— Но слишком жирные! — заявила Этель.
— Жир тоже можно использовать! — возразила Ирэн. — Рациональность везде нужна.
— И потом, — затараторила Майра, — русские распустили рабов, пусть теперь нас и кормят.
Все с ней согласились.
Самооборона вчера перепилась и всю ночь шаталась по городу с песнями. Но песнями и ограничились, а на песни, говорят, комендатура не реагирует, и хоть так «Белую гордость» послушать. Общее кафе теперь самое модное место, а Крюгер открывает в своем ресторане Русский зал. Ну конечно, первый страх прошёл, комендатура не мешает жить, приходится подстраиваться.
— Джен, сходим к Крюгеру?
— Слишком дорого, Рози, — весело ответила Женя.
Она всегда о своей бедности говорила весело. Чтоб не думали, что она просит помощи.
— Ну конечно, — засмеялась Этель, — русскую кухню вы и сами знаете, ведь так, Джен?
— Конечно, — поддержала Майра.
— А в цветочном Эйбрунса появились махровые гвоздики.
— Настоящие махровые?
— Да, прямо шар на стебельке.
— И стоят, конечно, целое состояние.
— Но красивы, ах, как красивы.
Трескотня голосов и машинок преследовала Женю и в её стремительном беге за покупками. Слава богу, война кончилась, очередей стало заметно меньше, а денег ей всё равно никогда не хватало. И налетев на доктора Айзека, она даже не сразу поняла, что встреча, кажется, была не случайной.
— Добрый день, Женечка. Как ваши успехи в фармакопее? — заговорил он по-русски.
Женя почувствовала, что краснеет.
— Осложнений никаких не было? — и не понять, то ли спрашивает, то ли утверждает.
Смеющиеся глаза доктора помогли ей справиться с волнением.
— Да, спасибо, добрый день, — выпалила она всё сразу и светски добавила, — ваши советы мне очень помогли.
— Рад слышать, Женечка, рад за вас. И вот ещё что. Я старый человек, Женечка, одинокий. Мне и так хватает, а вам пригодится.
Из докторского саквояжа как бы сам собой появился аккуратный свёрток и как-то очень легко перелетел в её сумку и исчез под продуктами. Доктор проделал это с такой ловкостью и быстротой, какой Женя от него никак не ожидала.
— Но… но мне, право, неудобно…
— Неудобно, Женечка, сидя под столом, штаны, извините, через голову надевать. Я же один, Миша мой погиб, жена умерла, внуков нет. А сейчас всё так дорого, и хлопоты вам эти ни к чему. Только лишние разговоры пойдут. Так что всё нормально.
Женя оторопело хлопала глазами. О чём он говорит, какие хлопоты?! А доктор уже попрощался и удалился, озабоченно поглядывая на небо. Женя тоже посмотрела на быстро темнеющее небо, потом на часы и, ахнув, побежала на работу. А разговор с доктором ушёл куда-то вглубь. Дома она достанет, развернёт таинственный свёрток и уже тогда посмотрит и всё обдумает. А пока не до того. Успеть бы в контору до дождя. Утро было хорошее, и день солнечный, а сейчас — пожалуйста! Вот-вот хлынет.
На этот раз Эркину сразу заснуть не удалось. Алиса твёрдо решила вознаградить себя за три дня молчания и после ухода Жени подтащила к кровати стул и уселась на него. Эркин только вздохнул, но сопротивляться не стал.
Однако это оказалось легче, чем он ожидал. Алиса больше говорила сама, вполне удовлетворяясь тем, что он её слушает, и его краткими редкими ответами. А Эркин и не подозревал, сколько интересного можно узнать из детской болтовни. Говорила Алиса по-английски чисто, только изредка вставляя незнакомые ему, видимо, русские слова, но об их смысле можно было догадаться. Выговорившись, Алиса посмотрела на него, как-то смешно склонив голову набок, и вынесла решение.
— Ты хороший. Ты слушаешь. Маме всегда некогда, а во дворе со мной не разговаривают. Потому что я недоказанная. И ещё незаконная. А это очень плохо.
Она ждала его ответа, но он не знал, что сказать, и попытался дипломатично уйти в сторону.
— А у мамы ты спрашивала?
— Не, — замотала головой Алиса. — Она однажды услышала, как обо мне так говорят, и потом долго плакала. Я и не спрашиваю. А ты знаешь? Это плохо, ну, быть недоказанной?
— Нет, — резко ответил Эркин и, помолчав, осторожно сказал. — Ты хорошая девочка. А что другие говорят, просто не слушай.
