— Виноват-с... Виноват-с... — Ноги у генерала едва не дрожали.
— Что же он себе позволил?
— Он содержал при себе вопреки вашего приказа дежурного генерала.
— Кто же исполнял сию должность?
— Генерал Милорадович, а потом генерал Денисов.
— Это какой же? Из казачьего войска?
— Так точно, ваше величество, он самый.
— Непозволительное самочинство... Безобразие. Какие ещё допущены нарушения? Докладывай!
— Отмечены также отступления от устава во время сражений. Наступление порой велось не предусмотренными колоннами, а неведомым в армии рассыпным строем. Каждый действовал не по команде, а как Бог на душу положит... Ещё были допущены нарушения формы, ваше величество. С ведома главнокомандующего штиблеты повыбрасывали, обули солдат в сапоги...
А вечером на приёме у императора был Палён. Всегда громкий, добродушный, уверенный, сыпавший прибаутками, он держал себя сдержанно и официально.
— Что случилось, генерал? Вы чем озабочены? — спросил Павел.
— Вы правы, ваше величество. Я не только озабочен, я боюсь.
Губернатор был ещё и артист.
— Вы боитесь? Чего?
— Сумею ли оправдать ваше доверие в дни пребывания Суворова в столице?
Палён начал тонко задуманную игру.
— Вы, граф, боитесь встречи Суворова? С чего бы это? — повёл бровью Павел.
— Уж очень велика особа и велики почести, ежели ваше величество будет встречать Суворова.
— Конечно, велика. Но ведь он победоносец, князь Италийский, генералиссимус.
— И ему, ваше величество, при вас гвардия станет отдавать честь?
— Конечно. Так мной определено. А что дурного вы в том усматриваете?
— Ваше величество, не опасна ли такая почесть смертному?
— Почему? — насторожился Павел. И, увидев, как генерал смутился, в нерешительности переступил ногами, строго потребовал: — Говорите, генерал, без утайки! В чём сомнения?
— Так ведь, ваше величество, Суворов велик, армии люб, и кто знает, что он может скомандовать ей, куда поведёт? Он старик с капризом. Может возомнить о себе всякое.
Павел вскинул голову, будто оценивая сказанное генерал-губернатором.
— Идите, генерал, — не отвергая его слов, Павел махнул рукой.
Палён вышел с сознанием, что брошенное зерно сомнения упало на благодатную почву.
Утром, брея Павла, Кутайсов с видом безразличия проронил:
— Наш-то генералиссимус оженить сына надумал. Аркадия.
— Не рано ли? — заметил Павел. — Он ещё совсем мальчик, всего шестнадцать.
— Так-то оно так, но чином вышел в генералы, более того, в генерал-адъютанты.
Павел промолчал. Кутайсов старательно скрёб бритвой, как бы не давая возможность ответа.
— Кто ж невеста? — спросил высокий клиент, когда брадобрей отвёл бритву.
— Не нашенская. Из родни Бирона, герцогиня Саганская.
— Это та, что в Силезии?
— Она самая. Немецких кровей.
— От кого о том узнал?
— От Петра Алексеевича Палена. Он ещё сказывал, что, когда генералиссимус был в Праге, там состоялась помолвка.
— Что ж он, не мог найти невесту в России?
— Вот и граф Палён тоже говорит подобное. Сам немец, а не высказал одобрения.
— Когда он имел с тобой разговор?
— Вчера, ваше величество.
Вскоре после разговора с Кутайсовым Павел приказал отменить торжественную встречу генералиссимуса. А когда больного Суворова привезли в столицу на частную квартиру, неожиданно появился дворцовый посланец.
— С чем, братец, пожаловал? — спросил с постели Александр Васильевич в полной уверенности, что его к императору.
Щёлкнув каблуками и отдав честь, тот официально произнёс:
— Генералиссимусу князю Суворову не приказано являться к государю.
Эти слова оглушили Суворова. Побледнев, он упал на подушки и едва слышно промолвил:
— За что?
