Наступление Смоленского полка в направлении Салтановки завершилось к ночи. По приказу Раевского войска 7-го пехотного корпуса отошли к Дашковке, стараясь ввести неприятеля в заблуждение относительно своих дальнейших действий. Ожидая атак, противник усиленно укреплял занимаемые позиции.
А тем временем главные силы 2-й армии начали переправу через Днепр по отстроенному там мосту. По нему переправился и корпус Раевского, составляя арьергард армии.
За проявленную в бою под Салтановкой храбрость 409 человек из состава 7-го пехотного корпуса были награждены.
23 июля армия Багратиона достигла Смоленска и заняла позиции на левом берегу Днепра, преграждая дорогу из Красного в Смоленск.
В Смоленске уже находилась 1-я армия генерала Барклая-де-Толли, и в городе произошло объединение двух армий. Замысел Наполеона, рассчитанный на уничтожение русской армии, был сорван.
Марш-манёвр 2-й Западной армии представлял собой замечательный пример в истории русского военного искусства. Отчитываясь о нём, генерал Багратион отмечал: «Быстроте маршей армии, во все времена делаемых по самым песчаным дорогам и болотистым местам с теми тягостями, которые на себе ныне люди имеют, и великий Суворов удивился бы».
Особая роль в отмеченном успехе принадлежала генералу Раевскому, чей 7-й пехотный корпус являлся ведущим звеном в армии.
После соединения двух армий создались благоприятные условия для перехода к наступательным действиям. Французские войска были разбросаны, часть их находилась на марше. Однако численность их в 183 тысячи человек превышала численность российских войск, имевших 110 тысяч человек.
Тогда же в Смоленске состоялось военное совещание, на котором было принято решение начать против французов наступательные действия.
В докладной записке императору Александру, направленной в Петербург, Барклай-де-Толли писал:
«Общим мнением решено было двинуться от Смоленска прямо к Рудне и оставить пред Смоленском сильный отряд пехоты с несколькими казачьими полками. Я согласился на сие решение потому, что оно принято было общим мнением, но с условием отнюдь не отходить от Смоленска более трёх переходов, ибо быстрым наступательным движением армия была бы приведена в затруднительнейшее положение, все выходы, полученные столь великим трудом, исчезли бы для нас. Я при сем заметил, что мы имели дело с предприимчивым полководцем, который не упустил бы случая обойти своего и тем исторгнуть победу... 26-го выступили обе армии к Ру дне... Но 27-го числа нашёл на квартире ген. Себастиани дневной приказ, удостоверивший нас, что неприятель известился о намерении нашем и отступил с умыслом...»
Не дремала и русская разведка. 3 августа она донесла, что неприятель со всеми силами переправился на левый берег Днепра и сломил сопротивление 27-й пехотной дивизии генерала Неверовского. Часть сил отошла к Смоленску. В качестве трофея французам досталось семь орудий.
— Семь орудий! — не скрывая возмущения, воскликнул Наполеон. — Я ожидал сообщения, что будут уничтожены все, кто сопротивлялся.
Учитывая удалённость 1-й армии от Смоленска на сорок километров, а 2-й армии — на тридцать километров, непосредственно защищать город назначили 7-й пехотный корпус генерала Раевского. Заняв боевые позиции в шести километрах от города, командир корпуса подчинил себе отходившие к Смоленску части.
А к городу уже спешили корпуса Нея, Мюрата и Даву. Прибыл и сам Наполеон, решивший во что бы то ни стало сломить сопротивление защитников Смоленска.
Предвидя штурм, генерал Раевский решил все свои войска сосредоточить в городе и в нём, используя крепостные строения, оказать врагу сопротивление. Позже он писал: «В ожидании дела я хотел уснуть, но признаюсь, что, несмотря на всю прошедшую ночь, проведённую на коне, не мог сомкнуть глаз: столько озабочивала меня важность моего поста, от сохранения которого столь многое или, лучше сказать, вся война зависела...»
Уверенность в успехе дела придало ему полученное от Багратиона распоряжение: «Друг мой! Я не иду, а бегу, желал бы иметь крылья, чтобы скорее соединиться с тобою. Держись. Бог тебе помощник...»