У Алисы белая кожа, голубые глаза, светлые прямые и тонкие волосы, но она совсем, совсем не похожа на ту маленькую белую стерву из имения. Это ему только в бреду могло привидеться.
Алиса притащила к нему на кровать свои игрушки и познакомила его с Линдой, Тедди и Спотти. И он, как умел, поиграл с ней в гости. Вернее, он совсем этого не умел, и Алиса всё время подсказывала ему, что он должен говорить.
А потом на улице что-то случилось, и Алиса побежала к окну посмотреть, а когда вернулась, он уже спал. Алисе очень хотелось рассказать ему, что она там увидела, но будить не стала.
Потом она его всё-таки разбудила. Пообедать. И удалось ему это гораздо легче, чем вчера. Они даже ещё поиграли. За окном быстро темнело, и Алиса удивилась.
— Уже вечер? Тогда мама скоро придёт.
Эркин только осторожно пожал плечами. Алиса вдруг зевнула.
— Значит, вечер, — улыбнулся Эркин. — Иди спать. Только в одежде не ложись.
— Знаю, — отмахнулась Алиса и потащила игрушки в свой угол.
Он уже не слышал, как она легла. Тяжёлое чёрное забытьё наваливалось на него, пока не придавило. Он опять куда-то стремительно падал, и путались мысли…
…Обиходив скотину, он подошёл к навесу у задних ворот. Зибо всё ещё лежал там. Длинный свёрток. Но там были и надзиратели. Грегори и Полди. И о чём-то спорили. Он не успел уйти, и Грегори подозвал его.
— Отчего он умер?
— Не знаю, сэр, — вопрос не удивил его, но иного ответа он дать не мог.
— Ведь он, — Грегори усмехнулся, — не болел?
— Нет, сэр.
— Так может, — в голосе Полди откровенная издёвка. — Может, ты его придушил ночью, а? Или, — надзиратель похабно ухмылялся, — затрахал старика до смерти? А? Папашу-то? Признавайся, краснорожий, чего там!
Он угрюмо молчал, глядя себе под ноги.
— Займись делом, Полди, — оборвал гогот Грегори. — С этим я сам разберусь.
— Как знаешь, — Полди был явно разочарован таким оборотом, но ушёл.
— Угрюмый, ты вот что…
Он осторожно покосился на надзирателя. Грегори сосредоточенно смотрел на тело Зибо.
— Да, сэр.
— Ты возьми тележку и вывези его в Овраг. Там сам знаешь, что и как. Знаешь?
— Да, сэр.
— Один справишься? Или нет. Возьми Мальца. Понял?
— Да, сэр.
Это его совсем не устраивало. В том, что он задумал, рассчитывая, что в Овраг, как всегда, отправят именно его, любой будет лишним. Но не спорить же с надзирателем. А если ещё и надзиратель попрётся, то совсем уж ничего не получится, так что надо со всем соглашаться, чтоб от тебя отстали. Но Грегори сразу ушёл, и он сам выкатил из сарая маленькую двухколёсную тележку. За ним никто не следил, и ему удалось подсунуть на дно тележки лопату. Он взвалил на тележку тело Зибо, тяжёлое и уже жёсткое, привязал его и уже тогда пошёл за Мальцом. Десятый сын Твигги, хоть и должен был помогать Ролли во дворе, как всегда крутился в прачечной возле матери. И сейчас Твигги сосредоточенно стирала, а Малец как всегда что-то жевал и подкачивал воду.
— Зибо умер, — сказал он с порога. Прачки прекратили работу и уставились на него. — Мне велено его свезти в Овраг. И Малец со мной. Пошли.
Твигги охнула.
— Ты что, Угрюмый! Он же дитё, ему с мертвяком нельзя! Да ты!..
— Иди и жалуйся! — перебил он.
Он всерьёз рассердился. Будто от него здесь что зависело. А так как Малец решил укрыться от него за баком, а у него каждая минута на счету, он прямо в сапогах прошлёпал по мыльному полу, выловил мальчишку и за шиворот одним броском переправил того к двери. А здесь уже знали, что Угрюмого лучше не доводить. И Малец, тихо подвывая, под такие же тихие причитания прачек натянул куртку и сапоги и заторопился за ним. Он встал в оглобли, велел Мальцу встать рядом, и они потащили тележку со двора. В воротах подошёл Грегори и молча их выпустил. За воротами он опасливо оглянулся: нет ли кого за спиной. Но Грегори не пошёл за ними. И никого не послал. Уже легче. Через рощу и старое заброшенное поле они шли к Оврагу. Месту, куда сваливали тела рабов. Навалом. Засыпая извёсткой и землёй. Малец не столько тащил, сколько шёл рядом, держась за дышло. Он покосился на посеревшее лицо и прыгающие губы мальчишки и ничего не сказал. Ладно, не такая уж это тяжесть. Пусть идёт, лишь бы не свалился. Тяжёлый запах от Оврага лип к лицу, вызывая тошноту. Впереди вздымался гребень вала перед Оврагом. Он остановился и прислушался. Было тихо.