С этого дня он стал таять, словно свеча.
12 мая император, по обыкновению, выехал на прогулку. Вместе с ним ехали граф Кутайсов и несколько сопровождавших верховых лейб-казаков.
От Зимнего карета покатила прямо к строящемуся Михайловскому дворцу. Объехав стройку, экипаж последовал далее. Копыта звонко стучали по брусчатке мостовой, сильные лошади, казалось, рвались из упряжи, чтобы нестись вскачь, и форейтор с трудом сдерживал их, переводя на размеренную рысь.
Карета уже подъезжала к Садовой улице, когда из неё показался катафалк с гробом и многочисленная толпа. Люди шли и у катафалка, и за ним, и справа, и слева. Их было много, и в большинстве военные, значительная часть их в парадной форме. Сверкали эполеты, ордена, медали.
Императорский кортеж остановился посреди Невского, пропуская неожиданную процессию, преградившую путь.
Мимо с опечаленными лицами двигались люди. Не было слышно голосов. Цокали по камням мостовой копыта лошадей, вёзших катафалк с гробом, мерно отбивали шаг следовавшие в строю солдаты с ружьями на плечах, над широким проспектом плыл приглушённый скорбью гул людского потока.
Завидев процессию, прохожие на проспекте образовали у тротуара живую цепь, горожане тянулись, чтобы рассмотреть лежавшего в гробу, испуганно спрашивали, кого хоронят.
Прискакал от катафалка полковник.
— Ну что? Кого везут? — выглянул из оконца кареты Кутайсов.
Приняв стойку в седле и взяв под козырёк, полковник медленно, громко и с нескрываемой печалью в голосе произнёс:
— Хоронят великого полководца, российского генералиссимуса Суворова Александра Васильевича. Следуют в Невскую лавру.
— Как? Суворов умер?! — хрипло воскликнул Павел, отодвигаясь в угол кареты.
Терпеливо выждав, когда проспект освободится, он приказал возвращаться во дворец. Всю дорогу что-то неслышно шептал, не проронив ни слова. Затаился и Кутайсов, не смея потревожить государя.
Часть третья
ПЕРЕД БОЛЬШОЙ ВОЙНОЙ
Сговор у престола
родовом поместье Каменка жизнь казалась Николаю Раевскому серой в своём будничном течении. Таяли силы энергичной в прошлом Екатерины Николаевны, доживал последние дни отчим. Памятными оставались лишь наезды Дениса Давыдова с друзьями из гусарского полка. Они сообщали о далёких и больших событиях в России и Петербурге, говорили, что царству Павла скоро придёт конец, не сегодня завтра народ избавится от тирана.Павлу сообщили, что заговорщики — из числа его приближённых, что главная угроза исходит от них. Нити заговора и в самом деле находились в руках вице-канцлера Панина, петербургского генерал-губернатора Палена, братьев Зубовых да ещё Дерибаса.
Павел разделался прежде всего с Паниным: отрешил его от всех дел и выслал из столицы в дальнее имение. Затем пожелал принять Дерибаса, выслушал его доклад о состоянии российского флота. Дерибас уверенно высказал соображения по улучшению дел, чётко ответил на вопросы.
Весьма довольный император обольстил его обещаниями. Тот со свойственной ему пылкостью заверил государя, что не пожалеет живота своего на благо отечества.
Палён, выслушав от Дерибаса рассказ о встрече с Павлом, почувствовал недоброе.
— Не нравится мне, Осип, твой восторг. Мы дали клятву довести до конца задуманное дело...
Через несколько дней Дерибас тяжело заболел, а 2 декабря 1800 года скончался.
В руководстве заговора остался Пален.
Однажды в приёмной императора Палену передали секретную записку от царевича Александра. Вдруг появился Павел. Заметив, как генерал-губернатор прятал записку в карман, он потащил его в кабинет и запустил было руку в карман генерала:
— Что там у вас? Хочу посмотреть.
Пален опешил: содержание записки выдавало заговорщиков с головой. Всё! Провал!.. Но хитрый придворный не растерялся.
