— Значит, если они боятся нас, то мы победим! — воскликнул самый младший, я невольно улыбнулся.
Ночью мы не разводили костров, молча жевали сухие лепёшки. Молчали и горы, бой прекратился ещё до наступления темноты. И только у самых маленьких была надежда. Женщины заботились о детях, старики готовили оружие. Я точил и без того острый меч. Вжик — вжик, правильный камень вышибает искру, оружие плачет, вжик-вжик.
Мы поднялись засветло. Никто не командовал, просто все в одночасье стали огромным живым организмом. Да и то ведь у нас была одна общая цель. Теперь шли ни кого не ожидая, не сплачиваясь, в ком были силы забрели далеко вперёд, оставив слабых позади. Я шёл рядом с матерью, я видел как ей тяжело, но она шагала твёрдо, сильно прижав к груди Айгу.
— Мама, — спросил я, — почему ты не уйдёшь к людям?
Она посмотрела на меня долгим грустным взглядом:
— Я не могу, сынок.
— Почему же, разве они убьют тебя?
— Нет, не убьют.
— Будут пытать и ненавидеть за то, что ты жила среди орков?
— И пытать не будут, и ненавидеть, тоже, не станут. Может быть, будут сторониться, а мальчишки придумают, какое-нибудь, обидное прозвище, но некоторые просто станут жалеть. Можно и уйти в такие места, где никто ничего о тебе не будет знать, и потому болтать не будут. Мир людей огромен, Эрх.
— Тогда что держит тебя, ведь я знаю, по ночам ты иногда плачешь. Я думаю, ты тоскуешь по своему племени.
— Тоскую, и ещё думаю, о том, что стряслось с моими родителями и…
— И… моим отцом?
— Ты знаешь?!!
— Джер сказал мне, когда мы с ним прощались.
— И?
Я в ответ пожал плечами, давая понять, что у меня нет ответа на этот вопрос, пока нет:
— Ты не ответила мне.
— Я могу уйти. Я даже могу забрать тебя, ту причину, что не позволила умереть, когда Джер похитил меня. Но я не могу бросить Айгу, не могу поставить под угрозу жизнь того, что я ношу в себе.
— Мама.
— Обещай мне, если со мною что ни будь случиться, ты позаботишься о сестре.
— Я уже обещал отцу.
— Теперь мне.
— Обещаю.
Айга осмотрела на меня огромными и синими, как у матери, глазами:
— Братик.
— Обещаю, — повторил я.
Нас настигли на рассвете седьмого дня нашего бегства, в том месте тропа, словно специально становилась шире, как проглотившая кролика змея. Хорошее место для привала и… битвы.
Я впервые так близко увидел людей. Они поразили меня схожестью в лицах, оружием, которое так сильно отличалось от нашего, и одеждой. Одежда удивила меня больше всего, это было очень красиво, не то что наши шкуры, которые выделывали женщины и сами же шили. Всё это промелькнуло в моей голове и исчезло. Эти люди пришли не знакомится с нами, а убивать. Но я не увидел на их лицах ни жажды крови, ни свирепой жестокости, было такое чувство, что для них это не больше чем работа, которую нужно выполнить, хорошо и в срок. Мы застыли друг напротив друга и ждали. Мы — смерти, что могли сделать дети против опытных воинов? Люди ждали приказа убивать, кое-кто из них прятал глаза. Я понял им это не приятно. Они истинные рубаки, и не погнушаются ни каким боем, но с равным противником. А сейчас должна была состояться бойня. И мне вдруг подумалось, что ждать нельзя, нужно облегчить участь и нам и им. И выхватив меч, я бросился вперёд. Я никого не защищал кроме собственной чести и возможно чести людей. Это не было и храбростью, так, отчаянье загнанного в угол зверька.
За мной, как лавина за маленьким камушком, ринулись мои товарищи, впрочем, это даже с натяжкой, причем очень большой, нельзя было назвать лавиной, всего лишь маленькая струйка камней.
Я не помню самого боя, для меня он был лишь бешено стучащим в груде сердцем, казалось, весь мир вокруг перестал существовать, были только я и люди. Не знаю, уж получилось ли у меня убить кого-нибудь, пару раз мой меч доставал беззащитную плоть, но вскоре всё закончилось. Я только почувствовал, как из разбитый головы мне за шиворот потекла тёплая струйка, и всё померкло.
