— Может, она не поменяла права, когда вышла замуж.
— В смысле — Мейсон? Так тоже пробовали. И тоже ноль. Но пока обзванивали, я подумала, можно и Декера проверить на всякий случай, и — бинго. Декер утром взял напрокат «рено-эспас». И что интересно, он был с дочерью.
— У него нет дочери.
— Потому и интересно.
— Сюжет закручивается, — прокомментировал довольный Маркус, когда Луиза все это ему пересказала.
Фернли — воплощенный Луизин кошмар. Перед телевизором сгрудились стулья с высокими спинками, пахнет казенной стряпней со слабым, но неуничтожимым оттенком дезинфекции. И не важно, что на доске объявлений висел график развлечений (Боулинг в холле) и экскурсий (Сад «Харлоу Карр», Хэррогит и обед «У Бетти»!), — все равно сюда посылали тех, кто никому не нужен. Тех, кому больше негде умереть. В такой приют ее отошлет Арчи, когда она станет беззубой и лысой, будет писаться в постель, забудет имя собственного сына. И его не в чем будет упрекнуть. Патрик о ней не позаботится, он же мужчина — статистика подсказывает, что он уже будет мертв, невзирая на гольф, красное вино и плавание.
Она сюда не поедет. Выйдет из жизни, шагнет в обжигающе-холодную ночь («Я, наверное, задержусь»),[151] ляжет под забором и уснет — только не сюда. Или перережет вены и по-римски невозмутимо подождет. Или раздобудет пистолет — раз плюнуть, — сунет дуло в рот, как лакричную палочку, и мозги вылетят из дыры в затылке. Она это почти предвкушала. Есть свои плюсы в том, чтобы умереть, не дожив до подгузников и просмотра бесконечно закольцованных повторов «Друзей» по телевизору. Габриэлла Мейсон, Патрикова Саманта, Дебби, сестра Элисон Нидлер. Застыли в янтаре памяти вечно молодыми. Вечно мертвыми.
В приемной Луиза предъявила удостоверение и наилюбезнейшую улыбку.
— Нам нужно переговорить с миссис Баркер, — сказала она толстой девице в бело-розовой клетчатой форме, которая была мала, — из-под формы пытались бежать валы жира. Сосиска в коже.
«Хейли» — значилось на пластиковом бедже. Жидкие светлые волосы зачесаны назад и собраны в хвостик, лунный лик безжалостно явлен взорам. Девица состроила глазки Маркусу — тот вежливо сделал вид, что не заметил.
Девица не без труда выудила из кармана шоколадку. Развернула, предложила Луизе. Шоколадка расплющилась и подтаяла — Луизе хотелось шоколада, но она отмахнулась. Маркус взял кусочек, и девица вспыхнула. Похожа на сахарную свинку. Луизе они когда-то нравились.
— Как думаете, сможет миссис Баркер с нами поговорить? — спросила она.
— Сомневаюсь, — ответила девица.
— Потому что она не в себе?
— Потому что она умерла.
М-да, подумала Луиза. Смерть блистательно затыкает рты. Пожилая Тетя уходит направо за кулисы.
— Недавно? — спросил Маркус.
— Пару недель назад. Обширный инсульт, — прибавила девица, кинув в рот последний кусок шоколада.
— Надо бы ее адвокату сообщить, — сказала Луиза скорее себе, чем девице. Да и Нилу Трапперу сообщить неплохо бы. — А родные у нее были?
— По-моему, где-то был племянник или племянница, но они… как это называется… слово такое? Похоже на «удавились».
— Отдалились?
— Да, точно. Отдалились.
— Она не существует. Нет больше никакой тети, — сказал Маркус, когда нечестивое чистилище Фернли осталось позади. — Тетино бытие прекратилось, она теперь бывшая тетя. Если сюжет закрутится туже, он станет пружиной, а, босс?
— Ты поведешь, скаут, — великодушно разрешила Луиза. От головной боли уже тошнило.
— А теперь что, босс?
— Ни малейших догадок. Можно сыру купить. Нет, погоди, звякни в отдел, пусть выяснят, кто навещал Декера в тюрьме за последний год. Он уходит с места железнодорожной катастрофы и вместе с так называемой дочерью нанимает здоровенную тачку. Выясни, кто эта дочь на самом деле. Кто-то ему помогает.