— Что вы делаете, ваше величество? — отступил он, придавая голосу шутливость. — Оставьте это! Вы испачкаете руки о табак! Вы ведь знаете, какой я любитель этого зелья!
Павел брезгливо выдернул руку, понюхал её.
— Фу, какая гадость!
Нависшая угроза заставила Павла спешно перебраться в только что отстроенный Михайловский дворец. Он надеялся отсидеться в нём, переждать смутное время. Дворец — как крепость. Он обнесён глубоким, заполненным водой рвом. Через ров перекинуты пять подъёмных мостов, которые на ночь убираются. В самом дворце на специальных площадках установлено двадцать пушек. Внутри здания потайные лестницы, подземные ходы, казармы для гарнизона на случай осады.
За три дня до намеченного заговорщиками срока низвержения Павла он спросил Палена:
— Знаете ли вы, что против меня готовится заговор?
— Да, государь, знаю. Более того, я сам принадлежу к нему, — ответил хитрый генерал-губернатор.
— Вы — заговорщик? Что вы говорите? — уставился на него Павел.
— Да, государь, я должен делать вид, что принадлежу к заговорщикам, иначе выведать замышляемое дело вряд ли б удалось. Но будьте спокойны, государь, нити заговора в моих руках. Вы очень скоро узнаете всё.
И Палён стал убеждать Павла, что слухи и опасность преувеличены, что пока он, Палён, отвечает за порядок в столичном гарнизоне, императору нечего бояться.
— Ну что ж, пусть будет так. Но только, генерал, не надо дремать.
— Как можно, ваше величество!..
Отличающийся не только умом и решительностью, но и вероломством, Палён сумел внушить царю подозрение относительно заступившего в ту ночь конного полка.
— Неужели они заговорщики? Так уберите же их немедленно, сейчас, совсем из замка!
Победы русских войск в Италии вселили в английского короля надежду на успешное наступление в Голландии. Нужно было лишь высадить туда английские и русские войска, а также, возможно, ещё и шведские силы.
Несомненно, они одолеют семнадцатитысячный французский корпус генерала Брюна. Английское военное ведомство уже подготовило необходимые расчёты, разработало план действия. Английская эскадра прибудет в Ревель, возьмёт на корабли русские войска и доставит их в нужное место в Голландии, откуда они поведут широкое наступление против французов.
Россия должна принять участие в этой акции, поскольку она входит в состав союза, направленного против Наполеона. Это предусмотрено существующим договором, и отказ означал бы нарушение договорных условий. К тому же численность русского экспедиционного корпуса не столь уж велика: всего семнадцать с половиной тысяч! Столько же, сколько и английского.
Ответ не пришлось долго ждать. Уже на следующий день посла Витворта известили о приёме императором.
Не без волнения вошёл он в кабинет. Церемонно отвесил низкий поклон, всем видом показывая величайшее уважение к его величеству. Он слишком хорошо знал Павла, чтобы поступить иначе.
— Перейдём к делу, лорд, — начал Павел, сверля его взглядом. — Я со вниманием прочитал письмо короля и восхищен решительностью плана. Союзнический долг обязывает отнестись к предложению с предельной ответственностью. Полагаю, вам известна та цена, которую платит Россия за направленные в Италию и Швейцарию войска. Сии экспедиции весьма дороги. Но я, в силу данной мне Богом власти, распоряжусь направить в Нидерланды войска. О том я уже дал указание военному ведомству, и оно будет исполнено в точности, как просит ваш король. Через неделю военное соглашение будет составлено, и вы должны принять в том участие, чтобы избежать недоразумений.
Словно не замечая Витворта, Павел продолжал говорить, изрекая свои соображения относительно предстоящего похода. В начале сентября русский десантный корпус искомой численности непременно сосредоточится в порту на Балтике в полной готовности, и он, российский император, уверен, что его воины побьют неприятеля, как громят его в Италии.