К вечеру прибыли на подкрепление четыре полка гренадер, они были направлены в резерв. А до того в распоряжение Раевского поступили кирасирская дивизия, полк драгун и полк улан. Кирасирскую дивизию он оставил на правом берегу Днепра, а драгун и улан расположил на левом фланге своей пехоты.
Перестрелка завязалась с утренней зарей. Неприятель повёл главные атаки на правый фланг оборонявшихся, примыкавший к левому берегу Днепра. Французы надеялись захватить там мост и воспретить отход русских войск по нему. Но все атаки были отражены с нанесением противнику значительных потерь огнём артиллерии и пехотой Орловского полка. Берег Днепра, особенно у моста, был завален сотнями трупов.
Однако, несмотря на убийственное поражение, неприятель продолжил безуспешные атаки.
Один из офицеров-адъютантов позже писал:
«Я выехал за Малаховские ворота, близ которых был построен редан[23]. На валу лежал генерал Раевский, при коем находился его штаб. Он смотрел в поле на движения войск и посылал адъютантов с приказаниями. По миновании редана я увидел две дороги. Шагах в 200-х от правой стояли наши стрелки; на другой дороге, которая вела прямо, бы ли на расстоянии 1/4 версты от городской стены сарай, около коих происходил жаркий бой. Французы несколько раз покушались сараи сии взять на штыки; но наши люди, засевшие в них, отбивали атаку. Ружейная пальба была очень сильная...
Скоро затем неприятель открыл по городу огонь из орудий, и через голову мою стали летать ядра; тут пришла мне мысль о возможности быть раненным и оставленным на поле сражения... поехав назад рысью, я возвратился в город, где среди множества раненых пробрался в Королевскую крепость: так назывался небольшой старинный земляной форт с бастионами, который служил цитаделью и был занят пехотою с батарейною артиллериею. Взошед на вал, я следил за действием орудий и видел, как одно ядро удачно попало вкось фронта французской кавалерии, которая неслась в атаку. Часть эта смешалась и понеслась назад в беспорядке.
Вечером получено было приказание к отступлению, и во всём лагере поднялось многоголосное роптание».
Очевидцы рассказывали, что, когда полки генерала Дохтурова пришли на смену утомлённым воинам 7-го пехотного корпуса генерала Раевского, эти последние сказали: «Мы не устали, дайте нам биться, рады все умереть!»
Русские не уступали ни на шаг, дрались, как львы. Наполеон велел жечь город. Много лет спустя он вспоминал:
«Пятнадцатитысячному русскому отряду, случайно находившемуся в Смоленске, выпала честь защищать сей город в продолжение суток, что дало Барклаю-де-Толли время прибыть на следующий день. Если бы французская армия успела врасплох овладеть Смоленском, то она переправилась бы там через Днепр и атаковала бы в тыл русскую армию, в то время разделённую и шедшую в беспорядке. Сего решительного удара совершить не удалось».
Генерал Раевский видел боевые действия 26-й пехотной дивизии генерала Паскевича и велел офицерам штаба отправляться вместе с ним к отважному военачальнику. Подъехав к командному пункту Паскевича, он соскочил с коня и, не выслушав рапорта, обнял его:
— Спасибо, дорогой Иван Фёдорович! Сей победоносный день принадлежит нашей блестящей истории. Мы все, при помощи Всевышнего, спасли не только Смоленск, но гораздо более и драгоценнее — обе наши армии и дорогое наше общество! Благодарю всех, кто ныне находился под вашей командой!
В обороне Смоленска отличилась и 27-я пехотная дивизия генерала Неверовского, действовавшая в составе 7-го пехотного корпуса, которым командовал генерал Раевский.
На подступах к городу против неё выступал пятнадцатитысячный корпус кавалерии, возглавляемый маршалом Мюратом. Используя подвижность, французы обошли левый фланг русского отряда, намереваясь атаковать с тыла. Но находившийся там Харьковский драгунский полк первым бросился в атаку. Однако силы были неравны: на двенадцать вёрст, отражая неприятельские атаки, драгуны отошли по дороге в сторону Смоленска. Французам удалось захватить семь орудий, прикрывавший дивизию казачий полк был оттеснён. Не было ни артиллерии, ни кавалерии. Пехота действовала самостоятельно, будучи окружённой со всех сторон. Противник удвоил атаки в надежде сломить русский отряд, не допустив его к Смоленску.
