Опять звонить Владимиру Владимировичу? Нет, это не выход. Они могут проследить и выйти на него раньше, чем он сумеет сделать запрос. «Легче работать в Америке», – подумал Дронго. Там любой желающий может войти в компьютер со своим запросом, и, если ответ на поставленный вопрос не является секретным, он получит его почти сразу. А если ответ по какой-либо причине не может быть дан, то компьютер просто составляет соответствующую справку и при попытке обойти запреты блокирует всю информацию. Но подобного стиля общения еще не существовало ни в России, ни на всем постсоветском пространстве, не говоря уж о том, что во многих министерствах обороны новых национальных государств вообще не было единой компьютерной системы.
Оставалось использовать связи самого Потапчука. Когда на следующее утро они встретились у книжного магазина, Дронго спросил у «ликвидатора»:
– У вас не осталось старых знакомых среди военных?
– Нет, – удивился Потапчук, – а почему вы спрашиваете?
– Нужно сделать запрос через их компьютерную сеть, чтобы получить быстрый ответ. Если бы у вас были знакомые…
– Есть один, – сразу вспомнил Потапчук, – как раз то, что вам требуется. Он работает в пресс-службе Министерства обороны. Майор Стымский Леонид Алексеевич.
– Откуда вы его знаете? – уточнил Дронго. – Надеюсь, он не из бывших «ликвидаторов»?
– Когда КГБ ликвидировали, он еще даже не работал, – ухмыльнулся Потапчук, – это племянник моей жены. Он иногда к нам приходил, очень толковый парень, всегда компьютерами увлекался. Ему еще тридцати нет, а уже майор. Он далеко пойдет с такими знаниями.
– Вы можете с ним связаться? – Дронго боялся поверить в такую удачу.
– Попробую. Но у меня нет его рабочего телефона. Никогда ему не звонил.
– Это я быстро узнаю, – кивнул Дронго, – поехали ко мне в гостиницу, позвоним оттуда. Заодно и пообедаем.
– Вы думаете, он сумеет добыть для нас какие-нибудь сведения о «кузене» Игнатия Савельева? – удивился Потапчук. – У него может просто не получиться. Столько лет прошло, войска из Германии давно вывели. Какая разница, кто и когда там служил. У них давно нет таких данных.
– У них есть данные даже по офицерам и солдатам, погибшим во время войны, – прервал его Дронго. – Если не хотите звонить, лучше признайтесь честно. Только не нужно меня обманывать.
– Почему не хочу? – обиделся Потапчук. – Поехали, я ему сам позвоню.
Уже в гостинице, когда они наконец смогли дозвониться в газету «Красная звезда» и через ее сотрудников узнать телефон пресс-службы министерства, Дронго набрал номер и передал трубку Потапчуку.
– Леонида Алексеевича позовите, – пророкотал Потапчук басом.
– А кто говорит?
– Скажите, Потапчук, его родственник, он знает.
Через минуту трубку взял Стымский.
– Добрый день, Виктор Николаевич, – удивился майор столь неожиданному звонку своего родственника, – что случилось?
– Ничего страшного, Леонид, просто помощь твоя нужна, – сказал Потапчук.
– Какая помощь? Откуда вы говорите?
– Да ты успокойся, ничего страшного не случилось. Мне твоя помощь нужна по личному вопросу, понимаешь, по личному.
– Слава богу, – услышал он голос майора, – а я думал, с мамой плохо. Она болеет в последнее время.
– Нет, с ней все в порядке.
– А какое у вас личное дело?
– Мы с друзьями собрались и былое вспоминаем, – сказал Потапчук, как его научил Дронго, – хотели узнать, где один наш товарищ теперь находится. Он военным был. Ты не мог бы узнать, где он сейчас и что с ним случилось?
– Конечно, могу. Назовите его фамилию, имя, отчество и место службы. Я отправлю запрос, и через полчаса вы получите на него полную информацию.
– В том-то все и дело, – уныло сказал Потапчук, – фамилию мы помним и место, где служил, знаем. А имя, отчество, хоть убей, забыл, из головы вылетело. Главное – он был братом одного нашего сотрудника. Вот мы теперь его и ищем.
– И вы не знаете его имени, отчества? – удивился майор, но ничего не заподозрил. В конце концов, его спрашивали не об офицере в действующей группе войск. Речь шла всего-навсего о бывшем офицере из уже ликвидированной группы войск. – Где он хотя бы служил? – уточнил Стымский.
– Летом девяносто первого служил в Германии, – ответил Потапчук, – его фамилия Савельев.
– Вы бы еще сказали – Иванов, – засмеялся Стымский, – там было столько Савельевых. Это же распространенная фамилия. Как я могу найти, кто именно вам нужен?
– Дай мне список всех, а мы своего сразу найдем, – попросил Потапчук. – Тогда ему было лет сорок – сорок пять.
– Ладно, Виктор Николаевич, сделаем, – пообещал молодой офицер, – раз надо, значит, надо. Вообще-то можно и так узнать. Эти сведения уже не закрытые, ничего секретного нет.
– Поэтому я тебе и позвонил, – нашелся Потапчук. – Уважь старика, узнай, служил ли там Савельев.
– Какой вы старик. Вы здоровее всех нас, – засмеялся Стымский. – В общем, вечером я вам позвоню. Скажите только, куда.