— Может, он просто снял девицу. Или насильно умыкнул.
— Господи Иисусе, — сказала Луиза. — Не лезь в эти дебри.
— Как думаете, Декер как-то связан с тетей? — спросил Маркус.
— Я уже вообще не понимаю, кто с кем и как связан.
Никакой тети нет — хотя бы это неоспоримый факт. Значит, либо Джоанна Траппер соврала мужу («Надо бы заехать проверить бедную старушку, тетю Агнес»), либо Нил Траппер соврал всем («Она уехала к больной тете»). А кто скорее соврет — Нил Траппер или прелестная доктор Траппер? Да не поймешь. Если коса найдет на камень, Джоанна Траппер, подозревала Луиза, не уступит лучшим на свете притворщикам.
Она убежала и спряталась однажды, теперь убежала и спряталась вновь. Освобождение Декера наверняка ее расстроило. Ей сейчас столько же лет, сколько было ее матери, когда ту убили, ее детке столько же, сколько было тогда брату. Ждать ли от нее глупостей? Вдруг она что-нибудь сделает с собой? С Декером? Может, тридцать лет в сердце своем она взращивала месть и теперь желала свершить правосудие? Бред какой-то, люди так не делают. Луиза бы сделала — она бы сложила кости Декера в домино, скормила его сердце кошкам, шла по его следам до исхода времен, но Луиза не такая, как все. Но ведь и Джоанна Траппер не такая, правда?
Они остановились в центре Хоза, и Луиза вышла, добрела до моста, поглядела на воду. Она плыла — Плавучая Луиза. Джоанна вышла из своей жизни без ничего (кроме детки, а детка — всё) и исчезла. Такому трюку можно только позавидовать. Джоанна Траппер, великая мастерица побега.
— Босс? — Рядом возник Маркус. — Порядок?
— Нормально, — сказала она, прибегнув к универсальному шотландскому слову, обозначающему любое состояние, от «я умираю от тоски» до «восторг мой затмевает звезды». — Нормально, — сказала она. — Я в норме.
А потом они пошли туда, куда ходят в таких городках. В кафе, выпить чаю.
— Матушкой буду я? — спросил Маркус и взял удобный бурый чайник, уютно упакованный в какую-то шапку с помпоном.
— У тебя получится лучше, — ответила Луиза.
Она проглотила пару таблеток парацетамола и запила золотистым чаем, до того крепким, что хоть трубы им прочищай.
— Дни такие, — пояснила она, когда Маркус посмотрел вопросительно. Дни другие, но елки-палки…
— Понятно, — серьезно кивнул он.
Ах эти современные мальчики и их уважение к женщинам — какими они были? Уж явно не такими, как Дэвид Нидлер, — и не такими, как Эндрю Декер.
Маркус заказал кекс с изюмом, и кекс принесли, накрыв куском уэнслидейла (сыр с кексом — что с этими людьми?).
— Сы-ыр, Громит, — сказал Маркус.
Славный мальчик. Идиот, но славный.
Луиза заела таблетку булочкой. На вкус как сырое тесто и застревает в горле. Зазвонил телефон — Реджи Дич. Луиза застонала, дождалась, пока включится голосовая почта, но потом передумала и набрала номер — можно бы и успокоить девчонку. Про тетю, впрочем, Луиза не скажет — Реджи с катушек слетит, если сообщить, что тетя и впрямь больна, до того больна, что уже в шести футах под землей. После пяти гудков трубку сняли. Трубку снял Джексон.
— Алло? — сказал он. — Алло?
Поди разберись, подумала Луиза. Двое самых нервотрепочных людей на свете объединили силы — в этом же есть смысл?
— Это я, — сказала она. Потом сообразила, что он может и не понять, кто такая эта «я», хотя приятно думать, что понял. — Луиза, — прибавила она.
— Поразительно, — ответил он, и связь оборвалась.
Что поразительно?
— Тут плохо ловит, босс, — пояснил Маркус. — Холмы кругом.
Телефон опять зазвонил, и Луиза раскрыла его рывком, предполагая, что это снова Джексон:
— Ну?
— Эй, эй, начальник, — сказал Сэнди Мэтисон. — Потише. «Малка поездочка» не удалась?
— Да нет, нормально. Прости. Никакой тети нету.
— Интересно. Прямо Агата Кристи.
