Конец тысячелетия… Вот всякие паранормалы и подбивают бабки, подводят баланс двухтысячного года: заклятия, проклятия… договоры на куплю-продажу душ и прочее. Всему есть все-таки свой срок. И срок этот — канун тысячелетия.
* * *«Удивительный все-таки район… — думала Светлова, подходя к Даниловскому. — Ну, просто «место компактного заселения»: два больших кладбища, крематорий, психбольницы, взрослая и детская… Плюс клиника неврозов. Все по теме».
Некоторые утверждают, что вообще всякое месторасположение не случайно… А тут надо же как все «исторически сложилось»!
Светлова бродила по кладбищенским аллеям, сверяясь время от времени со схемкой, которую нарисовала для нее, основываясь на своих детских воспоминаниях, Светлана Дмитриевна.
«Значит, надпись «фон Ропп»… — размышляла она. — И дата. И тире. А после тире — ничего. — И успокаивала сама себя: — Ну, бывают же недоразумения? Например, бывает, что заказывают самые предусмотрительные себе заранее могильное место. И надпись могли заранее заказать. Особенно если, как Светлана Дмитриевна говорит, «склеп фамильный»… Словом, приготовился человек основательно: место есть, дату рождения выгравировал. А потом взял и уехал на чужбину. Например, по делам… И неожиданно там и помер. И так к своему могильному месту и не попал».
Осталось тире. Без даты.
Вот так оно все и было, разумеется. Возможно, с кем-то из родственников Роппа, его предков… А сам Борис Эдуардович Ропп попросту мистифицировал простодушную и суеверную соседку тетю Маню — впечатление хотел произвести. Шутил, в конце концов!
«Шуточки, однако…» Уже порядком уставшая от блужданий, Светлова несколько затравленно огляделась по сторонам…
Темнело… На кладбище было пустынно и очень тихо.
Ну да… так и полагается… так и говорят: «Тихо, как на кладбище».
Ну, полагается или нет, а тишину эту явственно нарушал уже знакомый звук…
Щелк… хруст…
Ветка надломленная на ветру похрустывает?
Почему-то Светлова решила далее не продолжать поиски. Озираясь по сторонам и все более убыстряя шаг, она заспешила на выход — к кладбищенским воротам.
То ли «что-то с памятью… стало» у соседки Роппа, то ли что-то стало с черной гранитной плитой, которую ей «в общих чертах» обрисовала Светлана Дмитриевна… То ли само кладбище изменилось… И тут, наверное, «жизнь не стоит на месте» — если, конечно, уместно такое выражение… В общем, того, что Светлова искала, она не нашла.
Глава 15
— Вообще-то, Светлова, когда кто-то исчезает, то сначала проверяют все неопознанные тела! — неодобрительно проворчал капитан Дубовиков.
Хмурясь, он тем не менее терпеливо выслушал стенания Светловой о том, что она опять «в тупике».
— Да?
— Да! Это, я бы сказал, элементарно.
— Ну разумеется… «Элементарно, Ватсон», — вздохнула Аня. — Ну что ж… Кажется, вы правы.
— Еще бы я не прав!
— Олег Иванович, не в службу, а в дружбу… Если обнаружится некто или нечто, хоть каким-то образом напоминающее высокого худого старика, буду премного благодарна.
— Нечто? Столь малы надежды на опознание?
— Очевидно. Если исходить из вашего предположения, что старика убрали, то… Ведь прошло уже немало времени! К тому же, если мы ищем труп… Я думаю, что преступник постарался сделать все, чтобы опознание не состоялось.
— Возможно.
— Хотя, честно говоря, я не верю, что Ропп обнаружится таким вот образом.
— Не верите?
— Нет. Видите ли, капитан…
И Светлова — кратенько — изложила овладевшую ею с некоторых пор и высказанную Генриеттой «мысль».
— Так, значит, Ропп… ты думаешь? — озадаченно потер затылок капитан Дубовиков. — Как бы… это?
— Ну вроде того… Нет ему, понимаете, капитан, видно, покоя, вот он и другим покоя не дает. Является, предсказывает всякие грядущие напасти и гадости.
— Понятно. Ну, ему видней, конечно. Если он, как вы утверждаете, столько на свете пожил. Привидение, стало быть?
— То есть он не в полном смысле привидение…
— А в каком, Светлова, — в неполном? — усмехнулся капитан.
— Понимаете, капитан, вид у него — ну очень древний… Вы бы видели, какой у него взгляд — как будто в бездну какую-то заглядываешь. Я когда его тогда на лестнице у Глинищевых увидела…
— Неужто во тьму веков, Светлова, заглянули?
— Не смешно. Понимаете… вечный он какой-то! Нормальные люди столько не живут.
— Нормальные?
— Ну, обычные, я хотела сказать.
— Значит, вы, Светлова, утверждаете, что он необычный?
— Я не утверждаю, нет! — смутилась Аня. — Но мне так показалось, — робко завершила она свою мысль.
— Н-да… Тяжелый случай, — непонятно о чем — о каком именно случае вздохнул капитан.
А Светлова уточнять не стала, чтобы не расстраиваться.
— Ну что ж! Мой вам совет… Разделите задачу на две части, Светлова. Сначала выясните, куда ваш Ропп исчез. А потом уж беритесь за вторую часть: допытывайтесь, откуда он «является» и почему? Именно так и в такой последовательности, не иначе. А то ведь, знаете ли, за двумя зайцами…
— Да-да, капитан, и ни одного не поймаешь. Мысль интересная. А за стариком лучше тоже гнаться за одним? Либо за «проклятием» в образе старика, либо за реальным Роппом?
— Ну, вам видней. Это вы ведь у нас — специалист по вечности. Прикоснулись, так сказать. Во тьму веков заглянули… А мы — так… Все больше неопознанными трупами интересуемся.
— Не одобряете?
— Нет. И плохо, Светлова, что о бизнесмене Родионе Уфимцеве — ни слуху ни духу. А ведь он фигура не менее интересная.
— Ну, в общем, да, — согласилась Светлова. — Если поделить вероятность «на троих», то более тридцати процентов приходится на то, что именно этот Родион, именно этот неизвестный пока нам «кот в мешке», и есть возможный отравитель Хованского.
— Мотив?
— Мотив? Да сколько угодно этих мотивов… Во-первых и главных, Родион Уфимцев — бизнесмен, что в данной географической точке автоматически определяет его нахождение в криминальном поле…
— А еще? Кроме бизнеса?
— Да что угодно… Вот, пожалуйста! — Аня открыла журнал. — Читали? «Имя и судьба».
— О чем это? О том, что «Ирина» — означает «мир», а «Владимир» — «владей миром»? А Виктор — победитель?
— Да нет… Тут автор идет дальше в своих прозрениях, улавливает более сложную связь между именем человека и его судьбой. Если ему верить, то имя влияет на судьбу уже «чисто конкретно»: Антоны, например, склоны к растрате казенных денег, Владимиры — к ранним бракам и так далее…
— А что далее-то?
— А то… Родионы, вполне возможно, склонны ходить с топором и мочить старушек. Прецедент с Раскольниковым всем известен. А когда ни того ни другого под рукой нет, то сойдут пузырек с ядом и депутат Хованский. Вот вам и мотив для Родиона Уфимцева.
— Понятно… — пробурчал Дубовиков. — Ход мысли понятен. Хотя сами эти твои мысли мне, честно говоря, не нравятся! Галиматья какая-то! Мракобесие.
— Да шучу я! Звиняйте, товарищ капитан… — вздохнула Светлова.
— В твоем положении мне было бы, надо сказать, не до шуток. Ввязаться в такое дело!
— В моем положении вам никогда не бывать, товарищ капитан. Слишком интересное.
— Уж это точно, — согласился Дубовиков. — Ты лучше скажи мне вот что… А как эти?.. Ну, те, что были предпоследними в этой веренице посетителей — на пленке? Глинищевы? Муж с женой?
— Глинищевы? — без особого энтузиазма переспросила Аня. — А что Глинищевы? У них-то какой может быть мотив?
— С твоим талантом придумывать мотивы… — Дубовиков покосился на журнал с «научной» статьей про имена. — Неужели нет никаких предположений? Неужто ничего в голову не приходит?
Аня устало пожала плечами.
— А последние контакты Хованского ты проверила? — не отставал капитан. — Последние поездки? В том числе зарубежные? Что там сказал этот менеджер Мартемьянов?
