– Да уж, странное, должно быть, ощущение.
– У меня аж голова разболелась, пока думал об этом. Помнишь, что я тебе говорил, когда мы впервые повстречались? Когда ты бродил по Сорок второй улице, а я никак не мог допытаться, что ты ищешь?
– Помню.
– Я сказал тебе, что у каждого непременно есть своя дурная привычка или какой-то порок. Это как бог свят, брат. Ничего более правдивого ты от меня никогда не слышал.
– Интересно, был ли порок у Глена Хольцмана? – размышлял я.
– Был, даже не сомневайся. У живого человека он был обязательно. Если повезет, узнаем, какой именно.
Элейн уловила достаточно примечательных словечек в нашем разговоре, чтобы заинтересоваться. Я рассказал ей подробности.
– Ти-Джей просто восхитителен, – сказала она. – Он то крутой и видавший виды мужчина, то через секунду видна насквозь его подростковая наивность. В его возрасте само понятие о смене пола должно вызывать неприятные мысли и тревожить.
– Да, но не все в его возрасте с этим понятием знакомы. Там, где он обитает, о таких вещах узнаешь поневоле.
– Наверное, ты прав. Остается надеяться, что он не нарастит себе сиськи сам в один прекрасный день. Думаю, мне будет нелегко воспринимать его в новой роли.
– Вряд ли он пойдет на такое.
– Это хорошо. Так ты предполагаешь, что за Гленом Хольцманом водился какой-то грешок?
– Ти-Джей уверен, что дурные наклонности есть у каждого. Кстати, о Хольцмане.
Я посмотрел на часы и решил, что еще не поздно позвонить вдове. Особенно если не было особой надежды застать ее дома. Так и оказалось. Только на этот раз я не стал вновь слушать голос ее покойного супруга, а дал отбой, как только щелкнул автоответчик.
– Что-то ведь привело его на Одиннадцатую авеню, – сказал я. – Он действительно мог всего лишь захотеть размять ноги. Но почему решил разминать их в том направлении? Случайность? Или же он пошел искать на Одиннадцатой авеню то, что там могли ему предложить.
– Мне он не показался любителем крэка.
– Мне тоже. И тем не менее я знал многих подающих надежды молодых профессионалов, которые по секрету от всех вдыхали кокаиновые дорожки.
– Но разве люди его типа покупают дурь на улицах?
– Нет. Обычно не покупают. Но тогда, быть может, его пороком был нестандартный секс, и он искал любви не там, где следовало бы?
– С такой-то женой, сидящей дома?
– «Цветок чистейшей нежности на родине ждет меня»[22]. Да, но все ли так просто?
– Не все просто, что верно, то верно, – согласилась она. – Большинство мужчин дома ждут жены, но не все к ним торопятся. Вероятно, он погнался за новизной ощущений.
– То есть его привлекали долговязые девушки с огромными руками и ступнями?
– И членами между ног. Но он сильно рисковал, снимая уличную проститутку в том месте.
– С чего ты взяла?
– Я имею в виду не обычный риск, когда связываешься с дешевой шлюхой. Вспомни вид из их окна. Если бы она подошла к нему, то вполне могла видеть как раз тот угол. Более того, у нее была бы возможность даже наблюдать, как в него стреляли.
– При условии, что она стояла под нужным углом и вид ничем не был заслонен. Впрочем, с такой дистанции трудно вообще хоть что-то разглядеть.
– Возможно, ты прав. Как считаешь, она оставит квартиру себе?
– Понятия не имею.
– А тебе понравилось бы там жить? Не обязательно в той же квартире, но в похожей?
– Ты намекаешь на близость к небу?
– Да, близко к небу и с убийственно красивым видом. Если мы однажды надумаем съехаться… Впрочем, ты, должно быть, не в настроении обсуждать это сейчас.
– Не имею ничего против.
– Честно говоря, мне всегда нравилось мое гнездышко, но я бы предпочла переехать куда-то, где никто до нас не жил. В новый дом. У моей квартиры слишком длинная и не самая приятная история.
– Но мы столько раз занимались с тобой здесь любовью.
– Я думала не об этом.
– Понимаю.
– Я вышла из игры, но живу в той же квартире. И мне это больше не кажется хорошей идеей. Даже если мы не станем съезжаться, я уже не уверена, что мне здесь уютно.
