— А вы со мной, — Норман подмигнул Мирте.
— А вы, Джен, не боитесь?
Женя подняла на Хьюго глаза и улыбнулась отстраняющей улыбкой.
— Нет, не боюсь. Перри, ваш текст готов.
— Волшебница! С меня доплата.
— Ловлю на слове, — рассмеялась Женя, принимая от Нормана пачку расчётов. — Как всегда в двойную ширину?
— Разумеется, Джен, вы чудо!
— Спасибо.
Комната вдруг осветилась пронзительно белым светом, и тут же оглушительно разорвалось небо.
— Гроза?
— Рановато.
— Всё равно! С первой грозой вас!
«Алиса боится грозы, — Женя заложила в машинку двойной разворот. — Ну, ничего не поделаешь. Авось обойдётся».
Эркина разбудил гром и плач Алисы.
— Это гроза, не бойся, — сказал он в темноту.
— Даа, ты большой, тебе и не страшно, а я маленькая. Я сейчас к тебе приду.
— Нет.
Но по полу уже зашлёпали босые ножки, и очередная молния осветила карабкающуюся на постель фигурку. Он и сказать ничего не успел, как она уже забарахталась рядом с ним под одеялом.
— Алиса, — безнадёжно попросил Эркин, — иди к себе. Это же только гроза.
— Не-а, — в её голосе уже не было слёз. — Мама тебе сказала, чтобы ты за мной присматривал, вот я и пришла. Чтоб тебе было удобно смотреть. Вот.
Эркин выругался про себя и откинул одеяло. Решительно обхватил Алису поперёк туловища и понёс к кроватке. Молнии сверкали одна за другой, и он ни на что не налетел. Уложил, укрыл одеялом.
— Вот. Это твоя постель. Здесь и лежи.
Алиса снова заревела.
— Мама меня всегда к себе пускает.
Дать ей подзатыльник — обычное средство общения с детьми — он не решился. Всё-таки она белая. Ощупью он нашёл рядом на табуретке какую-то игрушку и сунул ей. Игрушка тут же отлетела в сторону. Оглушительно рявкал гром, сверкали молнии, а он ничего, ну ничего не мог сделать. Алиса ревела и вылезала из кровати, а он пытался удержать её там. Словом, как это произошло — непонятно, но голова Алисы ударила его в лицо, разбередив щёку. Он глухо охнул и выпустил её.
От боли Эркин сел на пол, потом лёг и полежал так, прижимаясь к холодным доскам. Алиса испуганно притихла. Сверкнула молния, и в мучительно долгом ожидании грома она слышала, как он, постанывая, уходит и ложится.
Эркин добрался до кровати и упал на неё. Он не ждал такой боли и не был готов к ней. Пусть будет, что будет, он натянул на себя одеяло. От боли сразу закружилась голова, и он полетел опять куда-то в чёрный провал Оврага.
Алиса осторожно позвала его.
— Эрик, ты спишь, Эрик? Я не хотела…
Он молчал, и тут сверкнула такая молния, и так страшно громыхнуло, что она не выдержала. Она опять вылезла из постели и быстро перебежала к нему.
— Эрик, — тихо плакала она, — Эрик.
Алиса потеребила его за руку. Он только застонал. Она, пыхтя, залезла на кровать и осторожно подлезла под одеяло между ним и стеной.
— Эрик, не сердись, я не нарочно.
Он не ответил, значит, не сердится. И она, всхлипнув в последний раз, вытянулась рядом с ним. Теперь он отгораживал её от грозы, и Алиса успокоено засопела.
— А я люблю грозу, она освежает, — пальчики Эллин выбивали задорную дробь по клавишам машинки.
— Да, гроза увеличивает процент озона, — отозвался Хьюго.
— Фу, мистер инженер, вы так всё приземляете, — шутливо попеняла ему Мирта. — А кстати, вы ведь тоже ходили в Палас…
— Найдите того, кто не был в Паласе, — рассмеялся Перри.
