С тех пор Себастьян в нашем доме не появлялся. Не приходил, и все. Глупо, конечно. Отец не прогнал бы его. Мне даже кажется, что он ждал Себастьяна. Но тот не появлялся. И отец злился на него все больше. Уж больше некуда! Он хотел, чтобы Себастьян просил прощения. Ну да, попросит братец, как же! А три месяца назад, когда доктор Мерсье сказал отцу, что болезнь его обостряется и он долго не протянет, батюшка мой вызвал нотариуса. Мсье Пастер, уходя, все головой качал. И очень странно на меня посмотрел и пробормотал, что нельзя так возносить одного ребенка в ущерб другим, несправедливо. А отец с тех пор сделался со мной непривычно ласков, и хоть щедрости у него не прибавилось, я подумала, что он… что он, возможно, переписал завещание. Исполнил свою угрозу – лишил Себастьяна наследства. Все получу я.
Но когда? Ответ ясен: когда умрет отец. Вот он умрет, я стану богатой невестой… И что? Нет, конечно, я найду, что делать с деньгами, только дура не нашла бы, а я отнюдь не дура. Наверное, другая на моем месте втайне молилась бы, чтобы это случилось поскорей, но я не молюсь. Ведь когда я стану богата… когда я стану богата, мне придется бросить работу у мадам Ивонн. Зачем, если у меня и так будут деньги?
Или… или мне придется признаться себе, что я работаю у нее вовсе не ради денег, а ради удовольствия. Причем, самое смешное, не ради плотского удовольствия. А ради удовольствия обманывать людей, играть ими… властвовать над ними!
Наше время. Конец августа, Мулян, Бургундия
Аперитивчики в Муляне – это что-то! Можете мне поверить – это большущее удовольствие. Собираются люди не ради выпить-закусить: просто пообщаться, поболтать о том о сем. И лишь в качестве фона для болтовни глотнуть отличного вина, купленного у местных виноделов (в Бургундии, вопреки сложившемуся штампу, далеко не каждая семья владеет виноградниками и занимается виноделием), или ратафьи, которую, вот уж точно, делают в каждом доме, или сливовой настойки (тоже дело обычное), или сидра (если урожайный год выдался на яблоки, вот как нынче). Собственно, «аперитивчиков» обычно много (хотя много здесь, строго говоря, не пьют, лишь употребляют алкоголь для некоего вполне приличного возвеселения), а закуски – чуть: маслины, оливки, орешки, канапе, сосиски-коктейль с непременной дижонской горчицей, невероятно затейливые крекеры или специальные печенюшки для аперитивов, которых в окрестных магазинчиках, хотя бы в том же Нуайере, превеликий выбор. Нуда, вроде бы не для еды люди собираются, но тем не менее, если хозяйка возьмет да испечет что-то свое, фирменное, гости воспринимают ее стряпню с детским удовольствием. Причем хозяева тоже не станут возражать, если кто-то из гостей вдруг возьмет да и принесет на аперитив домашний пирог. Все-таки вкусная еда – это из разряда вечных ценностей!
На кухне Брюнов имелось, на взгляд Алёны, два истинных сокровища: старая газовая плита (года эдак примерно шестидесятого) и старинные (века примерно девятнадцатого) противни. Они напоминали лотки – толстостенные, глиняные, обливные – и в сочетании с неистовым жаром старой газовой духовки делали с тестом что-то невероятное. Любые приевшиеся, надоевшие рецепты, которые применяла Алёна, в той печи и в тех противнях давали сказочный и совершенно новый результат. Особенно волшебным получился сметайный сырный пирог, который Алёна в понедельник сымпровизировала потому, что захотелось чего-то особенного на обед, да и хлеб кончился, а буланжье-булочник с его уникальным набором вкусностей в понедельник брал выходной. Со вчерашнего ужина осталось немного зеленой стручковой вареной фасоли и один стейк-аше (что-то вроде большой плоской круглой говяжьей котлеты), который не захотели есть девчонки, поскольку перебили аппетит печеными яблоками. Имелся также подзасохший кусок какого-то столового сыра и аккуратненький батончик – граммов двести пятьдесят – мягкого, ароматного fromage de chevre, то есть козьего сыра. Еще были в наличии пучок петрушки, примерно пол-литра сметаны, ну и, само собой, мука. Алёна вылила сметану в миску (тоже глиняную, тяжелую, обливную, как противень), мелко-мелко порезала зеленую фасоль и петрушку, раскрошила стейк-аше, накромсала большую часть твердого сыра, разбила одно яйцо, посолила, высыпала также порошок– разрыхлитель и наконец насыпала муки – немного, так, чтобы получилось рыхлое, негустое тесто – чуть гуще, чем делают для оладий. Вылила все в противень и загрузила его в раскаленную (градусов 250, не меньше) духовку. Когда поверхность самую малость подрумянилась, Алёна достала пирог и в его раскаленную, еще сыроватую мякоть вогнала нарезанный на пластинки козий сыр. Потом посыпала его сверху остатками старого сыра, который успела натереть, и отправила в духовку еще на пять минут. Алёна знала – и в обычном тонком непригарном противне получилось бы вкусно, но мулянская печка и мулянские противни результат дали совершенно фантастический. Пирог воистину таял во рту, издавая нежнейший аромат козьего сыра. Все семейство поглощало Аленину стряпню с придыханием и косилось на противень – осталось ли еще?
Именно с таким пирогом Алёна явилась на аперитив к Жоффрею и была встречена натурально бурей восторга: ее пироги все помнили по прошлым аперитивчикам. К тому же старенькая Жоффреева матушка, мадам Мадлен, взялась испечь в качестве основного блюда свои фирменные заварнушки с ветчиной – и забыла выключить вовремя печку. В общем, сожгла их все, что обнаружилось вот только сейчас, когда гости уже начали собираться.
То есть Алёнин пирог оказался весьма актуален, и ему немедленно воздали должное. Все воздали. И хозяева, и крестоносец Манфред, и еще несколько соседей. Некоторых Алёна не знала: кое-кто был даже не из Муляна, а приехал из Самбура и Френа, ближних деревень. Их познакомили, при словах «наша русская гостья» бургундцы делали большие вежливые глаза, а Алёна старалась запомнить имена: толстый, отечный дядька в очках вроде бы Доминик, а тощая курносая тетка – Паскаль, коротконогий загорелый – Виктор, а второй – Томб, тощенькая дама, похожая на козочку, зовется Даниэль… Мулянских-то соседей Алёна знала по предыдущим аперитивчикам.
Разумеется, сама Алёна пирога не ела – чтобы другим больше досталось. Рядом с ней стояло блюдо с овощами: маленькие белоснежные шампиньоны, оливки и маслины, разобранная на кочанчики цветная капуста (ее, кстати, тоже можно есть сырой, как и шампиньоны) – и несколько соусников, а также баночка с дижонской горчицей. Экспериментируя с соусами, Алёна знай отправляла в рот шампиньончик за шампиньончиком, запивала их ратафьей – и чувствовала себя совершенно счастливой. С каждым глотком, что характерно, она становилась все счастливей и счастливей…
– Вы, я вижу, любите грибы? Позвольте, я вот тут ухвачу, с краешку…
Это Манфред ткнул зубочисткой в один из немногих оставшихся шампиньонов. Алёна бесшабашно улыбнулась, а сама подумала, что его вроде бы невинное замечание можно воспринять как укол: мол, я вижу, вы их так любите, что съели уже непомерно много, другим не достанется. И она вспомнила, что в восьмисотый раз собиралась начать худеть. Начать надо с того, что после шести вечера не есть. И вообще – диета, диета! Но ведь всем известно, что легче сесть на шпагат, чем на диету. Вот она и тянула, как могла. Неужели слова Манфреда следует счесть за намек: мол, пора браться за свою фигуру прямо сейчас?! Или у нее уже паранойя? Не исключено. Да, пожалуй, что так…
Люблю, – кивнула Алёна, решив не давать паранойе воли и не обижаться. – Просто обожаю шампиньоны. Особенно такие: свеженькие, крепенькие. В таких не видела в магазине. Наверное, в лесу собраны? Или в саду? Ну, я хочу сказать, они необычайно естественные какие-то. Не на гидропонике какой-нибудь выращены, а на живой земле, насыщенной лесной прелью, пропитанной ароматами жизни…
– Ах, как поэтично! – восхитился оказавшийся рядом Жоффрей. – Но должен вас огорчить. Шампиньоны мы покупаем у Доминика. – И он указал на толстого отечного дядьку, который весь вечер невероятно внимательно пялился на экран телевизора почти с выключенным звуком. Доминик смотрел так внимательно, словно пытался прочесть неслышные слова по губам дикторов.
«Видимо, у него дома телевизора нет, вот он и отрывается в гостях», – сочувственно подумала Алёна.
– Но он их тоже не в лесу собирает, у него в Самбуре есть небольшая шампиньонница. Только для своих, так сказать. Доминик! – окликнул Жоффрей. – Я рассказываю Элен о твоей шампиньоннице.
– Я слышу, – отозвался Доминик, кивая своей очень большой и очень круглой лысой головой. Голос у него оказался неожиданно тонкий, но, впрочем, весьма приятный. – Я все слышу. И должен сказать, мадам, что хорошие шампиньоны на гидропонике не вырастут. В качестве почвы я использую особый субстрат. Он состоит из специально подготовленного компоста, в который входят навоз, куриный помет, органические наполнители (солома, кукурузные кочерыжки, ботва растений и так далее) и минеральные добавки.
Алёна быстро моргнула и чуть изменила направление своей зубочистки. Сначала та была нацелена в один из последних шампиньончиков, а теперь ткнулась в оливку. Алёна прожевала кислосоленую оливку, глотнула еще ратафьи и подумала, что, пожалуй, наелась грибов. Надолго. Даже очень надолго!
– А в лесу мы вообще не собираем грибы, – продолжал своим приятным голосом Доминик. – Видите ли, солнечный свет отрицательно влияет на развитие шампиньонов. Под его воздействием сохнет почва, и в грибе начинают развиваться вредители. Он гниет, гниение передается грибнице… Я думаю, сейчас в наших лесах натуральных шампиньонов просто не найдешь. Грибницы выродились! Так, набредешь на какую-нибудь гниленькую мелочь…
Он пренебрежительно махнул рукой.
– А я вчера или позавчера, не припомню точно, видела настоящий живой шампиньон. Да какой огромный! – упрямо возразила Алёна, которая не могла простить Доминику того дискомфорта в желудке, который воцарился там при упоминании о кукурузных кочерыжках и курином помете. – Просто рекордсмен! Жаль, что трава была сырая, я не захотела кроссовки промочить. А велико было искушение добраться до него и съесть прямо тут же. Он был тако-ой, что им одним, наверное, можно было наесться.
Доминик открыл рот и тотчас его закрыл. Жоффрей негромко ахнул. Серые глаза Манфреда сузились.
– Серьезно? – проговорил он. – Вы видели такой гриб? Где? Когда?
Алёна растерянно моргнула. Странные какие лица стали у мужчин. Можно подумать, она сообщила не о каком-то грибе, а о том, что видела в ближнем лесу, куда прокралась тайком («Просьба не входить на территорию!», здесь кругом частные леса), группу террористов из ближневосточных стран.
– Ну да, я его видела, – пробормотала она. – А что, это запрещено законом? Когда? Позавчера, утро еще было дождливое. Где? Да неподалеку от Муляна, на пути в Нуайер. На опушке леса видела. В траве. Уникальный был гриб.
– Сырое утро, опушка леса, огромный шампиньон, – кивнул Жоффей. – Все верно. Неужели они опять появились?
– Похоже на то, – пробормотал Манфред.
Доминик важно кивнул. У него был вид судмедэксперта, чьи выводы о причине убийства только что блистательно подтвердило вскрытие трупа. Почему-то под взглядом его глаз, полускрытых очками, Алёна вдруг ощутила себя тем самым вскрытым трупом.
– Они – кто? – насторожилась Алёна. – Инопланетяне высадились?
– Элен, дайте мне слово, – проговорил Жоффрей необычайно серьезно, – что вы никогда не станете есть грибов, которые напоминают вам шампиньоны и которые вы найдете в лесу.
Манфред и Доминик кивнули.
– Почему? – удивилась наша героиня.
Впрочем, на самом деле не так уж сильно удивилась. Она ведь почти целую ночь читала ту тетрадку, которую обнаружила вчера в водостоке… И поэтому почти знала, какой ответ последует сейчас.
– Потому, – важно сказал Доминик, – что в наших лесах в августе, особенно если стоит такой дождливый август, как нынче, появляется очень опасный гриб. Он называется «белая бургундская поганка» и так же ядовит, как… ну, скажем, как яд кураре.
– Неужели? – фальшивым голосом ужаснулась Алёна. – Неужели его можно сравнить с кураре?
– Можете мне поверить, – кивнул Доминик. – Я ведь грибами всю жизнь занимаюсь, окончил в свое время биологический факультет в Дижоне, так что врать не стану. Белая бургундская поганка – реликт и уникум. Слава богу, что она уникум! Наши-то все о ней знают, но многие даже не видели никогда, потому что на нее непросто наткнуться. А вам – надо же как повезло!
– Еще больше вам повезло, что не захотели ноги промочить, – буркнул Манфред и почему-то очень внимательно посмотрел на Алёнины ноги.
Нынче она была не в шортах и кроссовках, а в коротеньком таком черно-белом сарафане в облипочку и в черных шлепанцах на шпильках. Шлепанцы были украшены стразами. Не Сваровски, понятное дело, но о-очень даже эффектно! А кроме того, прошло не более недели с тех пор, как Алёна в последний раз делала педикюр: собственно, перед самым отъездом из любимого Ни-Но (так иногда называют свой город нижегородцы), в любимой парикмахерской «Фэмили» на улице Пискунова, неподалеку от драмтеатра, – и пальчики с пяточками выглядели не только вполне презентабельно, но и очень-очень миленько.
– И повезло, раз нам про то, что видели гриб, сказали, – поддакнул Доминик и тоже уставился на пяточки и пальчики Алёны.
Ей немедленно захотелось натянуть платье на вышеупомянутые части тела, но сие было совершенно немыслимо по причине минимального количества ткани, использованной для пошива оного.
Слава богу, что хоть Жоффрей вспомнил о своих обязанностях хозяина и повернулся к Марине, чтобы налить ей ратафьи.
Марина блаженствовала, наслаждаясь редкостной минутой свободы: девчонки веселились с младшей внучкой Жоффрея в соседней комнате и пока что вели себя безукоризненно. Неведомо, конечно, было, сколько времени продлится их благонравное поведение, поэтому Марина торопилась использовать каждый миг свободы: прихлебывала ратафью и болтала с соседкой, местной интеллектуалкой Женевьевой, об Уэльбеке. Алёна только брови подняла, когда услышала его имя. Ну не нравился ей Уэльбек! А что, нельзя, да?..
– Вообще-то я про бургундскую поганку слышала, – пробормотала Алёна. – Только тогда представить не могла, что вижу именно ее.
Вы слышали про бургундскую поганку? – изумленно спросил Манфред, и глаза его наконец-то оторвались от Алениных, скажем так, босоножек.
Ей сразу стало ощутимо легче. Все-таки она была скорее скромная женщина, чем нескромная, хотя некоторые события ее жизни заставляли усомниться в данном утверждении… И все-таки – скорее скромная, чем нет!
Доминик тоже удивился. И его очки немедленно обратились к Алёне:
– Неужели даже в России известно…
– Да нет, в России неизвестно, – покачала головой Алёна, – но, насколько я понимаю, даже во Франции далеко не все знают про белую бургундскую поганку.
– Совершенно верно! – энергично закивал Доминик. – Но вы, откуда вы о ней можете знать?
«Сказать им, что я нашла? – размышляла Алёна. – Сказать или нет? А вдруг потребуют отдать? Заявят, мол, раритет, национальное достояние… Уж точно раритет, букинисты озолотили бы меня, вздумай я это продать… Но я нашла «клад» в доме Брюнов. Он не мой. Взять – значит украсть. Не воровала отродясь, поздно начинать. Отдам Морису, пусть сообщит хозяевам. Но пока Морис не приехал, дочитаю и сниму копию. Перепишу, во– первых, а во-вторых, пересниму. На мобильный пересниму, хотя бы фрагментарно, а дома перекачаю в компьютер. То есть у меня будет две копии: рукописная и фото. Эх, увезти бы с собой… Нет, нельзя. Если засекут на таможне – все, кранты. И кроме того, просто нехорошо. Национальное достояние, историческая реликвия, то-се… Черт меня вообще за язык тянул. Надо как-то отовраться. Надо переключить их внимание…»
И она ляпнула первое, что взбрело в голову:
– Не помню, откуда знаю. Читала где-то, в каком-то журнале. Ах, неважно. В конце концов, я же не сорвала ту несчастную поганку, так о чем беспокоиться?! Вы мне лучше скажите, господа, есть ли в Муляне или в окрестных деревнях люди по фамилии Жерарди?
– Никогда не слышал, – покачал головой Доминик, и очки его замкнуто блеснули.