…
Де Тревиль махнул рукой и ушел.
Последние три месяца Сен-Марс провел словно в лихорадке. План уже давно вызрел в его голове, оставалось только его осуществить, и тогда — о, тогда он придет к Марии де Гонзаг не Иосифом Прекрасным, а Давидом, сразившим Голиафа!
Он снова ускользал по ночам из Сен-Жермена в Париж, на Пляс-Рояль, но только не в дом Марион Делорм, а в конюшни Артуа при Венецианском доме. Туда же приезжали Гастон с виконтом де Фонтрайем и герцог Бульонский. Оба герцога согласились позабыть о своей давней ссоре, объединив силы в борьбе с общим врагом — «дьяволом в красной сутане». Кстати, кардинал известил недавнего мятежника о том, что тот назначен командующим королевской армией в Италии. Он сам вкладывал оружие в руки своих убийц! Правда, этих войск недостаточно, да и Седан, предусмотренный как вариант для отступления, — далеко не неприступная крепость. Для победы нужна помощь извне.
Сен-Марс послал Шаванака, ветерана гражданских войн, в Севенны, чтобы завербовать солдат и офицеров из гугенотов. Его друг Франсуа де Ту, советник парижского Парламента, посоветовал обратиться к герцогине де Шеврез. Та с радостью согласилась помочь.
В феврале Сен-Марсу пришлось выехать с королем в Руссильон. А в начале марта виконт де Фонтрай уже скакал во весь опор к испанской границе; за подкладку его куртки был зашит проект договора, который Гастон Орлеанский намеревался заключить с Филиппом IV.
Первый министр Оливарес принял гонца недоверчиво. Можно ли снова довериться младшему брату короля? Он требует под свое начало двенадцать тысяч пехоты и шесть тысяч конницы, а к этому — четыреста тысяч экю на уплату жалованья армии и гарнизону в Седане, обещая взамен подписать мир от имени Франции, вернуть захваченные города и отказаться от военного союза со Швецией и германскими государствами. Заманчиво, черт побери… В ноябре прошлого года умер кардинал-инфант, положение во Фландрии бедственное. Теперь еще французы захватили Коллиур и осадили Перпиньян, их флот под командованием этого Армана де Брезе, племянника кардинала, господствует в Средиземном море. Французский король плох; если Господь призовет его к себе, регентами при его малолетнем сыне станут Анна Австрийская — сестра испанского государя — и Гастон Орлеанский… После четырех дней переговоров договор был заключен; его подписали Оливарес и Фонтрай, назвавшийся графом де Клермоном. Горбун немедленно отправился в обратный путь — в Нарбонн, к Сен-Марсу.
Разговор с Франсуа де Ту оставил у государственного секретаря Бриенна неприятный осадок, заронив тревожное предчувствие. Бриенн был достаточно опытным дипломатом, чтобы расслышать невысказанное, а из оговорок и недомолвок его родственника складывался намек на то, что в стране вновь зреет заговор, ядром которого, судя по всему, стал Анри де Сен-Марс. Какую роль в нем играет Франсуа? Бриенн просил, умолял его порвать все отношения с королевским фаворитом, но понял, что мудрой старости не совладать с упрямством юности. Де Ту уехал в Нарбонн, а его дядюшка, поразмыслив, велел заложить карету и отправился в Сен-Жермен.