— Ну, вы, Перри, наверное, и не выходили оттуда, — отпарировала Мирта, — так вот, согласитесь, Паласы решали целый ряд проблем.
— Ну, с этим никто не спорит, — отмахнулся Норман. — Но человечество решало эти проблемы и до Паласов.
— Вернёмся к допаласным методам, — засмеялся Рассел. — Но Паласы жалко. Всё-таки в них вложен труд. Придумать, создать систему, всё отладить… у создателя Паласов была светлая голова. Чем они мешали?
— А чем мешало рабство? — рассердилась Мирта. — Конечно, были и крайности. Но это же не причина, чтобы всё разрушать.
— Причиной была война, — пожал плечами Норман. — Просто надо было вовремя остановиться и не пытаться захватить всю Русскую Территорию. В конце концов, если русские хотят жить вперемешку с цветными, это их дело. Но нет! Мы должны защитить белую расу, привить русским расовую гордость. И прививали. Пока нас самих не оккупировали. А теперь что ж, всё логично. Они победители. И как мы хотели переделать их под себя, так они теперь переделывают нас.
— И что же, — Элли пыталась шутить. — Нам теперь жить вперемешку с цветными?
— Самооборона обещала защитить нас от этого. А Паласы? Это не самое важное. Даже к лучшему.
— Почему? — удивился Перри.
— Не будет межрасовых контактов на интимном уровне, — веско объяснил Норман.
Хьюго посмотрел на часы.
— Леди и джентльмены, наше время истекает. Кто сегодня казначей?
— Я, — Норман шумно отодвинул стул и встал. — Милые дамы, вы как всегда в первую очередь.
Весело, но очень чётко Норман подсчитал сделанное и достал пакет с деньгами.
— Да, Перри, ты обещал Джен доплату. Джентльмен должен держать слово.
— Я пошутила, — быстро сказала Женя.
— Зато Перри был серьёзен. Не так ли?
Под холодным взглядом Нормана Перри отделил от своей пачки несколько кредиток и подал их Жене.
Расходились с шутками по поводу ранней грозы и закрытых Паласов. Хьюго предложил Жене проводить её, но Женя предельно вежливо отказалась.
Шёл сильный дождь, и над городом ещё громыхала гроза, хотя раскаты были уже глухими.
В конце квартала Женя услышала сзади шаги и оглянулась. Ее нагонял Хьюго.
— Я всё-таки провожу вас, Джен.
— Но…
— Нет-нет, не спорьте, Джен. Давайте вашу сумку.
Он пытался развлекать её, но она отвечала невпопад и вскоре решительно распрощалась. Знает она этих провожающих! Её уже провожали. И тоже были в восторге от её ума и так далее… Не хочется и вспоминать об этом.
Она почти бежала по тёмным мокрым улицам. Война кончилась, но светомаскировку многие по привычке не снимали, и ни одного светящегося окна. Будто все вымерли. Гроза уходила, и дождь заметно ослабел. Но пальто промокло, и туфли насквозь. Что же она завтра наденет? Опять печку топить, а дрова на исходе… Ну, вот и забор, калитка. Женя сложила зонтик и, уже не защищаясь от дождя, отпирала и запирала все двери. Поднимаясь по лестнице, она слышала, как течёт с неё вода. Не зажигая света, она прошла на кухню. Сбросила туфли и пальто, поставила сумку и уже тогда вошла в комнату.
