— Гитлер покончил с собой, — заметила Карен Уорнер. — Вот уж у кого было самомнение. — Она стояла перед Луизиным столом и жевала сэндвич с креветками из «Марка и Спенсера» — от одного вида этого сэндвича Луизу затошнило.
— А Наполеон нет, — сказала она. — И Сталин нет, и Пол Пот, Иди Амин, Чингисхан, Александр Македонский, Цезарь. Гитлер тут исключение.
— Не с той ноги встала? — спросила Карен.
— Да нет.
— Да явно.
Живот у Карен был огромен. Кажется, Луиза такой огромной не была — Арчи родился крохотный, почти недоношенный, Луиза винила себя, она курила весь первый триместр, она же понятия не имела, что беременна. В глубине ее души, в сумрачном лабиринте ее сердца таилась невероятно пристойная личность — ждала, когда ее наконец выпустят. Вот и Патрик, наверное, ждет. Терпеливый Патрик, рассчитывает, что она исправится. После дождичка в четверг, голубчик.
Карен права: Луиза сегодня особенно раздражительна. Кофе на время притупил злость, но уже подкатывала головная боль, словно мара с моря против течения Форта.
— Хотела отчитаться о женщине, которая видела, как Дэвид Нидлер сидит на парапете в Арброте и «ест рыбу с картошкой», — сказала Карен.
— И?..
— Тейсайдская полиция сомневается, — сказала Карен с набитым ртом. — Больше никто Нидлера не вспомнил, а женщина посмотрела на фотографию и теперь тоже не уверена.
— Он залег на дно, — сказала Луиза. — Такие не едят картошку в Арброте.
Дэвид Нидлер умный, коварный и к тому же англичанин — скорее всего, рванул к шотландской границе. И на юге у него до сих пор полно корешей, есть кому помочь, — они, конечно, всё отрицают напрочь, но у нескольких кошельки толстые, Нидлер вполне мог бы слинять за рубеж. Впрочем, Луиза считала, что он где-то в Великобритании — обычный мужик, чей-то сосед. Может, уже другую женщину обхаживает.
Она взяла фотографию из дела — на нее посмотрело это заурядное лицо. Элисон Нидлер не нашла фотографий последних лет, на которых Нидлер один (фотографии — воспоминания; может, никто не хотел его помнить), пришлось взять эту и увеличить. На оригинальном снимке была вся семья в парижском «Диснейленде» — трое детей и жена столпились вокруг Нидлера, улыбаются, как будто у них конкурс на самого счастливого. («Жуткий день, — мрачно сказала Элисон. — Он опять был не в настроении».) Луиза вспомнила черно-белую фотографию у Джоанны Траппер — тридцать лет назад люди застыли в мгновении, которому не повториться.
В кабинет, размахивая листом бумаги, точно флажком, вошел Маркус. Заметил фотографию:
— Есть вести о лорде Лукане?
Имя лорда Лукана помнили все, но едва ли кто помнил Сандру Риветт, няньку, которую он забил до смерти.[105] Не тот человек не в том месте не в то время. Как Габриэлла Мейсон и ее дети, из коллективной памяти тоже почти исчезнувшие. Кто назовет хоть одну жертву Йоркширского Потрошителя? А Уэстов?[106] Забытые мертвецы. Жертвы тускнели, убийцы жили в памяти, и одна лишь полиция хранила негасимый огонь, передавала из поколения в поколение.
— Как звали няньку, которую он убил? — спросила Луиза. Да начнется катехизис.
— Не знаю, — признал Маркус.
— Сандра Риветт, — сказала Карен.
— У нее память как у слона, — сказала Луиза Маркусу.
— И вынашиваю я слоненка, — прибавила Карен. — Скорей бы уже вылезал, засранец.
— Когда вылезет, тебе придется бросить ругаться, — сказала Луиза.
— Ты бросила?
— Нет.
— А называется — ролевая модель.
— Я? Тогда у тебя проблемы.
— Босс? — сказал Маркус, протягивая ей бумагу. — Нашему мистеру Трапперу в последнее время не фартило. Оказалось, за пару недель до пожара на менеджера зала на Брэд-стрит напали, когда он подсчитывал выручку, а в прошлую субботу вечером в другом зале вставляли оконное стекло. Плюс одного шофера выволокли из такси у бара «Подножие тропы» и избили, а другой машине расколошматили окна, когда она забирала пассажира в Ливингстоне…
— В Ливингстоне? — насторожилась Луиза.