Не добившись успеха, к генералу Неверовскому направили делегацию с предложением сдаться. Он отказался, заявив, что подчинённые скорее умрут, чем сдадут врагу оружие.
На пятой версте отхода был самый большой натиск французов. Неприятель ввёл в сражение новые полки, но и они не смогли добиться успеха. Драгуны отступали в плотном боевом строю, отражая атаки французской кавалерии.
На двенадцатой версте противник захватил подразделения прикрытия и колонну тыла.
— Русские, сдавайтесь! — предлагал он, сблизившись с драгунами почти вплотную.
Но как сдаваться, если до Днепра остаётся меньше версты! Ушедшие ранее в тыл орудия дивизии заняли огневые позиции и открыли по неприятелю губительный огонь. Их поддержали орудия корпуса генерала Раевского.
Увидев близкий берег, воины 27-й пехотной дивизии генерала Неверовского закрепились у реки и стойко отражали наскоки французских кавалеристов.
Смоленск был первым русским городом, который французам приходилось штурмовать, и потому Наполеон хотел показать силу своей армии. Город выдержал удары града ядер: рушились здания, полыхали пожары, падали сражённые защитники. Но город не сдавался. Стойкость и мужество его защитников позволили выиграть время.
Барклай и на этот раз принял решение отступить. Определяя задачу на марш, он с невозмутимым спокойствием говорил:
— У Валутиной Горы сражается с пехотой Нея отряд Тучкова третьего. Неприятель пытается его обойти и окружить. Этого нельзя допустить. У Заболотья действует конный отряд, который займёт там оборону и задержит противника.
На твёрдом и усталом лице Барклая залегли глубокие морщины. «На его плечах судьба всей России», — читалось во взглядах окруживших его генералов и офицеров.
Тяжёлой походкой он направился к поджидавшей его коляске.
Генерал Раевский хорошо знал генерал-майора Павла Алексеевича Тучкова, именуемого в документах Тучковым 3-м. Он слыл отважным и мужественным военачальником, под стать своим родным братьям. Старший брат — пятидесятитрёхлетний Николай Алексеевич, генерал-лейтенант, — командовал пехотным корпусом в армии Барклая; средний брат, Сергей Алексеевич, был дежурным генералом в Дунайской армии; Тучков 4-й, Александр Алексеевич, командовал бригадой.
Накануне начальник штаба 1-й армии генерал Ермолов назначил бригаду Тучкова 3-го в авангард направлявшихся к Днепру войск.
— По выходе на Московскую дорогу вам надлежит поворотить налево, в сторону Бредихина, — уточнил по карте Ермолов. — А казаков послать к Днепру, где Соловьёвская переправа. Следуйте строго по маршруту, не уклоняйтесь!
Всю ночь бригада находилась в пути, выбираясь просёлками на Московский большак, и утром достигла его. Предстояло повернуть влево, к Бредихину, как указал Ермолов, но что-то удержало генерала сделать это. Правее на Московской дороге располагалась деревня Лубино, за ней Латышино. Там наших войск не было, и вообще отсутствовало прикрытие. А именно там, вероятнее всего, ожидалось появление противника.
Как поступить? Повернув направо, он, Тучков 3-й, нарушит приказ командования, а следовать влево — значит подвергнуть угрозе главные силы. Ударом во фланг неприятель сомнёт идущий за авангардом корпус брата, Тучкова 1-го, и вынудит его ввязаться в сражение. Возникнет угроза и над всей армией. Обстановка диктовала отказаться от выполнения полученной задачи.
— Головному дозору поворотить направо! — решился генерал и повёл авангард к Лубину.
Пройдя версты три за село, Тучков 3-й увидел высотку с несколькими избами. Рядом пролегала Московская дорога.
— Как называется эта деревня? — спросил он у мужика.
— Валутина Гора, — ответил тот.
Здесь генерал и решил занять оборону, чтобы задержать неприятеля. Расположив егерей по обе стороны дороги, он оставил в резерве пехотные полки и развернул артиллерию.