Когда Эркин очнулся, он не сразу понял, что произошло. А поняв… сначала он разозлился. Всё-таки залезла! Алиса как-то сумела втиснуться к нему сбоку так, что её голова теперь лежала у него на плече, и её дыхание щекотало ему кожу. Сейчас он соберётся с силами, встанет и переложит её. Лишь бы не проснулась и не заревела. Он осторожно попытался высвободиться, но она, что-то сонно пробормотав, ещё и руку ему на грудь положила. И тут он услышал шаги на лестнице… Всё, теперь всё, конец. Убивали за меньшее. Страх окатил его ледяной волной, шевельнув волосы на голове. На лбу и скулах выступил пот. Открылась дверь… шаги на кухню… раздевается… идёт в комнату…
Женя прислушалась. Два ровных сонных дыхания сливались в одно. Спят голубчики. Ну и хорошо. И тут она наступила на что-то мягкое. Что это? Тедди? Что он делает у двери? Она быстро подошла к столу, нашарила и зажгла коптилку. Сейчас она Алисе задаст за такое! И тут она увидела. Постель Алисы пуста… одеяльце скомкано и сброшено на пол… Где Алиса?! Она повернулась к кровати.
И сразу увидела потное блестящее лицо Эркина и закрытые, зажмуренные глаза. Да что это такое?!
Ещё не веря, она взяла коптилку и подошла к кровати. Показалось ей или нет? И рывком отбросила одеяло.
Он лежал на спине, вытянувшись во весь рост, даже не пытаясь прикрыться, а рядом, за ним, прижавшись, обнимая его, лежала Алиса.
Эркин слышал потрескивание фитиля и рискнул приоткрыть глаза, но лицо Жени показалось ему таким страшным, что он зажмурился. Затем он почувствовал, как сорвали одеяло. Он знал, что она увидит, и знал, как это можно понять… всё, это конец…
Женя стояла как в столбняке. Тельце Алиски казалось особенно белым и нежным рядом с этим тёмным костлявым телом. Головка у него на плече, ручка с растопыренными пальчиками на его груди, задравшаяся рубашка… Коптилка дрожала у неё в руке и, чтобы не сделать ничего, не вылить горючку прямо на него, Женя отвернулась и долго, очень долго шла к столу. Поставила коптилку и постояла, глядя на огонёк, пока не заболели глаза. Потом вернулась к кровати и спокойно, будто… будто ничего особенного не случилось, очень спокойно и осторожно взяла дочку на руки. Алиса сначала цеплялась за него, потом открыла глаза и заулыбалась.
— Мам, ты?
— Я-я, маленькая.
— Тут гроза была, — сонно заговорила Алиса, — я испугалась так.
Женя укладывала её, укрывала, а она всё рассказывала.
— А мы играли… Мам, а я Эрика в глаз ударила… нечаянно… — и вдруг, — Мам, это ты?
— Я-я, спи.
— Ага. А гроза кончилась?
— Кончилась. Спи.
— Сплю, — согласилась Алиса.
Женя укрыла её, подоткнула одеяльце. Выпрямилась. Провела ладонью по лбу, как бы соображая, что же ей сейчас делать, и, почувствовав на себе взгляд, обернулась.
Он лежал по-прежнему, как она оставила его, и смотрел на неё. Она пошла к нему, и тогда он заговорил. Женя не сразу разобралась в этом захлёбывающемся рваном потоке слов.
— Женя, клянусь… она сама… — Эркин торопился выговорить, пока… нет, не оправдаться, но хоть сказать, объяснить, хоть что-то, — нет… гроза была… она испугалась, залезла… я заснул… Женя, нет, пальцем не тронул… Женя… я гнал её… Женя, не надо… пощади… Женя…
Она уже стояла рядом, а он всё говорил дрожащими прыгающими губами, и слова выходили невнятные, не те. Женя хотела остановить его. Говорить она не могла и потянулась закрыть ему рот рукой, но он ловил её руки и всё говорил, говорил, и речь его становилась всё более неровной, задыхающейся, а лицо кривилось в страшной гримасе. И его трясло, так сильно, что она видела эту дрожь.
И вдруг так же внезапно он замолчал и замер, раскинув руки. Она поняла: он ждёт удара. И подтверждая это, он сказал уже совсем другим, хриплым жёстким голосом.
— Бей, — и, судорожно дёрнув шеей, сглотнул.
И замер в ожидании, только на лбу выступали и скатывались к вискам капли пота.
Женя повернулась и отошла, села к столу. Как она устала, господи, как устала.
