Светлова заинтересованно, с проснувшимся вдруг аппетитом уткнулась носом в фотографию.
— А иногда мне кажется, — мечтательно продолжала Глинищева, — что я даже слышу быстрый топот детских ног вдоль длинной террасы, опоясывающей дом, — быстрый-быстрый! Маленькая девочка бежит, оглядываясь на распахнутые застекленные окна, за которыми мелькают кроны деревьев, а по их верхушкам, перепрыгивая, мчится наперегонки с девочкой рыжая белка.
— Эта девочка я? — спросил ребенок.
— Нет, дорогая… Увы! У нас с тобой другая жизнь. Хотя ты вполне могла быть этой девочкой… Знаете, милая Генриетта, что такое потерянный рай? Это Спасово, имение Глинищевых! Увы, оно осталось только в семейных рассказах и преданиях, больше похожих на сказку, сказку о потерянном времени… И о потерянном имуществе! Хотя сам этот дом, надо сказать, сохранился до сих пор. Там сейчас Дом культуры или сельсовет… что-то в этом роде… Я вас провожу? — Алена резко, словно очнувшись от мечтаний, повернулась к Светловой.
— Что же мне делать с этим Роппом? — опять застенала Аня, она же лже-Генриетта Ладушкина, уже надев в тесном коридорчике пальто и стоя почти на выходе. — Как же мне его разыскать?
— Понятия не имею, — вздохнула Алена.
— Может, как-то через ваш Дворянский союз? Отчего-то у меня ощущение, что именно Ропп смог бы помочь! Что-то на уровне интуиции… Ну, не знаю, в общем… Или бросить все это?
Алена, не дослушав ее, вдруг встревоженно взглянула на часы:
— Извините, мне нужно сделать один звонок.
Глинищева торопливо набрала номер на диске старенького телефонного аппарата, висящего на стене в коридоре:
— Такси можно заказать?.. Нет, не мне. Записывайте адрес и телефон: улица Декабристов, двенадцать, квартира двадцать три… Это старая женщина, моя родственница… Почему сама не может заказать? Потому что она сама ничего не может! Все за нее делаю я. Вы записали?.. Ужасное создание! — вздохнула Алена непонятно о ком, положив наконец трубку. — Ну ничего сама не хочет делать! Наш крест…
И, попрощавшись, она захлопнула за Светловой дверь.
В общем, можно было подвести неутешительный итог этого рандеву… После знакомства с Аленой Глинищевой Светлова, ровно так же, как и до него, могла только догадываться о мотивах ее возможной причастности к убийству Хованского. Но скорее всего их попросту и не было, этих мотивов. Какие уж тут убийства… Пописать некогда: сидит дома с ребенком, нянчит, стирает, готовит.
Дома Аня еще раз позвонила по всем телефонам бизнесмена Родиона Уфимцева. Потом еще раз — в коммунальную квартиру на Якиманке.
Соседка Роппа ответила, что старик так и не появлялся. Голос у нее был странный. «Может, заехать к ней? — вдруг подумала Анна. — Ненадолго… На всякий случай… Хотя какой смысл?»
Ропп, кажется, тоже исчез прочно.
Глава 7
Светлана Дмитриевна, соседка исчезнувшего Бориса Эдуардовича Роппа по коммунальной квартире на Якиманке, проснулась по непонятной причине.
Что-то ее разбудило…
Решив совместить незапланированное пробуждение с походом в туалет — что в коммунальной квартире на Якиманке, с ее длиннющим коридором, можно было и вправду приравнять к походу! — Светлана Дмитриевна накинула на ночнушку халат, сунула босые ноги в тапочки и вышла из своей комнаты…
Что все-таки ее разбудило?
Светлана Дмитриевна постояла, прислушиваясь.
В огромном коридоре с высоким сводчатым гулким потолком — когда-то, когда квартира была более населенной, в нем дети запросто катались на трехколесных велосипедах — по ногам тянуло холодом…
А в тишине ясно раздавался какой-то негромкий, но хорошо знакомый Светлане Дмитриевне — и неприятный! — звук.
«Да это же Ропп появился!» — осенило Светлана Дмитриевну.
Она подошла к двери соседа и прислушалась…
Тишина.