— Была поездка в Мюнхен. «Ненадолго, всего на три денька. Совсем свежие расходы». И буквально накануне печальной кончины депутата.
— Значит, была такая поездка?
— Оказывается, да.
— Вот это и вправду интересно, Светлова. В полном смысле этого слова. Понимаешь, в полном! А не в каком-то там неполном смысле или недоделанном.
* * *Светлова так устала, пока добралась наконец до дома… Как никогда.
«Вот именно… никогда раньше я так не уставала, — думала Светлова, готовясь ко сну. — А капитан-то прав… Капитан прав, ох, как он прав! Суеверие, мракобесие и прочее и прочее…»
Она выключила свет. И остановилась в нерешительности… Забыла включить ночник! Вот это зря… Слишком темно. Шторы на окнах слишком плотно сдвинуты, и с улицы не пробивается даже полоски света. А спотыкаться в темноте ей теперь совершенно ни к чему. Опасно.
Спальня тонула в почти абсолютном мраке. И Светлова неожиданно для самой себя опасливо огляделась по сторонам.
Никого не было… Никто, простите, не стоял ни в углу, ни у спинки кровати и не поднимался к потолку под углом в сорок пять градусов.
Наконец Светлова добралась до постели и включила ночник.
Никого не было… Зато сердце колотилось!
Чуточку отдышавшись и успокоившись наконец, Аня открыла — кляня свое мракобесие! — Генриеттину книжку…
«Бизнесмен из Манчестера Брайан Линн вернулся домой 9 сентября 1991 года и прослушал пленку автоответчика. Среди обычных звонков от друзей и партнеров по бизнесу было что-то, от чего мурашки забегали по коже. Ровно в 4.42 вечера на пленку был записан голос, который иначе как «демоническим» назвать нельзя. Надо было слышать его, чтобы почувствовать весь ужас.
Голос звучал не по-человечески, и из-за искаженности было невозможно точно установить, что он говорил. Мистер Линн приехал со своей лентой к специалистам по паранормальным явлениям, и лента была изучена на студии звукозаписи. Ее прослушивали и с более быстрой скоростью, и замедленно. Брайану показалось, что он мог разобрать слова «заставь меня использовать» в середине длинного предложения. Некоторым кажется, что в начале были слова «я ненавижу тебя». Пленка все еще находится на изучении. Первая мысль, что это неудачная шутка…»
— И вторая мысль тоже… И третья — о том же! — зевнула Светлова, закрывая книжечку. — Разумеется, это была неудачная шутка кого-то из знакомых слишком внушаемого мистера Линна. Или проделка телефонного хулигана — какого-нибудь придурковатого балбеса с плохой наследственностью… Не надо быть «специалистом по паранормальным явлениям» и вообще — семи пядей во лбу, чтобы это сообразить.
Тем не менее Светлова бессознательно взглянула на свой автоответчик…
Красная точка на нем помигивала.
Немного волнуясь, Светлова нажала клавишу.
Сначала на пленке раздалось сухое — старческое! — покашливание. А потом странный шелест. Это был голос. Голос, пробормотавший несколько неразборчивых фраз, какую-то абракадабру.
«Надо было слышать это, чтобы почувствовать весь ужас…» — вспомнила Аня фразу из книжки.
Да что там притворяться…
У Светловой даже кончики пальцев вдруг похолодели от этого самого ужаса!
Превозмогая страх, Светлова прокрутила пленку еще раз — и ей теперь ясно почудились слова: «я ненавижу тебя».
Неужели? Ну, начиталась!
Так… спокойно!
Она выпила валерьянки и постаралась взять себя в руки.
Да, может, на то и расчет? На страх и «несовместимое с дальнейшей жизнедеятельностью изумление»?
И, надо признать, этот расчет в какой-то степени уже оправдывает себя…
Светлана Дмитриевна в своей пустынной квартире на Якиманке уже на транквилизаторы подсела… Пьет успокоительное горстями. Заснуть не может больше без таблеток — все прислушивается: что там в закрытой комнате Роппа происходит? Не хрустнет ли?