И тут она услышала новый звук. Тихий безнадёжный плач. Она уже слышала такое. Так плакали в госпитале. Умирающие. Обречённые. Они знали, что умирают, и ничего не могли уже сделать, ни на что не надеялись и вот так, плача, прощались с жизнью.
— Перестань, — сказала Женя, не оборачиваясь. — И укройся. Простудишься.
Но была тишина. И она заставила себя встать и подойти к нему. Он молча смотрел на неё. Он ещё не отошёл от пережитого страха. Женя впервые видела его таким, вообще она раньше ни разу не видела такого. Он ждал её слов, и она устало сказала то, единственное, что могло успокоить и его, и её саму.
— Ты ни в чём не виноват. Что я, свою дочку не знаю. Она упрямая. Если решила что, своего всегда добьётся.
У него опять задрожали губы, и она накрыла их своей ладонью и держала так, пока с его лица не исчезло страшное выражение обречённости.
Женя медленно убрала руку, и устало повторила.
— Укройся.
Не отводя от неё глаз, он вслепую потянул на себя одеяло.
— Ну что ты так, зачем? — сказала Женя.
Он не ответил ей, да она и не ждала ответа. Где-то очень далеко проворчал гром, зашевелилась во сне Алиса, и Женя подошла к ней. Нет, спит. Надо себя привести в порядок, а то ей болеть никак нельзя. Всё снять, развесить. Она ушла на кухню, разожгла плиту, развесила пальто, набила газетой туфли, переоделась.
Она ходила взад и вперёд в обычной вечерней круговерти. Машинальная бездумная работа и странная опустошённость внутри. И напряжённая тишина в комнате. И его блестящие, неотрывно следящие за ней глаза. Он лежал молча и только часто неровно дышал.
Эркин никак не мог отдышаться, не мог осознать, что обошлось, что она пощадила, поверила ему. Он ждал смерти и не мог поверить, что смерти не будет. Его трясло, а на глаза наворачивались слёзы, и он никак не мог их остановить. Когда Женя выходила, он осторожно, стараясь не зашуметь, переводил дыхание и вытирал лицо, но приближались её шаги, и он снова замирал, не смея шевельнуться.
Женя вынимала из сумки покупки и тут же раскладывала их по ящикам и полкам кухонного шкафа. А это что? Свёрток какой-то? А, это же ей дал доктор Айзек. «Утром посмотрю, сейчас не до него». Но любопытство пересилило и усталость, и это странное чувство опустошённости. Она быстро развернула бумагу… И ничего не поняла. Что это? Вещи какие-то? Рубашки, майки, трусы, носки, коробочка с бритвой и помазком… и… пачка сигарет?! Как он сказал? «Мой Миша убит, я один». И ещё что-то о дороговизне и лишних хлопотах. Вещи не новые, но всё чистое и целое. Как? Откуда он узнал? Догадался… То, что необходимо, но что нельзя опознать. Она же действительно не может за этим пойти в магазин, а у Эркина нет белья… Но… но как доктор догадался?
— Эркин, — вырвалось у неё, — Эркин, иди сюда!
Он услышал.
Её голос заставил бы его встать и в худшем состоянии. Его звали. И Эркин встал и пошёл на её голос. По дороге его шатнуло, он ударился больным плечом о печку, но не почувствовал боли.
В кухне было тепло, и по стенам метались тени от неровного огня в плите. На столе лежали какие-то вещи, и Женя стояла, прижав ладони к щекам.
— Эркин, — повторила она замирающим голосом. — Ты только посмотри, что мне дали.
Он осторожно подошёл к столу. Рубашки, мужское белье? Зачем? Он должен одеться и уйти? Она гонит его? Он вздохнул, как всхлипнул. И этот вздох вернул Женю к действительности. Но Эркин ещё думал о том, что было, а она… Женя уже перешагнула через случившееся. Она быстро разбирала и раскладывала вещи. Так. Рубашек две, маек две, трое трусов… И увидела его глаза…
— Ой, я и не подумала! Тебе ж ещё нельзя вставать.