— Все нормально, босс, наша Мадонна тут ни при чем.
Луиза не помнила, когда и почему Маркус стал называть Элисон Нидлер Мадонной, но всякий раз ее передергивало. Ливингстонская Мадонна. Мадонна Скорбящая.
Живот Карен явственно просвечивал сквозь тонкий трикотажный топ. Выпирающий пупок — точно дверной звонок умоляет, чтоб нажали. Когда ребенок шевелился, живот пульсировал, как у Сигурни Уивер в «Чужом». Луиза помнила это странное трепыханье — дитя внутри кувыркается, зависимое и независимое одновременно, вечная материнская диалектика. Нога, маленькая ножка, крохотулечная махонькая ножка пнула изнутри тонкую барабанную кожу из плоти и трикотажа. Что не способствовало излечению Луизы от тошноты.
— Ну? — сказала Луиза. — У человека плохая карма или кто-то ему намекает? Забирай его назад, кстати, он ничего не говорит, но, судя по виду, забот у него полон рот.
В дверь просунул голову детектив-инспектор Сэнди Мэтисон — человек, чьи способности, если спросите Луизу, не успевали за его карьерным ростом. Если б у таких полицейских было собирательное прозвище, их наверняка звали бы «метелками».
— Звонили из МПЗА насчет Декера.
— Что насчет Декера?
— Он исчез.
Черный ворон против солнца, темнота, живот свело. Настоящая физическая боль, — вероятно, виновата банка яичного майонеза, которую только что достала Карен Уорнер; теперь она копалась в банке ложкой. Эта женщина пяти минут не способна прожить без еды. Омерзительной, как правило, еды.
— Патрульная машина в Донкастере съездила утром его проверить — глянуть, на месте ли он.
— И его не было?
— Мать сказала, в среду около пяти ушел и больше не возвращался.
— Он знал, что журналисты пронюхали, — сказала Луиза. — Может, сбежать хотел.
Опять это слово. Что там Джоанна Траппер говорила? Может, я уеду, сбегу на время? И вот оба они бегут — от одного и того же. Два человека, которым никогда друг от друга не избавиться. Джоанна Траппер и Эндрю Декер навеки принадлежат друг другу, их истории переплелись и сплавились.
— Ну, зато в газеты еще день-два не попадет — все катастрофой забито, — сказал Сэнди.
— Нет бедствия без добра, а, Сэнди? — ответила Карен. — Журналюги скоро опять по следу пустятся. На сколько газетам хватит катастрофы — дня на три максимум? Но он же в Англии. Не наша проблема. МПЗА прислала фотографию, — прибавила она и положила портрет перед Луизой.
Декер совсем не походил на того юнца, что взирал с газетных страниц тридцать лет назад (Луиза искала призрака в Сети). Да он и стал другим. Между тем портретом и этим — целая жизнь коту под хвост.
По дороге с совещания Группы управления и координации в Сент-Леонарде Луиза сообразила, что умирает с голоду, заехала на стоянку торгового центра и купила в «Сейнсбери» исполинскую шоколадку. Шоколад она не любила, но эту съела целиком, едва села в машину, а потом в отделе пришлось извергнуть весь шоколад в унитаз. Поделом тебе — что, диабетическую кому хотела заработать?
Когда Луиза выходила из туалета, зазвонил телефон.
— Реджи Дич, — сказал голос.
Имя знакомое, откуда Луиза его знает — вопрос. Девочка лопотала сто тысяч слов в минуту, и Луиза не поспевала. Общий смысл — «что-то случилось с доктором Траппер».
— С Джоанной Траппер? — Мадонна, подумала Луиза, еще одна. Луизины мадонны. Реджи Дич, малка девчушка, которая во вторник открыла ей дверь у Джоанны Траппер. — В смысле? Что с ней случилось?
Как выяснилось, малка девчушка и большая собака. Собака доктора Траппер. Псина завиляла Луизе хвостом, и Луизе это, как ни смешно, польстило. Может, пустоту между нею и Патриком, ту пустоту, которую он хотел заполнить ребенком, заполнит собака? То есть между ними пустота? Это хорошо? Или плохо?