– Ты хочешь продать квартиру?
– Я могла бы. Хотя при нынешнем положении дел на рынке выгоднее было бы ее сдавать. Компания, которая занимается моими вложениями в недвижимость, позаботится и об этом.
– Ты богата, слов нет.
– Да, и не собираюсь извиняться за это. Я ничего не украла и не получала наследства, а просто взяла и заработала самым примитивным путем.
– Все правильно.
– Да, я натрахала себе много денег. И что? Все честно. Быть может, не вполне законно, зато честно. Я тяжко трудилась, экономила и по-умному вкладывала капитал. И чего мне стыдиться после этого?
– Конечно же, нечего.
– Я как будто извиняюсь за что-то, правда?
– Немного похоже на то, – ответил я. – Но в чем проблема? Никто не совершенен. Скажи лучше, где бы ты хотела поселиться.
– Я думала об этом. Мне по душе этот район. Но если история есть у квартиры, то и у района тоже. А что ты сам? Не хочешь оставить за собой номер в отеле под офис?
– Тот еще офис!
– Но ты просто будешь принимать там клиентов.
– Раньше офисом мне служили бары, – напомнил я. – А сейчас вполне хватает кафе.
– Тогда, выходит, ты хочешь отказаться от комнаты?
– Даже не знаю.
– Но номер такой дешевый, – принялась перечислять достоинства моей дыры Элейн. – Он подпадает под закон о контроле над стоимостью аренды. Ты вполне способен содержать его, чтобы иметь свое личное пространство, если оно тебе понадобится. Даже совместная жизнь со мной покажется тебе легче, если ты будешь знать, что рядом есть твое собственное жилье.
– Что это будет? Типа бомбоубежища?
– Называй как угодно.
– И у тебя будет нечто подобное, если ты не продашь эту квартиру.
– Нет уж, – сказала она. – Как только я выкачусь отсюда – все! На Пятьдесят первой улице меня больше не увидят. Даже если все пойдет наперекосяк и мы не уживемся… э-э… вдвоем, то сюда не вернусь. И коль зашла речь о переезде…
– Продолжай.
– Даже если мы не готовы поселиться вместе, мне пора подумать о том, чтобы убраться отсюда. Вроде бы глупо искать временное жилье, зная, что скоро понадобится место для двоих, но я все равно хочу перемен. И чем скорее, тем лучше.
– С чего вдруг такая спешка?
– Даже не знаю.
– Так уж и не знаешь?
После минутного молчания она призналась:
– Мне сегодня позвонил один тип. Из прежних постоянных клиентов.
– Он не знает, что ты отошла от дел?
– Знает. Я ему говорила.
– Вот даже как!
– За последний год он звонил несколько раз. Думает, я просто капризничаю и это у меня пройдет.
– Теперь все ясно.
– Куда уж яснее. Когда торгуешь передком двадцать лет, а потом вдруг становишься недоторогой, никто не верит, что навсегда.
– Наверное.
– Несколько раз он звонил просто потрепаться. По крайней мере, так говорил. Что ж, мы с ним знаем друг друга много лет, у нас установились вполне дружеские отношения, и ты не можешь взять и послать старого приятеля к такой-то матери ни с того ни с сего. Но и мне уже неохота чесать языком с бывшим клиентом. Так что я особо не рассусоливала, и разговоры получались короткие. Никто не в обиде. «Мне пора бежать. Будь здоров».
– Хорошо. Правильно.
– Сегодня он спросил, нельзя ли ему приехать. Нет, ответила я, нельзя. Просто пообщаться, настаивал он. У него, дескать, трудный период в жизни, и хочется поделиться с кем-то, кого хорошо знаешь. А это чушь собачья. В том смысле, что я вовсе не знаю его так уж хорошо. И сказала: извини, но ничего не получится. Так уж обстоят дела. Я, говорит, заплачy. Дам двести долларов, чтобы приехать и потолковать по душам.
– А ты?
– Я ему отказала. Психотерапия не моя специальность. И попросила больше не звонить. Ему не разговоры требовались, как ты наверняка сам догадался, не так ли?
– Да уж, сообразил.