Лорд молча стоял, не смея прервать Павла и думая о том, чтобы скорее покинуть кабинет, пока достигнуто благополучие. А когда вышел, измочаленный и довольный, поспешил к себе, чтобы сообщить о произошедшем в Лондон.
Когда решалось, кого из генералов послать, Витворт подал Кутайсову мысль, что было бы желательно направить в балтийский порт генерал-лейтенанта Жеребцова.
— Алексей Григорьевич военачальник от Бога. Английский главнокомандующий герцог Йоркский остался бы весьма доволен его назначением.
11 июня в кабинете Павла была подписана англо-русская конвенция. За содержание российских войск английский король обязан был с началом кампании уплатить 88 тысяч фунтов стерлингов, а затем каждый месяц выплачивать русской казне 44 тысячи, как бы долго война ни продолжалась.
Командующим российскими войсками назначили генерала Германа, командиром одной из дивизий утвердили генерал-лейтенанта Жеребцова.
Условия соглашения Павел считал удачными и не мог скрыть это. Неожиданно он спросил Витворта:
— А что, посол, являетесь ли вы пэром?
— Никак нет, император, этой чести я не удостоен.
— Тогда я сделаю вам приятное. Я сегодня же напишу вашему королю просьбу о присуждении вам этого титула. Надеюсь, он не посмеет отказать мне в этой просьбе.
Витворт, приложив руку к груди, картинно поклонился. Он никак не ожидал такой чести от жестокого императора. Ему даже показалось, что он ошибался, нелестно отзываясь о российском государе.
— Благодарю вас, ваше величество. Я весьма тронут вашим высоким вниманием.
Вскоре войска десантного корпуса — так его именовали в документах — походом направились к Ревелю. Повёл туда дивизию и генерал Жеребцов.
Преодолев ревущую Балтику, корабли с российскими полками высадились у небольшого голландского селения.
В сражение гренадеры и егеря вступили ранним утром.
Сломив сопротивление неприятеля, полк генерала Жеребцова двинулся к недалёкому городку с видневшейся высокой колокольней. Колонны только спустились в широкую лощину, как на них справа и слева обрушились лавы всадников. Французы неслись, угрожающе размахивая саблями. Командир Вязников лишь успел скомандовать: «К пальбе готовьсь!» — и началось.
Палили из ружей почти в лошадиные морды, штыками и прикладами отражали удары сабель, иные храбрецы хватали коней под уздцы, бросались на всадников и стаскивали их с седел.
— За царя-батюшку! За отечество! Круши их, братцы! Осиливай! Бей!
Крики, стоны, ржание разгорячённых лошадей, выстрелы, лязг металла — всё слилось воедино. В гуще схватки оказался генерал Жеребцов.
— Наша берёт, братцы! Сдюжим! — кричал он, носясь верхом.
С его головы слетела шляпа-треуголка, и он, с распалённым лицом, седовласый, напоминал воинственного бога Марса.
— Вперёд, детушки! Ещё одно усилие!
Повинуясь призыву генерала, солдаты дрались не щадя себя, не ведая страха. Французские конники отступили.
Сбившись в колонны, гренадерские роты грозно двинулись к городу, и, казалось, ничто не смогло их сдержать в неукротимом порыве. В городке колонны рассыпались, и солдаты бежали по широкой, выложенной брусчаткой улице, не замечая жужжащих пчёлами пуль. Справа и слева, впереди и сзади тоже были гренадеры. Они тоже что-то кричали, громкое, бессвязное, подавляя криками затаившийся в глубине каждого страх.
Выбежав на площадь, атакующие увидели перед собой плотную людскую стену в голубовато-серой форме и поблескивающие штыки ружей, которые были нацелены на них.
— А-а-а-а! — раздалось оглушающее.
Атакующие бросились на эту стену.
— Бей, братцы! Круши!
Гренадеры и егеря бежали за убегающими французами, миновали окраину города. И тут послышалось:
— Генерала-а убило-о!.. Генерала!..
В следующий миг кто-то хрипло прогудел: