— А доктор Траппер — она какая? — спросила она Реджи Дич на подъезде к Масселбургу, и девочка сказала:
— Ну…
Похоже, Джоанна Траппер любит Шопена, Бет Нильсен Чэпмен, Эмили Дикинсон и Генри Джеймса, и у нее высочайший порог терпимости к «Твинисам». Еще она играет на фортепиано — «взаправду хорошо», по словам Реджи, — и повторяет вслед за Уильямом Моррисом, что не надо держать вещь в доме, если не уверен, что она полезна, и не считаешь, что она красива. Доктор Траппер любит кофе по утрам и чай после обеда, она поразительная сладкоежка и говорит, что это медицинский факт: у человека есть отдельный «желудок для пудинга», и поэтому, даже если трапеза обильна, всегда «найдется место десерту». Она не верит в Бога, ее любимая книга — «Маленькие женщины»,[109] потому что она про «девочек и женщин, которые открывают в себе силу», а ее любимый фильм — «La Règie du jeu»,[110] который она дала посмотреть Реджи, и Реджи он тоже очень понравился, хотя не так, как «Дети дороги»,[111] это ее любимый фильм. Если доктору Траппер пришлось бы спасать три предмета из горящего дома, она бы спасла детку и собаку, а насчет третьей Реджи не уверена; Луиза предположила, что мистера Траппера, но Реджи сказала, что, наверное, он как-нибудь спасется сам. Знамо дело, прибавила Реджи, окажись она сама в горящем доме, доктор Траппер спасла бы ее.
И доктор Траппер любила детку. Габриэль — ну конечно, Габриэль, Габриэлла. Детку назвали в честь мертвой матери Джоанны Траппер. Луиза сначала не сообразила — видимо, потому, что ни Джоанна Траппер, ни Реджи Дич не называли его по имени. Для обеих он был «детка». Единственный, свет очей.
«Траппер и Дич» — что за ерунда? Дурной ситком семидесятых про детективов-любителей. Или «Дич и Траппер», торговцы дорогой сельской недвижимостью. Реджи. Реджина. Девочек по имени Реджина сейчас редко встретишь.
— Я нашла у того человека в кармане, — сказала девочка, застенчиво протягивая Луизе замызганную открытку.
— У какого человека? — спросила Луиза, неохотно беря открытку двумя пальцами. Как и деткино одеяло, открытка представляла биологическую опасность — грязь, кровь, и по ней словно табун лошадей пробежал.
— Которому я жизнь спасла.
А, у этого, подумала Луиза. У выдуманного человека. На открытке изображена какая-то Европа. Луиза сощурилась, пытаясь разглядеть, что там под слоем грязи.
— Брюгге, — сказала девочка. — Бельгия. На обороте имя и адрес. Я его не выдумала.
— Я и не говорю, что выдумала. — Луиза перевернула открытку и прочла послание. Прочла адрес и имя.
— Джексон Броуди, — с надеждой сказала девочка. — Только я не знаю, жив он или умер. Может, вы могли бы малко глянуть?
Луиза сунула ей открытку и сказала:
— У меня и так дел невпроворот.
Она не съехала с А1 на боковую трассу. Она не поехала домой — развернулась в Ньюкрейгхолле и направилась в больницу. Послушная овчарка откликнулась на зов пастуха.
Nada y pues nada
В Горги она не вернется, еще не хватало — вот и славно, что у нее есть ключи от дома мисс Макдональд. И хорошо, что Масселбург сейчас в центре внимания прессы. Вряд ли эти недоделанные терминаторы пойдут искать «мужика, которого Реджи зовут» на унылой улице мисс Макдональд, особенно когда там полиция кишмя кишит. Чем дальше сегодняшнее утро, тем менее вероятным казалось, что идиоты, которых Реджи про себя именовала Рыжим и Блондином, искали ее. Они искали Билли. Надо было дать им адрес в Инче, он ведь, очевидно, дал им ее адрес. Надо было отплатить добром за добро.
— Ты живешь тут? — спросила инспектор Монро, через лобовое стекло разглядывая дом мисс Макдональд.
— Да, — сказала Реджи. — Матери сейчас нет.
Одна ложь, одна правда. Они зачеркнули друг друга, и мир не изменился. Насколько проще не вникать в детали.
Инспектор Монро по крайней мере выслушала Реджи, хотя явно не поверила, но если б Реджи прибавила: «А также сегодня был случай, со всем вышеизложенным никак не связанный: утром двое мужчин разгромили мою квартиру и угрожали меня убить — ах да, еще они дали мне первый том „Илиады“», инспектор Монро наверняка рванула бы к выходу из «Старбакса». Она не очень походила на полицейского: зимняя куртка, джинсы и мягкий свитер, нерабочая одежда, как у доктора Траппер. Волосы собраны в хвост, но коротковаты, поэтому она все время заправляла за ухо выбившиеся пряди.
— Все отращиваю, — сказала она. — Коротко постриглась, но мне не идет.
Мамуля говорила, что женщины радикально стригутся в финале неудачных романов. Мамулины подруги вечно стриглись то так, то эдак, но мамуля понимала, что ее волосы — ценное достояние, таким не разбрасываются. Впрочем, она до того опьянела от Гэри, что, может, и постриглась бы, если б он попросил. Она бы, пожалуй, что угодно сделала, только бы он остался с ней, хотя прелесть Гэри главным образом была в том, что он — не Мужчина-Который-Был-До-Него. Представить только, что Гэри говорит мамуле: «Вот бы посмотреть, как ты смотришься со стрижкой, Джеки». В голове не укладывается, что Гэри так скажет, — он ужасно косноязычный. («Ты очень красноречива», — сказала ей однажды доктор Траппер — замечательный, считала Реджи, комплимент. «Реджи у нас болтушка», — говаривала мамуля.) А мамуля пошла бы к своему парикмахеру (Филипу — «голубоватому, но женатому», по мамулиным словам) и сказала бы: «Режь, Филип, пора меняться», и Филип сделал бы ей изящную короткую стрижку, только уши прикрывало бы, или, еще безопаснее, подстриг бы под машинку, как Кайли после рака,[112] и — та-да-а — вот сейчас мамуля помешивала бы фарш в сковородке на кухне в Горги и предвкушала «Истэндцев».
А инспектору Монро сердце разбивали? Что-то непохоже.
С Сейди вышло не все гладко, но в итоге инспектор Монро посадила ее на заднее сиденье к себе в машину (вместе с тяжеленной сумкой из «Топ-Шопа»), откуда собака пристально наблюдала, как Реджи с инспектором Монро уходят по Джордж-стрит, будто хотела отпечатать их силуэты на сетчатке. Инспектор Монро, вообще-то, не походила на любительницу животных, но потом сказала: «У меня был кот», словно это важно.
Спасибо ей за маффин — Реджи умирала с голоду, кроме «тик-таков» мистера Хуссейна и батончика «марс» (едва ли сбалансированная диета) у нее крошки во рту не было за весь день, а утренние тосты отправились наружу, не успев перевариться. Реджи хотела заняться маффином, поэтому слова высыпала быстро: машина, телефон, кусок мшистого одеяла, туфли, костюм — в целом невероятное отсутствие доктора Траппер, точно ее инопланетяне умыкнули. Про инопланетян она не поминала — мало ли что.
Когда Реджи досказала свою историю, инспектор Монро зевнула и сказала:
— Прости. Кошмарно устала, всю ночь на ногах.
— Где поезд с рельс сошел? — угадала Реджи.
— Да.
— Я тоже там была.
— Правда? — Инспектор Монро посмотрела недоверчиво, будто раздумывала, не списать ли Реджи в картотечный ящик, где хранятся психованные фантазеры.
— Я сделала одному человеку искусственное дыхание, — сказала Реджи, забираясь в ящик глубже. — Пыталась ему жизнь спасти. — Крышка ящика с грохотом захлопнулась.
Она впервые кому-то сказала об этом человеке. Таскала его с собой весь день, он был ее тайной, и ей полегчало, едва она вынула его из головы и предъявила миру, хотя, если говорить вслух, на правду похоже мало. С каждым часом события ночи становились нереальнее; потом Реджи вспомнила, как утром смотрела на тело мисс Макдональд, и события стали чуточку реальнее.
— М-да? — сказала инспектор Монро. С тем же успехом можно было разыграть карту с похищением инопланетянами — все равно инспектор Монро исходила скептицизмом. — Откуда у тебя синяк? — спросила она, сверля взглядом лоб Реджи.
Реджи поправила челку и сказала:
— Да ерунда. Не смотрела, куда иду.
— Уверена, что ничего серьезного?
Инспектор Монро беспокоилась. Ясно, что она подумала, — домашнее насилие, то-се. Она не подумала: «Поскользнулась и упала в душевой, потому что ей угрожали два идиота».
— Чесслово, — сказала Реджи.
Можно рассказать инспектору Монро о Рыжем и Блондине, но это ведь не поможет найти доктора Траппер (к тому же психованная фантазерка и так далее). И вообще, вдруг они не просто языками мололи (В полицию насчет нашего свиданьица не ходи, а то знаешь что будет?). Вдруг они за ней следят? Вдруг они видят, как она пьет кофе в «Старбаксе» со старшим детективом-инспектором, даже не со скромным констеблем в форме? Они ведь ни за какие коврижки не поверят, что речь не о них.
Лишь когда у дверей мисс Макдональд Реджи попросила:
— Вот здесь, пожалуйста, — инспектор Монро сказала:
— А, ну да, действительно прямо у тебя под домом, — словно наконец поверила, что Реджи не соврала про катастрофу.
— Ну, почти, — сказала Реджи.
— Ладно, — сказала инспектор Монро. — Поеду. Дел, знаешь ли, полно.
— Да не говорите, — ответила Реджи.
Она помахала инспектору Монро, а та, отъезжая, не махала — хмурилась.
Реджи подняла тугое окно в спальне, докуда поднимется, — необходим свежий воздух. На путях в свете дуговых ламп под неумолчный грохот и визг машин работали люди. Громадный кран тащил вагон. Вагон раскачивался в воздухе, точно игрушечный. Большая костяная луна взбиралась по небу, равнодушно освещая эту противоестественную сцену.
В запущенной задней комнате ночевать слишком шумно, даже если окно закрыть, и Реджи даже не подумает лечь в спальне мисс Макдональд, где все омыто застарелым амбре грязного белья и недопитых лекарств.
Она увидела себя в зеркале на туалетном столике. Синяк на лбу уже чернел.
Последний час Сейди охотилась по дому за призрачным запахом Банджо и теперь в расстройстве хлопнулась на пол в гостиной. Наверное, когда кто-то уезжает, их животным кажется, будто хозяева просто-напросто исчезли с лица земли. Вот она здесь — а вот ее нет. Доктор Траппер говорила, Сейди повезло, она не знает, что однажды умрет, но Реджи сказала, что вот ей лучше бы знать — тогда бы она избежала смерти. Никто, понятно, смерти не избежит, но можно избежать преждевременной смерти от рук идиотов. («Не всегда», — сказала доктор Траппер.)
Обыскав пустоватые шкафчики мисс Макдональд, Реджи нашла полпачки черствых крекеров «Ритц», но потом открыла золотую жилу — мелкооптовый запас карамельных вафель, которые мисс Макдональд припасала Реджи на ужин. Крекерами Реджи поделилась с Сейди, одну вафлю съела сама.
Станет ли инспектор Монро искать доктора Траппер? Что-то сомнительно. Зачем она приезжала к доктору Траппер во вторник? «Да так, всякие разные дела, — сказала инспектор Монро. — Насчет пациента». Врала она неплохо, но Реджи тоже врет будь здоров. Рыбак рыбака видит издалека.
Всякое разное. Ничего особенного. То-се. Перед Реджи люди увиливают только так.
Она решила лечь на диване. Сейди запрыгнула в кресло, повертелась на нем, пока оно ее не устроило, а потом улеглась с глубоким вздохом, словно исторгала из тела весь прошедший день. На диване, где спала Реджи, оставался слабый отпечаток тела Банджо, но это даже утешало. Денек выдался невероятно трудный. Еще какие тяжелые времена.
Где-то в ночи Сейди пришла к Реджи на диван. Видимо, ей тоже требовалось утешение. Реджи обняла собаку, послушала, как мощно бьется сердце в широкой собачьей груди. Пахла собака в основном собакой. Реджи не замечала прежде, но обычно Сейди пахла духами доктора Траппер. Наверное, доктор Траппер все время с ней обнималась. Если бы с доктором Траппер все было в порядке, она бы позвонила, — может, не с Реджи поговорить, но хотя бы с Сейди (Привет, псина, как там моя красавица?).
Где же доктор Траппер-то? Elle revient.[113] А если нет?
Почему так — почему она шагнула из туфель, вышла из собственной жизни? Столько вопросов, а ответов нет. Кто-то должен выследить доктора Траппер. Ха.
Ad lucem[114]
Джексона скрутило чем-то сильно похожим на одиночество. Хоть бы кто-нибудь знал, что он здесь. Джози, например. (В шторм любая жена — подмога.) Нет, не Джози (Ну что ты на сей раз натворил, Джексон?). Может, Джулия. Она посочувствует (Ой, миленький), но от ее сочувствия ему, пожалуй, не полегчает.
— Сколько времени?
— Шесть часов, — сказала сестра Мутно. («Вообще-то, меня зовут Мэриан».)
— Утра?
— Нет.
— Вечера?
— Да.
Надо было проверить — вдруг есть и другое время дня, где тоже бывает шесть часов. Все сикось-накось — что помешает времени пойти вразнос?
— Можно мне телефон?
— Нет. Хоть умрите, будете отдыхать, — сказала медсестра. Ирландка. Ну правильно — его мать так же разговаривала. — Если вы беспокоитесь за жену, мы наверняка завтра с ней свяжемся. После катастроф всегда путаница, вечно так.
— Я знаю. Я когда-то был полицейским, — сказал Джексон.
— Правда? Тогда делайте что говорят и спите себе дальше.
А когда же придет благодарность? «Я чуть не помер, но мне дарован второй шанс» — такого рода. Полагается же так чувствовать, если чуть не помер? Внезапное исчезновение страха, решение каждый день использовать на полную катушку. Новый Джексон выходит из кокона старого и рождается вновь на остаток жизни. Ничего подобного он не ощущал. Все болело, и он устал как собака.
— Вы так и будете стоять и ждать, пока я засну?
— Да, — сказала сестра Мутно. Сестра Мэриан Мутно.
Он проснулся, когда что-то коснулось щеки — бабочкино крыло или поцелуй. Скорее поцелуй, чем бабочкино крыло.
— Привет, незнакомец, — сказал знакомый голос.
— Мутно, — пробубнил он.
Он открыл глаза — а там она. Ну само собой. Накатила сверхъестественная ясность. Он был не с той женщиной. Он ехал не туда. Вот куда надо было. Вот та женщина.
— Эй, ты, — сказал Джексон, — привет. — Десятилетиями он был нем — и вдруг обрел голос. — Я о тебе думал, — сказал он. — Только сам не понимал.
Глаза ее — черные озера изнеможения. Он и забыл, до чего она красивая. Она приложила палец к его губам:
— Тсс. Достаточно «мутно».
Она засмеялась. Он раньше-то видел, как она смеется?
Внезапно все встало по местам.
— Я тебя люблю, — сказал он.
Fiat Lux[115]
Слава богу, когда она вошла, за столом никто не сидел. Лежала записка от Патрика, прислоненная к вазе с букетом тепличных лилий, которых не было утром. Она ненавидит лилии. Их запах специально выведен, чтоб забивать вонь гниющей плоти — вот почему их тащат на похороны охапками. «Сначала ужинаем у „Лацио“, — говорилось в записке. — Приходи, если успеваешь». «Сначала» — а потом что?
Снова есть и пить с Бриджет и Тимом? От одной этой мысли тошнит. Кроме того, она уже поела. Из больницы заехала в «Макавто» и купила «Счастливый обед» для Нидлеров. Дети больше не едят бургеры в кафе — слишком на виду. Они ели перед телевизором и смотрели «Шрек-3» на DVD. Луиза поклевала картошки. Она уже который день не могла есть мясо, ей плохело, едва она представляла, как засовывает мертвую плоть в свою, живую.
— «Счастливый обед», — сказала Элисон, тонкогубо улыбаясь, — и не улыбка вовсе. — Редкое явление.
— А у вас своего дома нет? — спросила Элисон посреди фильма.
— Ну… — сказала Луиза.
Было понятно, что это неверный ответ.
Она вспомнила, что оставила права Декера в больнице. Хотела же забрать. Они смахивали на улику, только непонятно чего.