Чтобы встретиться с девочкой, Луиза вернулась в город. Собаку они оставили в Луизиной машине на заднем сиденье, а сами пошли пить кофе в «Старбакс» на Джордж-стрит. «Старбакс» Луиза ненавидела. Все равно что американские доллары пить.
— Кто-то же должен платить жестоким капиталистам, — сказала она девочке, покупая латте и шоколадный маффин. — Иногда должны платить мы с тобой. Вот сегодня, например.
— Уй, — ответила девочка, — да мы много такого делаем, чего не стоило бы.
На лбу у нее красовался ужасный синяк — она сочинила какую-то историю, но Луиза видела, что девчонку, похоже, ударили. Реджи Дич, нянька Джоанны Траппер, как Сандра Риветт, — нет, не нянька, «мамина помощница». Мамин маленький помощник.[107] После рождения Арчи Луиза пила валиум. «Слегка шок пригасить», — сказал ей терапевт. Мужик толкал пациентам колеса, раздавал транквилизаторы, как конфетки. Невозможно представить, чтобы Джоанна Траппер так делала. Грудью Луиза не кормила — молоко шло плохо и через неделю кончилось. («Стресс», — равнодушно пояснил терапевт.) Луизиного сына бутылочка утешала успешнее, чем материнская грудь.
Через неделю Луиза бросила пить валиум — совсем от него отупела, боялась уронить ребенка, потерять где-нибудь, а то и вообще забыть, что родила.
А Реджи не рановато следить за чужим ребенком? Сама ведь едва из колыбели. Ровесница Арчи. Луиза представила, как Арчи отвечает за младенца, — брр, мороз по коже.
— Смотрите, смотрите, что Сейди у доктора Траппер в саду нашла, — сказала девочка, сунув Луизе в руку загаженную зеленую тряпку.
— Сейди?
— Собака.
— Что это? — подозрительно спросила Луиза, держа тряпку двумя пальцами.
— Это деткино одеяло, его талисман, — сказала Реджи. — Детка без него никуда. Доктор Траппер ни за что бы не оставила талисман дома. Я его нашла в саду. Почему в саду? Когда я уходила, уже было темно, и детка его в руке держал, и посмотрите, пятно — это кровь.
— Не обязательно.
У Арчи было нечто похожее, кусок яично-желтого плюша, который родился наручной куклой, уткой, а потом нитки порвались, и утка лишилась головы. Арчи заснуть без него не мог — Луиза помнила, как яростно он сжимал этот плюш в кулачке, будто за жизнь цеплялся. Пальцы разжимались только во сне. Спал Арчи как убитый. Луиза в ночи прокрадывалась в комнату, чтобы подстричь ему ногти на ногах, вытащить занозы, помазать порезы и ссадины — техобслуживание ребенка, которое днем сопровождалось отчаянным визгом. Арчи скорее расстался бы с Луизой, чем с желтым плюшем.
Она протянула тряпку девочке и сказала:
— Вещи теряются.
Случаются трагедии. Разливается молоко. Банальности льются рекой.
— Мистер Траппер говорит, доктор Траппер села в машину и уехала на юг, — продолжала Реджи, — но ее машина в гараже. Она вечером приехала домой — все в порядке было с машиной. Она уехала, но не сказала мне, что уезжает, а это совсем на нее не похоже, и мистер Траппер говорит, она у больной тети, но она никогда не говорила, что у нее эта тетя есть. Я спрашивала ее подругу Шейлу на работе, и доктор Траппер должна была вчера пойти в «Дженнерс» на рождественскую распродажу, но не сказала Шейле, что не придет, а доктор Траппер никогда так не поступает, вы уж мне поверьте, — и ее телефон где-то в доме, я точно слышала, как он звонит, «Ракоходный канон» Баха, а она бы ни за что не забыла телефон, это ее связь с миром, и она вообще не такая, доктор Траппер ничего не забывает, и ее костюм пропал, она бы не поехала так далеко в костюме и…
— Не забывай дышать, — посоветовала Луиза.
— Она исчезла, — сказал девочка. — Я думаю, ее кто-то похитил.
— Никто ее не похищал.
— Или мистер Траппер что-то с ней сделал.
— Что сделал?
— Убил, — прошептала девочка.