Я очнулся от того, что мне дали по рёбрам.
— Смотри, Харт, да это же человек! — надомною нагнулся рыжеволосый воин, он был без шлема, битва закончилась.
— Верно, — тот, кого звали Хартом, стряхнул с моего лица прядь давно не мытых, превратившихся в единую массу волос, — только грязный очень.
— Наверное, это сын той светленькой. Интересно, он по-нашему понимает?
— А ты его сам спроси.
— Эй, — почему-то повысив голос, начал воин, — ты наш язык знаешь? Он говорил, делая расстановку между словами, словно для дурачка.
Мне сделалось противно, и эти люди называли урукхаев зверьём.
— Не, по-моему, он форменный зверёныш.
— Зверёныш и есть. Что делать-то с ним будем?
— С собой заберём, человек все-таки.
— А там что, на ярмарках показывать будем?
Я оскалил зубы, они не были такими же острыми как у орков, как я жалел об это сейчас.
— Глянь, понимает, — рассмеялся Харт.
Я бы вцепился ему в руку, но в этот момент раздался крик:
— Не отдам!
Я вскочил на ноги. У края тропы над самым ущельем, куда и заглянуть то было страшно, стояла моя мать. На руках у неё по-прежнему была Айга, которая сейчас ревела во всё горло. Я пошатнулся, голова кружилась, всё вокруг было как в тумане, казалось камни, и мёртвые тела на земле подрагивают. Я почему-то не удивился и не испугался, увидев трупы, всё было таким не реальным, точно сон. Снов нельзя бояться, так учила меня мать. Люди бродили будто бы бесцельно, осматривая погибших.
«Неужели ищут кого?» — но я ошибся. Перевернув очередное тело, это был старик которого я звал Дел, воин тяжело вздохнул и всадил в грудь орку свой меч, после чего повернул из стороны в сторону, тело дрогнуло. Возможно, Дел был только ранен или же решил притвориться и переждать, я не знал. Но меня эта сцена настолько поразила, что в груди заклокотала ярость, но я сдержал себя, сдержал, кусая губы и втыкая себе в ладонь собственные ногти. Настанет время отомстить, но потом, сейчас, главное моё обещание, я должен спасти мать и Айгу. А моя мама заметила меня:
— Эрх!
К ней осторожно, не обращая на меня внимания, направился мужчина:
— Брось, — сказал он властно.
Но мать ещё сильнее прижала к себе дочь, та вновь закричала.
— Брось, и пойдём с нами, мы не причиним тебе зла.
Моя мать подвинулась к краю.
— Разожми руки, — с мольбой в голосе шептал мужчина.
— Нет.
— И мы вновь будем вместе. Твои родители будут так рады, узнав, что ты жива.
— Гаин, орки не убили твоего сына, — она указала кивком головы на меня, — неужели ты убьёшь мою дочь?
— Это мой сын?
Я стоял, замерев, слишком много событий, слишком много. Но почему сердце упорно при слове отец возвращало в памяти Джера.
— Вот видишь, он здесь, — говорила мать, и в её голосе была надежда. — Все эти долгие годы я жила ради него.
— И мы будем жить дальше, — мужчина подошёл на шаг ближе, — выбрось выродка.
Мать не ответила, только лицо её при этих словах сделалось очень спокойным, она сделал уверенный шаг вперёд и, замерев на краю, вдруг оттолкнувшись, бросилась вниз. Айга закричала.
Мужчина замер и выругавшись плюнул на землю. Потом направился ко мне:
— Сын.
Я поднял на него лицо, я не плакал, я просто чувствовал образовавшуюся внутри пустоту. Жгучую, точно след от удара кнутом. Она призывала заполнить её чем-нибудь, всем чем угодно, своей смертью, или чужой, не важно. В первое мгновение я хотел броситься следом за матерью, туда, где стих голос Айги. Но я неожиданно вспомнил своё тройное обещание, свою клятву позаботится о сестре. «А вдруг они ещё живы, — зародилась во мне безумная мысль, — вдруг я найду их там внизу? Может, их задержали ветви деревьев».
— Сын, — повторил Гаин.
— Я не твой сын, — ответил я твёрдо.