– Он считал, что, стоит войти в гостиную, как легко окажешься в спальне. Думал, возьму деньги и уж отработаю их по полной программе. Но здесь дело даже не в сексе, а во власти надо мной. Ему очень хотелось заставить меня делать то, чт вызывает у меня отвращение.
– Кто он такой?
– Какая разница?
– Я мог бы с ним поговорить.
– Нет, Мэтт. Это исключено.
– Как скажешь.
– Если он не будет меня доставать чаще, чем раз в два месяца – а, надеюсь, он теперь вообще отвяжется, – то это я как-нибудь переживу. И мне не нужна защита. По крайней мере точно не от этого урода.
– Уверена?
– Да, уверена.
– Но сменить номер телефона все же не помешало бы.
– А я сделаю все разом. Перееду отсюда. Новый адрес, новый номер телефона.
– Одним выстрелом – двух зайцев.
– Точно.
Я немного поразмыслил над ее словами:
– Только в таком случае тебе нужно сразу начинать подыскивать новое жилье.
– Я уже начала это обдумывать. Ты бы предпочел, чтобы я переехала в твой район, или я не права?
– Права. Я там обвыкся, как ты привыкла к Тертл-Бэй. Там есть постоянные рестораны и кафе, куда я хожу, и, конечно же, место регулярных собраний АА. Заведение Мика всего в двух шагах. Рядом Линкольн-центр, Карнеги-холл и большинство лучших театров города. Не то чтобы мы с тобой были завзятыми театралами, но осознавать это приятно.
Хотя это не единственный район в городе, который мне нравится. Не могу даже сказать, что он самый мой любимый. Мне по душе Вест-Виллидж, Челси, Грамерси-парк. Или даже еще ближе к центру – Сохо, Трайбека.
Я не вводил ее в заблуждение, но, если честно, последние два района вызывали в памяти не слишком добрые воспоминания.
– Или возьми чуть дальше вдоль западной стороны, – продолжал я. – Скажем, Западные Семидесятые улицы. Оттуда легко дойти пешком или проехать пару остановок на автобусе до моего нынешнего отеля. Так что я смогу оставить номер под офис и без проблем посещать встречи той же группы АА. Видишь, стоило только задуматься, и открылось огромное количество возможностей. Мы можем поселиться практически где угодно.
– Но только не покидая Манхэттена?
– Нет, определенно не покидая острова.
– А в Альбукерке не хочешь податься?
Незадолго до прошлого Рождества на меня пролился, можно сказать, «золотой дождь». Я взялся за срочное задание, блестяще справился с ним и получил круглую сумму в виде гонорара. Когда вскоре после наступления нового года семестр на ее курсах в колледже закончился, мы полетели в Нью-Мексико и две недели разъезжали по северной части штата, населенной в основном индейцами из племени пуэбло. И оба влюбились в глинобитную архитектуру Альбукерке и Санта-Фе.
– Там мы могли бы позволить себе купить целый особняк, – подхватил я. – С затейливыми украшениями, башенками и изогнутыми стенами. И было бы не важно, в каком месте поселиться, потому что пришлось бы повсюду добираться на машине, а жить в любом районе там намного безопаснее, чем где бы то ни было в пределах Нью-Йорка.
– Так тебе хотелось бы туда?
– Нет.
– Слава тебе, господи, – сказала она. – Потому что меня туда совершенно не тянет. По всей стране полно городов гораздо лучше Нью-Йорка, но я не хотела бы жить ни в одном из них. И у тебя такое же ощущение, верно?
– Боюсь, что да.
– Хорошо, что мы так подходим друг другу. Даже вкусы совпадают. А если соскучимся по саманным домам, всегда сможем смотаться в Альбукерке.
– В любое время, – кивнул я. – Он от нас никуда не денется.
Около полуночи мы улеглись спать. Спустя час я понял, сон не идет, и на цыпочках вышел в гостиную. Там была стойка, набитая журналами, и книжный шкаф с большим выбором литературы, не говоря уже о вечном телевизоре, но только я от беспокойства никак не мог ничем себя занять. Оделся и встал у окна, в которое на том берегу реки была видна неоновая реклама «Пепси». С той поры, как Элейн поселилась в этой квартире, в округе возвели множество новых зданий, но рекламу ни одно из них не заслонило. Буду ли я скучать по ней, когда мы переедем? А Элейн?