— Не вполне.
— В общем, я что хотел сказать — звонили из дорожной полиции Северного Йоркшира. — Да уж, сигнал слабоват, голос Сэнди включался и выключался, борясь с эфиром, но торжество читалось отчетливо. — Декера задержали на А-один у Шотландского поворота. Везут в больницу в Дарлингтоне. Вам дотуда всего ничего, босс.
— В больницу?
— Несчастный случай.
— Странно, — сказал Маркус, когда она велела ему поднажать. — Можно подумать, он гоняется за вами, а не за Джоанной Траппер.
— Странно не это, — сказала Луиза. — Ты не поверишь, что на самом деле странно.
— Ну вы расскажите, босс.
— Еще кое-что, босс, — сказал Сэнди Мэтисон. — Вам не понравится.
— Мне многое не нравится.
— Перезвонили из Уэйкфилда. Декер был не самым популярным заключенным. За последние полтора года — всего три посетителя. Его мать, ее приходской священник — Декер в тюрьме принял католичество, к тюремному капеллану ходил и все такое, отличный, надо сказать, метод справиться с виной.
— Но убьет меня третий посетитель, так? — спросила Луиза.
— Ага. Не кто иной, как некая доктор Джоанна Траппер.
— Вы надо мной смеетесь, да? Она к нему приходила? Сколько раз?
— Всего один. За месяц до его освобождения. Попросила разрешения, он разрешил.
И ни слова не сказала. Луиза пришла к Джоанне Траппер в ее прелестный дом, сидела в прелестной гостиной с саркококкой и зимней жимолостью, которые прелестно пахли, Луиза сообщила, что Эндрю Декера выпустили, и Джоанна Траппер ответила: «Я так и думала, что уже скоро». Не сказала: да, я в курсе, я к нему забегала пару недель назад. Не соврала — просто не сказала правды. Почему?
— Жертвы ходят к заключенным, босс, — заметил Маркус. — За объяснениями, за раскаянием, пытаются понять, в чем был смысл.
— Обычно они не затягивают с этим на тридцать лет.
Джоанна Траппер умела бегать, умела стрелять. Умела спасать жизни — и умела их отнимать. «Нет никаких правил, — сказала она Луизе в своей прелестной гостиной. — Мы только делаем вид, будто они есть». Что она задумала?
Телефон снова зазвонил. Луиза долго не снимала трубку — что-то ей неохота больше ничего знать.
— Босс? — Маркус на миг отвел глаза от дороги, покосился нерешительно. — Вы говорить-то будете?
— Вести всегда плохие.
— Не всегда.
Крещендо телефонных звонков неизбежно завершится мощной драмой в коде. Она вздохнула и ответила.
— Простите, босс, — сказала Эбби Нэш. — Драм не будет. Мы отследили звонки Джоанны Траппер в среду, входящие и исходящие.
— Начни с тех, кто звонил после четырех, когда она пришла с работы.
— Один от мужа, два от Шейлы Хейз. Последний в девять тридцать — с того же номера звонили в четверг пару раз и один раз вчера утром. Мобильный, зарегистрированный на Джексона Броуди, лондонский адрес.
Ну естественно, как же иначе?
Arma virumque cano[152]
Реджи разбудила Джексона кружкой чая и тарелкой с тостом. На кружке было написано: «Омыты кровью агнца».
— Это не про кружку, — пояснила Реджи. — Кружка омыта «Фэйри».
Он растерялся, обнаружив, что дом, куда она его привезла (на заоблачно дорогом такси), в каких-то ярдах от того места, где он умер и выжил, — где поезд сошел с рельсов.
— Вообще-то, я тут не живу, — сказала Реджи.
— А кто живет?
— Мисс Макдональд, только она не живет, потому что умерла. Все умерли.
— Я не умер, — сказал Джексон. — И ты тоже.
Уговор такой: он едет домой, в Лондон, встречать жену с самолета, а по пути заглянет проверить какую-то тетку, о которой только и болтает Реджи, — тетку, как-то связанную с пропавшим доктором (Похитили!). Когда они найдут тетку (чье существование, похоже, сомнительно), Джексон отвезет Реджи на ближайшую железнодорожную станцию, а сам направится домой. Как он это осуществит, пока неясно — наверное, короткими перебежками, как усталый старый пес.