Луиза вздохнула про себя. Еще одна. Воображение зашкаливает, пришла идея в голову — пиши пропало, девочку несет. Романтичная девица, наверняка фантазерка. Кэтрин Морланд из «Нортенгерского аббатства».[108] Реджи Дич из тех, кто повсюду отыскивает что-нибудь занимательное. Учится на героиню — Кэтрин Морланд первые шестнадцать лет жизни на это потратила, и Луиза не удивится, если Реджи Дич занималась тем же.
— Так вышло, что сегодня утром я была в доме доктора Траппер, — сказала Луиза. — Я приходила к мистеру Трапперу по совершенно другому делу.
— Странное совпадение.
— И только, — отрезала Луиза. — Совпадение. Мистер Траппер сказал мне, что его жена уехала к тете, которая неважно себя чувствует.
— Да, я знаю, я же говорю, он и мне так сказал, но я ему не верю.
— Тетя — не вопрос веры, она не Санта-Клаус, она родственница. А не часть великого заговора с целью спрятать доктора Траппер.
— Никто не видел доктора Траппер. И не говорил с ней.
— Мистер Траппер видел и говорил.
— Это он так сказал.
Луиза тяжело вздохнула:
— Послушай, Реджи, давай я тебя подвезу?
— Достаньте телефон тети доктора Траппер, проверьте, все ли хорошо. Или пошлите к тете в Йоркшир кого-нибудь местного. Она в Хозе, в Хо-зе. Мне мистер Траппер не дает ни адреса, ни телефона, но вам-то должен дать.
— Хватит. — Луиза подняла руку, точно дорожный полицейский. — Успокойся. Ничего с доктором Траппер не случилось. Пошли в машину.
— Проверьте, существует ли эта тетя. Найдите мобильник доктора Траппер, он в доме, вы тогда увидите, правда ли тетя ей звонила.
— Машина. Сию секунду. Домой.
Девчонка сказала, что на месте железнодорожной катастрофы спасла человеку жизнь. Опять нафантазировала, разумеется. Надо было полицейского в форме к ней послать. Если б речь шла о ком другом, Луиза так и поступила бы, но она уже связана с Джоанной Траппер и теперь не могла от нее отделаться. Ее мадонна.
Может, я уеду. Сбегу на время. Муж на грани банкротства, ходит по темной стороне в компании сомнительных людей, брак, наверное, распадается, а Эндрю Декер вновь бродит по улицам. Ну еще бы не исчезнуть. Брак правда распадается или Луиза проецирует свои чувства на Джоанну Траппер?
Джоанна Траппер не рассказывала Реджи о том, что с ней случилось в детстве. Похоже, вообще никому не рассказывала, только мужу, а чужую тайну Луиза не выдаст. Это дело Джоанны Траппер — хранить секреты, и не Луизе их раскрывать.
— Я не хочу, чтобы Реджи знала, — сказала Джоанна Траппер. — Она расстроится. Люди иначе на тебя смотрят, когда узнают, что с тобой случилось ужасное. Им кажется, это и есть самое интересное в тебе.
Но это и есть самое интересное. Те, кто пережил катастрофу, всегда интересны. Они лицезрели немыслимое. Как Элисон Нидлер и ее дети.
— Это бремя несешь всю жизнь, — сказала Джоанна Траппер. — Не становится легче, не пропадает, и ты тащишь его до конца.
Луиза подумала о Джексоне — давным-давно его сестру убили, и теперь он остался единственным, кто ее знал. У Саманты такой проблемы нет. Даже забудь ее муж и сын, вещи будут помнить. Она жила — позабыта, но не исчезла, дух жены Патрика навеки сохраняли ее салфетки, вазочки и острые серебряные ножи для рыбы. Саманта — настоящая жена, Луиза — бледная самозванка.
Конечно, ей не нужно было ехать аж до Масселбурга и обратно в час пик.
— Вам же не по дороге, — сказала Реджи.
Луизе не по дороге, но плевать. Не из подлинной заботы о девочке — просто время потратить, избежать неотвратимого возвращения домой. Она весь день в дороге — ее личная хиджра, — и перспектива остановиться пугает. Не в силах торчать на одном месте, она полдня моталась то туда, то сюда, а еще полдня изобретала, куда бы ей поехать. (Прости, я опоздаю, дела навалились. Кто настоял, чтобы Бриджет с Тимом прогостили целых пять дней? Луиза настояла, вот кто.)