Внизу мне безмолвно кивнул в знак приветствия привратник, а потом снова устремил взгляд в бесконечность. Это был молодой еще человек, недавний эмигрант из какой-то страны арабского Востока, и у него вечно торчали на голове наушники, подключенные к плееру. Я был уверен, что он подсел на попсу из хит-парада «Лучшие сорок песен недели», но однажды случайно выяснил, что слушает он одну и ту же запись с мудрой лекцией о том, как усовершенствовать свою личность, стать хозяином жизни, научиться зарабатывать большие деньги, сбросить вес и поддерживать себя в наилучшей спортивной форме.
Я пошел по Первой авеню мимо здания ООН до Сорок второй улицы. Там я свернул направо, обогнул квартал и вернулся обратно на Вторую авеню. По пути мне попались несколько баров, и хотя они не слишком манили меня зайти, легкие позывы все же ощущались. Я мог попытаться застать Мика в баре «У Грогана», но если бы он оказался там, это означало посиделки до утра, и пусть мы бы даже их максимально сократили, я бы все равно очутился слишком далеко в глубине Вест-Сайда, чтобы потом пришла охота тащиться снова до Восточной Пятьдесят первой улицы.
Совместная жизнь поможет снять такую проблему. Но сколько других она создаст?
На углу Второй авеню и Пятьдесят девятой улицы располагалось круглосуточное кафе. Я устроился за стойкой бара, заказал датский сливовый пирог и стакан молока. Кто-то уже успел оставить ранний выпуск «Нью-Йорк таймс», и я начал читать газету, но не мог сосредоточиться на прочитанном. Быть может, и мне нужно послушать запись с лекцией о том, как усовершенствовать свою личность? «Дайте Развиться Скрытым Возможностям Вашего Интеллекта! Станьте Полновластным Хозяином Своей Судьбы!»
Но мне не требовалась мобилизация скрытых возможностей. У меня и так хватало мозговых извилин, чтобы понять ситуацию, в которой я оказался.
Джен Кин вернулась в мою жизнь, пусть ее собственное существование приближалось к концу. Вот с ней мы практически уже жили когда-то вместе и шли к окончательному сближению, когда отношения внезапно потерпели крах, и мы потеряли друг друга.
Теперь в таком же положении оказались мы с Элейн и приближались к той же стадии. Мне был отведен угол в ее стенном шкафу, ящик в гардеробе и половина ее постели, на которой я спал несколько ночей в неделю. А поскольку эта стадия неизбежно становилась переходной, где все неопределенно и, возможно, даже неопределимо, следовало все основательно взвесить и оценить. Необходимо ли мне, не задумываясь, включать переадресацию телефонных звонков, когда я собрался ночевать на Восточной Пятьдесят первой улице? И должен ли я был так уж извиняться потом, если забывал отключить переадресацию? Или мне провести к ней вторую телефонную линию?
Или же нам вместе куда-нибудь переехать? Действительно ли лучше будет в таком случае сохранить за собой номер в гостинице? Выбрать нам мой район, ее район или какую-то нейтральную территорию?
Обсудить это с ней еще раз? Или избегать подобных разговоров вообще?
Обычно подобные мысли не доставляли мне дискомфорта и даже порой забавляли. Но Джен угасала, и почему-то этот факт бросил на все свою мертвенно-желтую тень.
Мне было страшно, разумеется. Я боялся, что случившееся однажды, повторится в том же варианте, и мне скоро придется забрать свою одежду, оставив ключ на кухонной стойке. Я боялся, что запущенный номер в заштатном отеле, за который я изо всех сил цеплялся, так и останется моим домом до конца жизни, то есть до тех пор, пока эти самые последние силы не оставят меня, и, лежа на узкой кровати в нижнем белье, я встречу смерть. А потом меня вынесут оттуда чужие люди в мешке для перевозки трупов.
Я боялся, что жизнь развалится на части, потому что так происходило всегда. Боялся плохого конца, потому что он всегда был плохим. Но больше всего я боялся в итоге сам оказаться виноватым во всем. Потому что в глубине души костями и печенкой всегда ощущал свою вину за то, что происходило со мной.