Но ведь ей ясно только что слышалось пощелкивание суставов, которым старик, как всем было известно, мог извести любого!
Светлана Дмитриевна потихоньку, костяшками пальцев, постучала в дверь:
— Борис Эдуардович?
Ответом была тишина.
Вернулся? И лег спать?
Женщина постучала опять. Погромче…
И снова в ответ тишина.
И тогда она нажала ручку двери.
Но дверь была заперта.
Светлана Дмитриевна поежилась…
Надо сказать, что темнота гулкого коридора, освещенного лишь в самом конце, у входной двери, лампочкой, начинала действовать ей на нервы.
В общем, они уже довольно давно оставались здесь, в этой квартире, только вдвоем со стариком Роппом…
Квартиру расселяли, новые жильцы в опустевших комнатах больше не появлялись… И, надо признаться, пустынные выселенные комнаты странным образом действовали на нервы.
А после того как еще исчез и ее сосед, Светлана Дмитриевна и вовсе чувствовала себя достаточно неуютно.
Это была не просто большая квартира, это была большая пустая квартира.
Чувствуя, как зябнут ноги — у двери старика был невероятный холод, — женщина протянула руку наверх и нащупала над дверью, на узком выступе, ключ.
Это было место, где Ропп обычно оставлял ключ, чтобы по стариковской рассеянности не потерять его где-нибудь на улице.
Он не боялся этого делать… «Красть у меня все равно нечего!» — любил повторять сосед.
Когда Ропп возвращался домой, он доставал ключ, открывал дверь…
И вот сейчас ключ по-прежнему лежал на месте.
А в комнате Роппа — Светлана Дмитриевна ясно это слышала! — кто-то только что был.
Именно оттуда слышалось знаменитое ропповское пощелкивание суставов.
— Борис Эдуардович? — совсем осевшим от волнения голосом позвала Светлана Дмитриевна.
Но теперь не слышно было и этого ужасного хруста.
Светлана Дмитриевна даже нерешительно оглянулась на висевший в коридоре телефонный аппарат. Может, позвонить?
Но что она скажет милиции? Еще привлекут за ложный вызов…
Ей уже сказали там, когда она позвонила и сообщила, что ее сосед не появляется, чтобы попусту не отнимала у занятых людей время, а подождала месячишко-другой и уж потом, если так уж хочется, подавала заявление…
Светлана Дмитриевна не могла с уверенностью утверждать, что ей так уж хотелось, — и подавать заявление не стала.
Вот и теперь она решила все-таки пока не звонить…
Светлана Дмитриевна похолодевшими пальцами сняла с выступа над дверью небольшой ключ.
Щелкнул замок…
И дверь со скрипом, конечно, — у старика вообще все скрипело и щелкало — старость, как известно, не радость! — открылась в темную комнату.
Светлана Дмитриевна на ощупь нашла выключатель около двери.
Но свет отчего-то не включился.
На подкашивающихся от ужаса ногах соседка Роппа стояла на пороге темной комнаты…
Углы комнаты таяли в темноте… только из-за ее спины из коридора падала узкая слабая полоска света.
Прямо перед Светланой Дмитриевной в нескольких шагах был письменный стол, за которым обычно работал Ропп…
И на нем, как обычно, лежала раскрытая книга.
Но на сей раз ее раскрытые веером страницы будто даже чуть подрагивали, как будто их только что листали…
Было ощущение, что человек, который ее читал, только что встал из-за стола.
— Борис Эдуардович? — позвала женщина.
Она понимала, конечно, что это глупо: как он мог находиться в запертой снаружи на ключ комнате?
Комната подтвердила ее подозрения в собственной глупости — ответила тишиной, абсолютной тишиной.
Светлана Дмитриевна сделала несколько шагов на негнущихся от страха ногах вперед, к письменному столу.
Теперь раскрытая книга была перед ней.
Светлана Дмитриевна заглянула в нее.
Посреди страницы что-то темнело.
Это было пятно.
Точнее, пятнышко…
И оно чуть вроде бы поблескивало… Поблескивало влажно в слабом свете, падающем из-за спины Светланы Дмитриевны.
Женщина протянула руку и осторожно дотронулась кончиком указательного пальца до странного пятна.
И, вздрогнув, в ужасе отдернула руку…
Пятно, как ей показалось, было влажным.