И Алена Глинищева совсем расклеилась и выбита из колеи этими видениями. Все-таки давит это на психику изрядно, когда знаешь, что твои прабабушки и прапрадедушки по-крупному влетали в большие неприятности после таких вот видений… А некоторые вообще сразу к похоронам готовиться начинали, как только старик заявлялся. Как Вера Алексеевна Глинищева, когда увидела декабрьской ночью 1892 года, внезапно проснувшись, в углу спальни окутанный белесой дымкой сгорбленный силуэт и услышала это явственное — хруст-хруст… Так на следующее утро сразу пересмотрела завещание! И вовремя. Поскольку к вечеру она уже умерла.
В общем, что хорошего, когда поступают такие вот потусторонние предупреждения: мол, все, готовься к худшему… Конец вам, Глинищевы… Уж точно после этого спать спокойно не будешь… Вот Алена и не спит. По ее же собственному признанию — даже снотворное ей не помогает. Извелась уже вся, зеленая от страха стала, бледная и несчастная.
Да и Светлова, если честно, похвастаться особой стойкостью не может…
Только одна Генриетта совершенно спокойна. Решительна и энергична. Вполне здорова. Цветет и пахнет… Несмотря на то что вроде главная «страдающая» в этом деле — и все ей должны помогать…
Генриетта.
«А что, если… — Светлова задумчиво взяла в руки книжку. — А что, если Генриетта?»
Самое ужасное в сыщицкой профессии, что подозревать следует всех. Абсолютно всех. Никто не может быть исключением из правила.
Зачем Генриетта дала ей эту книжку? И вся эта беседа о «вечном старике» — для чего? Не было ли это примитивной психологической обработкой? Которой, кстати сказать, Светлова вполне поддалась. Надо это признать. Вон как сердце колотится и руки дрожат.
Может быть, рыжая только разыгрывает из себя дурочку? А сама между тем внушает, и довольно искусно, определенные мысли и настроение?
Но выгода ей какая?
А такая… Хочет затянуть Анюту поглубже. Завязать по уши, чтобы Светлова не вышла из игры. Обставить все так, что как бы дело уж не в Ладушкине, а в том, что ей, Светловой, самой угрожает опасность. И, стало быть, Аня не должна останавливаться, пока не распутает дело до конца.
Ах ты, рыжая…
А что дура, так это, значит, прикидывается? Прикидывается…
Вот ведь как все у нее получилось складно с этим менеджером! Везет дуракам?! А что, если это не везение, а ум и расчет? Которые Светлова попросту недооценила. Потому что высокомерие — самый плохой советчик в делах.
Генриетта в курсе всех ее контактов: и с Аленой, и с Риной Васильевной…
Она вполне могла использовать миф Глинищевых в своих целях…
Как говорится, все рыжая знает: «адреса, явки»…
Могла, вполне могла устроить «игру в старика».
Подсунула книжку соответствующую, теперь звонит — на автоответчик что-то шепчет жутким шепотом.
А может, это все правда? Ну, что «я тебя ненавижу»? И рыжая всегда Аню ненавидела? Ну, неважно по какой причине… Может, Ладушкина приревновала — и теперь мстит?
Так бывает: кто-нибудь кого-нибудь ненароком обидит и годами не догадывается о ненависти, которую посеял. И однажды эта ненависть прорывается.
Подсунула книжку, на автоответчик шепчет… Устроила маскарад на лестнице…
Впрочем, насчет старика на лестнице — это уж Светлова слишком. Нетушки! Старик на лестнице был по-жуткому настоящий. Тут ошибиться Аня не могла.
Хотя и проверить это тогда не мешало бы…
Раньше бы Анна и раздумывать не стала — случись такая ситуация, как тогда на лестнице, когда ее этот старик так напугал… Догнала бы видение — и «вошла в контакт», поговорила как следует. Мало бы не показалось, кем бы он ни был.
Непростительным ведь было то, что она не поднялась тогда этажом выше, чтобы выяснить все-таки, что сие означает.
А объяснение, отчего Анна этого не сделала, было простым и унизительным.
Испугалась.
У нее так заколотилось тогда сердце…
Да, не та теперь Светлова… не та! По лестницам больше не бегает…
И сердце колотится, чуть что не так, быстро-быстро… За двоих, наверное, старается. Вот в чем дело.
* * *Светлова встретилась с Ликой Дементьевой, как и в прошлый раз, в Камергерском, за чашкой кофе.
— Ну вот… пожалуйста… — Лика полистала свой блокнот. — Да, действительно… С пятого по восьмое. Мюнхен.