Едва солдаты изготовились, как появилась пехотная часть из корпуса Нея. Она с ходу атаковала позиции русских, но была отброшена огнём. Последовала вторая атака, перешедшая в рукопашную схватку. И снова позиции остались за русскими. Подошло подкрепление, и последовала третья атака. Лишь после четвёртой атаки, под угрозой охвата бригады с фланга, тучковцы отошли и закрепились на противоположном берегу речки Строгань.
Узнав об этом, Барклай направил к Валутиной Горе генерала Ермолова, поручив ему руководить сражением. Туда же помчались казачий отряд генерала Карпова и три гусарских полка, а затем последовал приказ и генералу Орлову-Денисову.
Его отряд прискакал к деревеньке Заболотье, находившейся неподалёку от Валутиной Горы, в разгар сражения.
Перед деревней распростёрлось широкое поле, посреди которого тянулась дорога. Залёгшая у неё французская пехота ударила по отряду залпами. Вблизи не было никакого укрытия. Оставалось либо отступить, либо решиться на атаку.
— Пики к бою! — подал генерал команду и первым помчался в сторону неприятеля.
Вслед за лейб-казаками понеслись в атаку два других полка: лейб-уланский и бугский казачий. Французы были смяты и отброшены к лесу.
Наполеон, наблюдавший схватку из леса, пришёл в бешенство. Он приказал направить к дороге подходившую дивизию генерала Жюно, чтобы оттеснить русскую кавалерию и выйти к Валутиной Горе.
Однако сделать это было непросто. Спешившиеся казаки и уланы поражали огнём неприятеля, не позволяя тому приблизиться.
Наполеон подозвал адъютанта:
— Передайте Жюно, что при таких успехах ему не носить маршальских эполет.
Выслушав адъютанта, мечтавший о маршальском звании генерал бросил в атаку все силы, которыми располагал.
Французы шли по кочковатой, покрытой мохом равнине, проваливаясь в трясину. Сзади их подгоняли командиры, а впереди по ним вели губительный огонь русские стрелки.
Русские стояли насмерть. Впрочем, отступать им было некуда: позади простиралось болото. Командир распорядился передать приказ: «Исход для нас один: одолеть врага или с честью умереть». Он не знал, что у Валутиной Горы французам удалось окружить бригаду Тучкова, а самого генерала пленить.
В сумерки в расположении отряда невесть откуда появился мужик.
— Кто таков? Как сюда попал? — набросились на него солдаты.
— Из Заболотья я. Местный.
— Так тебя ж, дурака, подстрелят! Зачем пришёл?
— Дак вас же выручать. Кругом-то твань!
— Болота, что ли?
— По-вашему — болота, а по-нашенски — твань. Без меня вам отсюда не выбраться.
— И тебе известна дорога?
— А то как же! Не знал бы, не пришёл.
Они начали отход в полной темноте. Дорога была тяжёлой, местами приходилось идти по зыбкой трясине. Лишь под утро отряд вышел из болот.
— Ну, спасибо тебе, братец, за помощь. Спасибо за выручку, — благодарил мужика генерал. — Как же твоё имя?
— Иваном звать. Иван Заболотнев. У нас тут все так прозываются... Заболотные.
Накануне Великой битвы
Вечером из Царёва Займища в штаб Раевского приехал командир 12-й пехотной дивизии генерал-майор Васильчиков.
— Есть новость, — объявил он, входя к Николаю Николаевичу. — Прибыл новый главнокомандующий!
— Кто же? Уж не Кутузов ли?
— Он самый!
О необходимости замены Барклая-де-Толли говорили давно. Возмущались столь долгим отступлением и уклонением от генерального сражения. Высказывалось, что, мол, иноверцу Барклаю ничто русское не свято. Называли много кандидатов: и Беннигсена, и Багратиона, но более всего склонялись к назначению Кутузова.
И как ни уважал Раевский Барклая, однако симпатии к Кутузову брали верх. Он знал его ещё со службы в Екатеринославской армии Потёмкина и позже слышал о Кутузове лестные отзывы, как об умном и весьма осторожном военачальнике, который умеет в сражении выждать, чтобы в удобный момент ударить наверняка.
— А видеть Кутузова не довелось?
— Лицезрел, когда он вместе с Барклаем прикатил на квартиру. Тяжело ему будет: лет-то много, да и с тяжкими ранениями он.