Она поднесла кончик пальца поближе к глазам и… Чуть не закричала, пятясь и торопясь покинуть комнату Роппа.
В своей комнате, на свету она внимательно оглядела ладонь.
Странное пятно оставило на пальце едва заметный бурый след.
Очевидно, что это была кровь.
* * *«Глинищеву все-таки не следует совсем сбрасывать со счетов… — рассуждала сама с собой Светлова. — Какой там Алена назвала адрес, когда вызывала такси для старушки родственницы? Декабристов, дом двенадцать, квартира двадцать три?»
Память Светлову еще никогда не подводила.
Одинокие пожилые дамы обычно страдают от недостатка общения — хлебом не корми, дай с кем-нибудь поболтать. Кроме того, они бывают чрезвычайно сентиментальны.
На том и строился нехитрый Анин расчет.
Однако кошка, которую Светлова подобрала на улице возле дома на улице Декабристов и держала трепетно на руках, когда звонила в квартиру двадцать три, не произвела на хозяйку, открывшую Ане дверь, особого впечатления.
— Нет, это не моя, — сухо заметила пожилая, тщательно причесанная дама.
— А приютить вы ее не могли бы? Хотя бы временно… А то на улице холодно.
— Не могли бы. Я кошек не люблю. Как Антон Павлович Чехов, — добавила дама, явно прикрываясь авторитетом классика.
— Как же быть?
— Да оставьте вы ее на лестнице… У нас тут есть одна кошатница безумная в подъезде — не волнуйтесь, мигом подберет. Для нее кошкой больше, кошкой меньше — уже не имеет значения, все равно сбилась со счета.
— Да-а? — недоверчиво протянула Светлова.
— Да.
— Понимаете, я-то сама не могу ее взять… Тороплюсь. Просто тут по делам проходила мимо… Я из отдела социальной помощи одиноким старикам, — ненароком обронила Аня.
— А что, есть такой отдел? — удивилась дама. — Как мило!
— Есть… Теперь есть. Понимаете… Видите ли, когда речь идет о беспомощных стариках, общество должно…
— Вы меня приятно удивили, дорогая! Знаете… Вы кошку-то оставьте. А сами заходите. Меня зовут Рина Васильевна.
Более оригинальной старой дамы Светловой в жизни своей видеть не приходилось.
— Руки помойте после кошки. Я как раз собираюсь завтракать, и мне нужна помощь.
Следующие полчаса Светлова мыла раковину на кухне, варила яйца всмятку и накрывала на стол.
Наконец, когда новоявленная Золушка-Светлова все сделала, ее пригласили милостиво к столу.
— Садитесь, — молвила важно Рина Васильевна.
Светлова скромно присела.
Критически оглядывая сервированный стол, дама устроилась напротив…
Она взялась за серебряную ложечку, только когда Светлова поправила край завернувшейся салфетки.
Не обрети сервировка стола совершенно законченного вида, Рина Васильевна, очевидно, даже бы не шелохнулась.
— Яйцо вы все-таки переварили… — заметила, поморщившись, Рина Васильевна.
Аня с нескрываем интересом смотрела на даму.
Рина Васильевна поняла ее взгляд:
— Знаете, вы правы… Я действительно привыкла, что все делают за меня. В детстве у меня был хронический отит, и мне нельзя было наклоняться, так мама ничего мне не разрешала делать — никакой работы по дому. Ну, так и повелось.
— А кто же все это делает, когда…
— Когда я одна? Ну… Сейчас это делает одна моя родственница.
— Какое самопожертвование!
— Да никакого. Просто я завещала ей и ее мужу свою квартиру, чтобы они за мной ухаживали. С таким условием. А кто раньше все за меня делал, интересно вам знать? Ну, в общем, всегда находился кто-то… Так уж получается, поверьте моему опыту: если очень не хочешь что-нибудь делать — всегда найдется кто-то, кто это сделает за тебя. Надо только очень захотеть это «что-то» не делать.
— Интересная мысль…
— Сказать вам честно, дорогая, я ни разу в жизни не мыла пол.
— Это фантастический результат, — похвалила старушку Светлова.
— По моему глубокому убеждению, человек является в этот мир не для того, чтобы мыть полы.