— Здесь не поднимемся, — буркнул он. — Сворачивай.
Они тащили тележку вдоль вала, пока не нашли более пологий спуск.
— Я потащу, а ты сзади подталкивай, — распорядился он.
Ну, конечно, помощи от Мальца никакой. Сам, считай, и вытащил и тележку с трупом, и вцепившегося в задок Мальца. На гребне он опустил дышло и закрепил тележку, чтоб не скатилась. Малец стоял рядом, озираясь с ошарашенным видом. Перед ними тянулся длинный ров с таким же гребнем по другой стороне. Судя по свежим следам колёс, оттуда совсем недавно ушли грузовики из города или какого-то другого имения. Значит, и овражные ушли к себе в барак греться. Барак у них за гребнем, оттуда, что в овраге, не видно. А что не позвали их, так это в порядке. На одного, двух команда не нужна. Кто привёз, тот сам и вывалит. Холодный ветер сдувал трупный запах, или он уже привык к нему? Ну ладно, тянуть нечего. А то ещё овражный надзиратель высунется. Он отвязал веревку, удерживающую тело Зибо, и кинул её Мальцу.
— В кольцо смотай. И жди меня здесь.
Он взвалил на плечи страшный свёрток, взял лопату и стал спускаться в Овраг. Для этого ему Малец не нужен. Это он сам должен сделать. Зибо мечтал о сыне. Его обманули. О лёгкой смерти. И её не было. О могиле. Чтоб не в общем Овраге. Знал, что рабу могилы не положено, но мечтал. Это он сделает. Он спустился на дно и пошёл в сторону от свежего завала, пока не нашёл выемку в стене. Копать было тяжело. Недавно прошли дожди, и сырая вязкая земля липла в лопате. Он сделал длинную низкую пещеру, как раз, чтобы уложить туда вытянувшееся тело. Ну вот. Осталось снять мешок и… он отвернул край с головы, заглянул в мёртвое лицо. И не стал этого делать. Пусть лежит в этом. Всё-таки хоть какая защита. Он заложил тело Зибо в пещерку, подгрёб сбоку выбранную землю и пригладил её лопатой. Ну вот, Зибо. Даже когда и сюда свалят трупы и заполнят овраг доверху, всё равно ты будешь лежать один. В плотной тёплой бумаге. И не будет известь разъедать твоё тело. Боли ты и при жизни вынес достаточно, чтоб ещё после смерти терпеть. И если правда, что будет общий суд и мы все, живые и мёртвые, придём туда, то у тебя там будет, чем прикрыть наготу, и будет человеческий облик, без язв и провалов. Он ещё раз оглядел склон. Да, если присмотреться, то сильно заметно. Но кто будет присматриваться? Нужно возвращаться. Малец мог и дёру дать с перепугу и холода… Он долго, цепляясь за редкие кусты, за какие-то торчащие из земли корни давно вырубленных деревьев, поднимался. И поднявшись был весь мокрый от пота. Малец сидел скорчившись за тележкой, от ветра что ли прятался. Он бросил лопату в тележку, выбил из-под колеса камень и взялся за дышло. Малец молча пристроился рядом. И начался их обратный путь. Им не повезло. В воротах был Полди. Он долго обыскивал их, вдруг они что притащить вздумали, и грязно балагурил по поводу их долгого отсутствия. Наконец, отпустил, и он побежал на скотную. Пока он возился в овраге, за скотиной никто же не смотрел. И вдруг появился Грегори, посмотрел, как он бегает с вёдрами, и спросил:
— А где мешок?
Он остановился и с размаху поставил вёдра, так что часть пойла выплеснулась на пол, и молча уставился на надзирателя. Так, значит, всё-таки… всё-таки…
— Ты оставил его там?
— Да, сэр.
Лицо Грегори непроницаемо.
— Вечером, после всего, пойдёшь в пузырчатку.
— Да, сэр.
— Работай.
И ушёл, уверенный в исполнении. Да оно так и есть. Ослушаться никто не посмеет. И он не посмел…
…Эркин с усилием открыл глаза. В комнате какой-то синий неприятный сумрак. Так перед грозой бывает. Но сейчас рано для грозы: весна только началась. Но как же тяжело чего-то…
Жене нравилась эта работа. Квартира, превращённая в контору, сохраняла уют и какую-то домашнюю милую атмосферу. И хотя Женя была не постоянным работником, а приходящей сдельщицей, но её приняли в этот кружок, и она чувствовала себя здесь своей, насколько она вообще могла быть своей.