Вокруг начинали собираться войны, всем было интересно. Я не чувствовал враждебности с их стороны, скорее поддержку и сочувствие, они могли понять меня, ведь я был человек.
— Ты слышал, что сказала твоя мать?
— Я не твой сын.
— Мы вернёмся к людям, сынок.
— А они похожи, — прошептал кто-то.
Я вздохнул и, собрав всю ненависть, всю злобу и гордость, произнес, как отчеканил:
— Я — урукхай!
Повисла тишина, я посмотрел в лицо отца, которое вдруг как-то сразу постарело и, плюнув под ноги, пошёл к обрыву.
— Что делать, будем, Гаин?
— Может силой?
— Пусть идёт, — голос человека, который называл себя моим отцом, был усталым.
— Куда? Орки, даже если он и найдёт, какой ни будь выживший в этих местах клан, не примут его, он человек.
— Пусть идёт.
Я стоял над пропасть и смотрел вниз, хотя дна видно не было. Но я уже знал, что буду делать, пусть на это понадобится время, но я спущусь, я отыщу мать и сестру. За моей спиной уходили люди. Они больше не звали меня с собой.
Когда людей поблизости не осталось, я собрал все тела, ни одного человека среди них не было, да и вряд ли мы дети кого-то смогли убить. Сложил их в небольшой пещерке и до ночи таскал камни, заваливая её. Трупов было мало, очень мало, почти весь наш отряд просто скинули со скал и все дела.
Закончив свою тяжкую работу, я подполз к краю пропасти, на какую-то долю секунды отчаянье охватило мою душу — мне не спуститься, но мой взгляд зацепился за тропу узкую и, казалось бы, не проходимую, не известно кем проложенную по отвесному боку горы, и я начал спуск. Думаю, меня спасло то, что я не боялся умереть, мои пальцы не дрожали, и не билось в бешеном ритме сердце. Я был спокоен, у меня не осталось ничего из того, чтобы я мог потерять. При спуске я не пользовался даже верёвкой, которую прихватил с собой, обнаружив её в нашем нехитром скарбе, который мы донесли с собой до этого проклятого места.
Мой путь не был долог, я нашёл тела на выступе, с которого так же было не видно дна, как и с того самого места, откуда я спустился, и у меня больше не осталось надежды, для этого не нужно было тормошить мать и сестру. Удар об бесчувственный камень сделал своё дело и накормил голодных духов Безымянных гор. Я просто сел рядом и заплакал. Плакать не достойно война, это непозволительная слабость. Но воином называется тот, кому есть за что бороться. У меня не было ничего. Я даже умереть не мог, потому, как не мог предстать перед умершими, моя клятва была не выполнена, моя тройная клятва.
— Обещай, — грохотнуло где-то в горах голосом Джера.
— Обещай, — присоединилась к нему мать.
— Братик…
Я спрятал лицо в колени и зажал уши, а горы смеялись всю ночь до утра, издевались надомною, пытаясь сожрать и мою душу.
С восходом солнца я поднялся. Я должен был сделать единственное, что мог для Айги и матери, похоронить их. Я закидал их камнями, так и побоявшись дотронуться до тел. Я сам не знал, чего боялся, может быть того, что поверю в то, что их больше нет.
Простившись, я поднялся наверх той же тропой. Один раз я чуть не сорвался, и на мгновение мне захотелось сдаться, оказаться там же где Айга и мать, но я испугался, и пальцы судорожно схватились за бесчувственный камень.
Вскарабкавшись на тропу, я лёг и заснул. Не знаю, сколько я так спал, но разбудило меня странное чувство, будто бы меня окунули в мерзко пахнущую слизь. Я открыл глаза и вздрогнул, изо рта моего вырвалось облачко пара, ночью в горах, стало холодно, я весь дрожал. Вокруг толпились какие — то странные твари — пауки, многоглавые змеи, огромные кошки с которых, будто бы сняли кожу, они суетились вокруг, и через них я видел свет огромной луны нависшей над горами.
Я догадался, это были те призраки, о которых рассказывали нам разведчики, призраки, живущие за горами. Но почему они вышли сюда?
Приглядевшись, я приметил, непонятные мне существа слизывали с камней тёмную застывшую кровь. Это у них получалось очень ловко. Есть на камне тёмное пятно, подходит зверь и вот уже камень чист.