— Возможно, — вздохнула Светлова. — Но иногда приходится изменять своему предназначению… А эта ваша родственница — она, наверное, не замужем? Потому и время есть за вами ухаживать?
— Алена? — В ответ старушка только пожала плечами. — Да замужем она, и у нее ребенок маленький. Все успевает! Муж, правда, у нее тюфяк. Алексей — тюфяк! Работа — диван — телевизор.
— Да? Наверное, вашей Алене скучно. Молодая женщина… Такое времяпрепровождение не назовешь интересным… Три «к» — киндер, кирха, кухня? Бедняжка. А вокруг столько соблазнов…
— У Алены соблазны?! — Глазки Рины Васильевны остро блеснули. Было видно, что старушка вырулила на любимую тему. — Да что вы! Какие соблазны?! Оставьте, дорогая… Алексис, ее муж, конечно, тюфяк. Но и Алена как женщина — ни рыба ни мясо. В предыдущем воплощении она была, конечно, суфражисткой и синим чулком. Я ей говорю: «Ну хотя бы один раз что-нибудь накрась! Ногти, или глаза, или губы… Хотя бы ради эксперимента! И надень что-нибудь, кроме этих бесформенных портков, которые ты почему-то называешь джинсами! А эти ужасные туфли «не балуй!» — на неизменном низком каблуке?! Избавься от них, умоляю! А эти ужасные очки?! Да ты в них вообще похожа на Чернышевского!»
— Ну надо же… — лицемерно вздохнула Светлова. — Как все запущено…
— Да у нее сроду никаких ухажеров! Кому, скажите, придет в голову флиртовать с Чернышевским? Так нет, ни в какую — никакой вульгарной косметики! Блюдет наша Алена высокое происхождение Глинищевых.
— Происхождение?
— Ну да… Фамилия ее мужа, надо сказать, ведь очень древняя.
— Голубая кровь?
— О да! Конечно, вы не думайте ничего такого… У меня-то лично нет этого снобизма. Я отношусь к этому с должной мерой иронии…
— К чему «к этому»?
— Ну, к родословной, происхождению.
— Зачем же с иронией? Наверное, это приятно…
— Не то слово! Верите ли, милочка, у них, у Глинищевых, даже есть свое семейное привидение. Как говорится, ну что за аристократ без своего привидения, вы согласны?
— Пожалуй.
— Вообще-то, это удивительная история. Хотите, расскажу?
Аня, покоряясь обстоятельствам, изобразила глубочайшее внимание. Что делать… Общаться со старушками — значит терпеливо выслушивать их бесконечную болтовню.
— Видите ли, — начала издалека и явно никуда не торопясь Рина Васильевна, — это семейное предание рода Глинищевых. Так вот… Считается даже, что эта семейная легенда вдохновила в какой-то мере самого Михаила Юрьевича Лермонтова на сочинение «Штосса»! Ну, подсказала некоторые детали…
— «Штосса»?
— Представьте, да. Может быть, конечно, все было как раз наоборот… — усмехнулась Рина Васильевна. — И это один из предков Глинищевых начитался когда-то Лермонтова и поверил, что случилось все это с ним самим. Во всяком случае, это предание передается от поколения к поколению в роду Глинищевых так давно, что проверить, с чего там все началось, уже невозможно.
— А что за легенда?
— Не торопите! Так вот… Якобы один из предков Глинищевых был страстным игроком. Неисправимым картежником. И якобы он доигрался до того, что был уже на грани помешательства.
— И?
— И вот наяву ли, или только в его помраченном сознании якобы этому картежнику стал по ночам являться Некто… Старик.
— Старик?
— Да. Является и является… И каждую ночь предлагает игру.
— И что же?
— И однажды этот беспутный картежник не выдержал и согласился. И стал играть.
— И проиграл?
— И проиграл!
— Что?
— Угадайте с трех раз!
— Душу?
— Ну разумеется, душу! Что же еще проигрывают в таких легендах?.. С той поры Глинищевы считают, что над их родом тяготеет заклятие.
— В каком смысле?
— А старик их в покое не оставляет. Является.
— Что же он им — тоже в карты поиграть предлагает?
— Тут иное, милочка… Верите ли, всякий раз, когда кого-либо из Глинищевых ожидают роковые события, — жди старика!