Сегодня здесь были все: Норман, Перри и Рассел. Весельчаки, особенно, Перри, и любители, как они говорили, всего, что украшает жизнь. Конечно, Эллин и Мирта — тоже машинистки. И Хьюго. Инженер Хьюго Мюллер. Самая светлая голова в городе, штате, а может, и Империи, и спасавший её — свою голову — от бомбёжек в их захолустье. Женю приветствовали с такой сердечностью, что задумываться над её искренностью было бы явным и непростительным грехом.
Женя быстро разделась, убрала под вешалку сумку с продуктами и села за машинку.
— Джен, вы подобны живительному дождю для иссохшего цветка моего сердца!
Женя рассмеялась.
— Короче, Перри, у вас опять неразборчивый текст.
— Вы ясновидица, Джен.
— Давайте ваш текст.
Текст Перри как всегда вклеен, переклеен, вписан, перечёркнут и снова вписан. Но Жене это знакомо. Не страшно, бывало и хуже.
Обычно идёт весёлый трёп обо всём и ни о чём, но иногда кто-то затронет тему, которую обсуждают весь вечер. И сегодня. Эллин сказала, что развалины Паласа обносят забором, видно, будут что-то строить.
— Какой Палас? — спросила Мирта. — Эл или Джи?
— Леди-Палас, — ответил Норман. — Но если вы, милые дамы, надеетесь на его открытие, то увы-увы… комендатура не разрешит.
— А если бы и разрешили, — вступил, не отрываясь от чертежа, Рассел. — С кем открывать? Спальников практически не осталось. Их перестреляли ещё перед капитуляцией.
— А что? — спросила Женя. — Они действительно сексуальные маньяки?
Перри ухмыльнулся и открыл рот, но тут в привычной для него академической манере заговорил Хьюго.
— Видите ли, Джен, здесь нет однозначного ответа, всё и проще, и сложнее обыденных представлений. В какой-то мере они были маньяками. Но под постоянным контролем они были неопасны и поддавались определённому использованию. Их отбирали в раннем детстве, где-то в пять-шесть лет, и специально дрессировали.
Рассел не смог скрыть изумления, но промолчал.
— Хьюго, откуда вам это известно? — удивился Норман. — Вы же инженер.
— Ну, — Хьюго смущённо улыбнулся. — У меня дурная привычка внимательно читать всё, что попадётся под руку. И мне как-то попался учебник по дрессировке, вернее, это была инструкция по содержанию спальников. И я её добросовестно прочитал, хотя карьера владельца Паласа меня никогда не привлекала. Так вот, они становились в определенной степени маньяками. То есть они могут думать только о сексе и само присутствие женщины, возраст неважен, даже девочки, причем любой расы, но белой в особенности, включает, так сказать рабочий механизм. Их нельзя в этом винить, я думаю. Всё-таки они…
— Да, — перебил его Рассел, — это как сторожевая собака. Она не может не быть злобной.
— Совершенно верно, — согласился Хьюго.
— А когда стало ясно, — вмешалась Мирта, — что рабов придется освободить, и они останутся без контроля, то их и ликвидировали. Вполне логично.
— Причём, обратите внимание, — сказал Норман, — остальные рабы так же относились к ним крайне неприязненно.
— Да-да, — подхватила Эллин, — я сама видела, вы помните эти толпы, сразу после капитуляции, они шли мимо нашего дома. Зрелище, конечно, страшное. Так, когда обнаружилось, что в толпе есть спальник, его остальные просто затоптали.
— Ужас! — вырвалось у Жени.
— Да, — согласился Хьюго, — это ужасно. Но тут видимо срабатывает инстинкт самосохранение, как собаки избегают бешеных собак, так и здесь…
— Говорят, — перебила его Мирта, — что комендатура собрала уцелевших, ну спальников, и вывезла куда-то.
— Зачем? — пожал плечами Рассел, — ведь они запрещают Паласы. Для исследований?
— Вряд ли русские столь рациональны, — возразил Норман. — Скорее, просто изолировали.
— А если всё-таки остались уцелевшие? — ужаснулась Эллин. — Брр, страшно подумать…
— А вы не думайте, — посоветовал Хьюго.
— Ну, как вы можете так говорить?! Вы мужчина, а мне поздно одной возвращаться через весь город…
— Я вас провожу! — радостно завопил Перри. — Клянусь, со мной вы в полной безопасности.