Воображение у Реджи прямо кипело. Вероятно, эта доктор Траппер просто ненадолго сбежала от своей жизни. Джексон от пропавших женщин не отмахивается, но, бывает, они не хотят, чтоб их нашли. В свое время он таких разыскивал — и в полиции, и частным детективом. Однажды, еще в армии, расследовал исчезновение жены сержанта, выследил ее до самого Гамбурга и обнаружил в гей-баре, где все женщины были одеты как статистки из «Кабаре». Было очевидно, что в ближайшее время сержантская супруга не планирует возвращаться на квартиры женатых офицеров в Райндалене.
Однако если не удостовериться, это будет на его совести, а на его совести хватает женщин — лишних ему не надо.
Они поехали в жилищно-строительное общество, и Реджи забрала оттуда деньги. У них уговор. Реджи отдает ему все сбережения, а он их тратит. Ощущение, по крайней мере, таково. Еще они купили сэндвичей, сока, телефонную зарядку для Реджи и дорожный атлас. В свой талант ориентироваться в Бермудском треугольнике Уэнслидейла Джексон больше не верил.
— Я правда тебе все верну, — сказал он, когда она опустошила свой счет в банкомате на Джордж-стрит. — Я богатый, — прибавил он, хотя обычно не признавался в этом с такой готовностью.
— Ну знамо дело, — ответила она, — а я Царица Как-Там-Ее.
— Савская?
— В том числе.
Единственная машина, которую эдинбургский прокат смог предоставить Джексону, способному водить только одной рукой, — автоматическая коробка передач плюс тормоз на руле, — исполинский «рено-эспас», в котором можно хоть поселиться, если необходимо. «Эспас» — э-э, хоть кого-то спас? Впрочем, их с Реджи это огромное авто спасало.
— Детские сиденья понадобятся? — спросила женщина средних лет за стойкой. «Вера» — гласил ее бедж, — почти нью-эйджевое послание. — Это семейный автомобиль, — сказала она с упреком, будто они не прошли ее экзамена на семейственность; редко людям дают менее подходящие имена, подумал Джексон.
— Мы и есть семья, — сказала Реджи; собака ободряюще завиляла хвостом.
Джексона укололо нечто сильно похожее на потерю. Семейный человек без семьи. Тесса насчет детей высказывалась двусмысленно: «Случится — значит, случится», но ведь она пила таблетки, а значит, беззаботность эта явно напускная. Детей он с ней толком не обсуждал — слишком личное, неловко спрашивать. Может, они и женаты, но едва знают друг друга.
На месте Веры он бы тоже без особой охоты отдавал ключи от машины человеку, который, по роже судя, только что вышел из тюрьмы, из больницы или из тюрьмы через больницу. «Вопреки всем моим рекомендациям», — сказал Гарри Поттер, когда Джексон уходил. «Пусть это будет на вашей совести», — сказала доктор Фостер. «Да ты придурок, братан», — засмеялся австралиец Майк.
С синяками и раной на лбу Джексон больше смахивал на преступника, чем на жертву, а с рукой на перевязи любому хватит ума не пустить Джексона за руль, поэтому Реджи размотала бинты и тональным кремом замазала синяки.
— А то у вас такой вид, будто вы в бегах или вроде того.
Джексон всю жизнь чувствовал себя так, будто он в бегах (или вроде того), но Реджи он об этом не сказал.
Дерзко наплевав на закон, он присвоил водительские права Эндрю Декера, которые эффектно вручила ему Реджи («Они были в ваших вещах»). Увы, отсутствие прочих удостоверений личности смутило Веру — узнав, что других подтверждений существования у Джексона нет, она недовольно нахмурилась.
— Вы же можете оказаться кем угодно, — сказала она.
— Ну, не кем угодно, — пробормотал Джексон, но развивать мысль не стал.
Можно было и на поезд сесть — да только сесть на поезд нельзя. Джексон добрался до касс на вокзале Уэверли (Реджи держалась подле, точно преданная собачонка), и тут накрыла волна адреналина. Теория «упал — садись на лошадь снова» прекрасна, когда это просто теория (или даже когда просто лошадь), но если перед тобой маячит отнюдь не теоретическая перспектива беспощадного железного коня, который отчетливо напоминает 125-й междугородний и тянет за собой устрашающие воспоминания, — вот тогда все иначе.