Он недоумённо смотрел на неё. А Женя не замечая, не желая замечать его состояния, охватила его за плечи и повернула лицом к двери.
— Иди, ложись, иди-иди.
Он задрожал от её прикосновения. И вдруг остановился и обернулся к ней. Он стоял и держал её за руки, стискивая ей кисти и прижимая их к своей груди. У него дрогнули губы, и Женя, испугавшись, что у него опять начнется истерика, заговорила сама.
— Ну что, ну что ты? Успокойся, Эркин…
— Же-ня, — сказал он тихо. — Же-ня…
— Ну что?
— Же-ня, я не виноват, нет…
— Я знаю, успокойся.
— Женя, — он смог перевести дыхание. — Я видел, в распределителе… нас пятеро было… на продажу… один наш… там девочка была, надзиратель дочку привёл, она бегала, упала, и он её поднял и по голове погладил… а она закричала… Как его били, Женя, как его били…
— Ну, успокойся, — просила она. — Это же давно, до освобождения…
— Женя! — его голос оборвался, и он только тихо повторил. — Как его били…
— Ну не надо, — Женя мягко высвободила руки. — Иди, ложись. У меня ещё много дел. Иди, Эркин, тебе надо поспать.
— Женя, нас все ненавидят. За что? Мы же рабы, такие же рабы как они все. Стукачей убивали, так из-за них остальных мучили, а нас… за что нас, Женя?
Она молча пожала плечами. И он тоже замолчал, опустил глаза.
— Иди, Эркин, — повторила Женя. — Ложись спать.
Он, покорно опустив голову, повернулся. В дверях его шатнуло, но он устоял.
Коптилка в комнате погасла, видно, выгорело горючее. Эркин постоял, привыкая к темноте, и ощупью пошёл к кровати. Привычно лёг, укрылся. Обошлось, на этот раз обошлось. Он длинно прерывисто вздохнул. Болела грудь, ныло плечо, воспалённо горели глаза. Он ещё слышал, как Женя возится на кухне, и хотел дождаться её возвращения. На случай если Алиса проснётся и опять полезет, но не дождался. Рухнул в сон, как в Овраг.
Когда Женя вернулась в комнату, постелила себе и легла, он уже спал, вздрагивая и постанывая во сне. О произошедшем Женя старалась не думать. Она давно научилась отбрасывать всё неприятное, что нельзя исправить и не даёт жить. Ничего же не случилось? Значит, ничего и не было. Хорошо ещё, у неё хватило ума не разбудить Алису. Но как же он испугался, до сих пор не успокоится. Нет, хватит об этом. За всем этим она не покормила его и не дала лекарства. Последний пакетик. Завтра с утра даст. Хуже не будет. Как всё-таки доктор Айзек хорошо подобрал лекарства. Подумать только, вот так, за глаза, не расспрашивая… «Миша погиб», — сын, наверное, а это вещи сына. Что осталось. Две зимы были трудные, продавали, кто что мог. Это ей продавать было нечего. Как они с Алисой перебились — уму непостижимо. И война… Но здесь их оставили в покое. Она смогла найти работу и эту квартиру. Русские побеждали, и к ней стали относиться не лучше, нет, не так плохо. Всё-таки она была белой, пусть и «условной». И Алиса уже всё понимала, и ей уже было с кем поговорить. И больше не появлялись те страшные люди. Она видела их. Они проходили мимо неё, не глядя, не замечая её, прямо к её начальству и хозяину квартиры. И она теряла работу и жильё. И должна была уезжать. Безликие, страшные своей безликостью, не люди — придатки к своему оружию. Они всегда казались ей вооружёнными. Хотя были в штатском и без автоматов, с пустыми руками. Они гнали её, и она убегала от них. Всё дальше и дальше, от родных мест, от учебного городка, от всего, от самой себя прежней… Только здесь, в Джексонвилле, тихом захолустном городке посреди имений они отстали от неё.