Я не понимал, питаются они подобным образом или просто очищают горы, но призраки, отведавшие крови становились как бы плотнее. Меня они не трогали, будто бы вообще не замечали. А с рассветом потянулись прочь. В миг, когда небо стало серым вокруг меня не осталось ни одного зверя. Но я увидел такое, от чего мои волосы стали дыбом. Сквозь камни, которыми я завалил пещеру, начали выходить орки, они шли, и ветер колыхал их тела, они были ещё прозрачнее пауков, но я узнавал их, каждого, они столпились вокруг меня и стояли молча. И я молча, с ужасом, смотрел на них. Потом по тропе начали подходить войны, те, что погибли у подножия, защищая наш отход и так же те, кто умер, не дойдя до гор, и те, кто бросились вниз со скал, среди них я увидел Айгу и мать. Их было так много, что мне показалось, что тропа, где совсем недавно хватило места для боя, не вместит их всех, но им не нужна была земля под ногами. И я был единственный среди них живой, вокруг меня стояли мертвецы. Но они не осуждали меня. Я увидел своего отца Джера, он был рядом с моей матерью, за край его плаща держался Джук, и голова его была на своём месте. В этот момент я позавидовал свому сводному брату, он был со всеми вместе, им было не страшно, а я был один.
Отец посмотрел в сторону восходящего солнца, потом на меня. А я не понимал, чего же они ждут. Их глаза были такими, что я не сразу подобрал слово, а потом понял — голодными. У мертвецов не было сил идти дальше, а я не мог накормить их кровью врагов. Да и вообще, что я мог сделать? Тогда я достал нож и вскрыл вену на левой руке. Первые капли упали, но не долетели до земли. Призраки не позволили им пропасть бесцельно. Каждому из них было не много надо, капля, а то и меньше. Они питались и уходили прочь, а я стоял на коленях с вытянутой рукой и думал, что ничего этого нет на самом деле, я просто схожу с ума.
В конце концов, рядом со мной остались только мать, отец и Айга. Меня качало, то ли от потери крови, то ли моё тело двигалось в каком-то странном танце.
— Простите, — прошептал я.
И услышал в ответ:
— Живи.
Глоток крови для каждого. Потом мать коснулась раненой руки, и меня точно обожгло, я вскрикнул и упал на камни.
В этот раз меня разбудило солнце. Я со стоном поднялся и, вспомнив своё ночное видение, огляделся. Вокруг было всё так же как до момента наступления темноты, ничего не изменилось, вот только не было на камнях тёмных пятен, но могло ведь быть другое объяснение их исчезновению, например прошедший дождь, следы которого убрали солнце и ветер. Но, взглянув на свою руку, я понял, что обманываю сам себя. Сквозь всё запястье тянулся шрам. Было не возможным, что нанесённая мною рана затянулась всего за несколько часов, но ведь раньше её там не было. Я понял, это прикосновение матери залечило мою руку.
Я долго сидел на краю, думая, куда идти дальше, люди были правы, орки не примут меня. Потом мне вспомнились слова матери — «Мир людей он огромен, Эрх». Мне показалось, что она сама сказала мне это, я даже оглянулся в безумной надежде увидеть её, но за спиной никого не было. И тогда я решил, что эти слова, то единственное, что у меня есть. Собрав немного еды в разбросанных вещах, я понял, что шанс выжить у меня имеется, и начал спускаться с горы.
Моё путешествие назад напоминало прогулку по кладбищу. То тут то там я находил мёртвые тела, я знал имя каждого, я помнил их живыми, но уже не останавливался, чтобы похоронить, там наверху, я отдал всё что смог, к тому же теперь после всего произошедшего со мною ночью, я не видел в этом смысла. Этих я оставлял птицам. Ешьте птицы! Летите все сюда! То, что было главным, уже покинуло эти старые обноски.
Я молился птицам, я поклонялся им. Я верил в них.
Время для меня остановилось, я шёл не замечая день или ночь, я был как зачарованный, даже убегая от людей я не чувствовал такого, сейчас мне было просто всё равно. Во всём огромном мире не было места, где меня бы ждали. Это отнимало силы.
Когда я подошёл к месту, где мы прощались с моим настоящим отцом — Джером, я готов был зажмуриться, чтобы не видеть тел, не видеть его тела.