– Я сам тебе позвоню, – начал Потапчук, но, заметив укоризненный взгляд Дронго и его жест в сторону телефона, быстро поправился: – А впрочем, запиши номер. Я продиктую.
Он продиктовал гостиничный номер телефона Дронго.
– Обещал узнать к вечеру, – произнес Потапчук, недовольно глядя на Дронго. – Зачем вы дали свой телефон?
– Он и так уже начал подозревать, что это не ваш сослуживец и вообще не ваш знакомый. Вы не знаете ни его части, ни его имени, ни отчества. И не хотели давать телефон. Он может решить, что в таком случае не стоит и искать, – резонно заметил Дронго. – Ничего, теперь мы будем дежурить с вами в этой комнате. Привыкайте к моему обществу, Потапчук, нам еще предстоит вместе совершить путешествие в Германию.
– Только этого мне и не хватало, – буркнул напарник.
В этот день они обедали и ужинали в номере, Дронго сам ходил в буфет за продуктами. Он еще помнил времена, когда в буфетах не торговали ничем, кроме старой сметаны и плохо нарезанной и дурно пахнущей колбасы. «Россия» всегда снабжалась очень неплохо, и в семидесятые годы считалась одной из самых престижных гостиниц Советского Союза. Но после перестройки, как и во всем государстве в целом, ситуация начала стремительно ухудшаться, и к концу восьмидесятых здесь создалось отчаянное положение. Если и раньше в гостинице не соблюдалось особой нравственности и официанты могли послать в номер любую понравившуюся девочку, то с ослаблением бдительности КГБ, когда-то имевшего здесь свою службу, и МВД, откровенно махнувшего на все рукой, в коридорах гостиницы начали работать «поточным» методом специальные девушки-проститутки. Они просто обходили номер за номером, не задерживаясь больше чем на десять-пятнадцать минут, во время которых умудрялись доставить удовольствие постояльцу и заработать до ста рублей. Разумеется, инфляция постоянно корректировала цены, а сама гостиница продолжала стремительно разрушаться. По коридорам уже бегали крысы, мебель «сыпалась», полки ломались, в ванных комнатах отваливалась плитка. А буфеты напоминали худшие времена «военного коммунизма».
После реформ девяностых буфеты разом наполнились продуктами, в том числе и самыми дефицитными. Правда, цены теперь стали заоблачными, но это уже никого особенно не волновало. С крысами вели малоуспешную борьбу, а на проституток просто махнули рукой. Кто из клиентов хотел, все равно приводил с собой хоть целый легион, заплатив соответствующую мзду швейцарам. «Россия» середины девяностых была уже другой гостиницей.
В семидесятых она напоминала солидного советского служащего, уверенного в своем будущем и имеющего хорошую крепкую семью, а по вечерам посещающего любовницу и откровенно берущего взятки, понимая, что прожить на зарплату при его расходах довольно трудно. В восьмидесятых она стала похожа на беспутную женщину, потерявшую ориентиры и представление о возрасте, когда все равно с кем и зачем, но в душе еще остались какие-то светлые позывы, впрочем, не до конца реализованные. В девяностых гостиница больше походила на молодящегося сорокалетнего бизнесмена, вечно озабоченного своим имиджем, не имеющего еще денег на покупку хорошей квартиры, но уже обзаведшегося непременным «Мерседесом» и сотовым телефоном.
Дронго помнил все метаморфозы, происходившие с этой гостиницей. Когда-то давно здесь часто останавливался его отец, предпочитавший жить во время командировок именно в этой гостинице. По странной логике судьбы, после своего первого, самого трудного визита за рубеж вернувшийся оттуда Дронго останавливался именно в «России».
Стымский не обманул. Молодые люди, стремительно делающие карьеру, имеют большой потенциал благородства, не успевший еще развеяться из-за различных потрясений на жизненном пути. Он позвонил в половине шестого, весьма довольный собственными розысками.
– Я все узнал, – услышал Потапчук его напористый голос. – Отчасти вы были правы, но отчасти оказался прав и я. Летом девяносто первого в Западной группе войск в Германии служили сразу шестеро Савельевых. Вам дать все данные?
– Да, конечно.
– Двое из рядового состава, призывники. Один сержант, другой рядовой-водитель. Их данные тоже давать? Они молодые ребята, вернулись домой сразу после демобилизации.
– Нет, их пропусти, только офицеров, – быстро сказал Потапчук, полагая, что солдаты не представляют для них интереса.
– Из подходящих есть только двое. Остальные очень молодые. Один Савельев шестьдесят пятого года рождения, лейтенант-связист. Он служил в Германии только шесть месяцев, потом его перевели в Казахстан. Кстати, он там до сих пор и находится. Наверное, уже в их армии.
– Не подходит, – согласился Потапчук, – давай следующего.
– Другой капитан-переводчик. Но это не мужчина, а женщина, Савельева Лидия Марковна.
– Тоже не подходит, – не улыбнувшись, сказал Потапчук, – женщину можешь исключить. А кто остальные двое?
– По-моему, эти как раз то, что вам нужно. Поэтому я выписал более подробно, – радостно сказал Стымский. Ему было приятно, что сумел оказать такую услугу мужу тетки.
– Говори, я записываю, – не разделяя его радости, сухо произнес Потапчук.
– Олег Савельевич Савельев, полковник, в то время начальник штаба дивизии, сорока трех лет. И Петр Игоревич Савельев, подполковник. Он контрразведчик. Ему было сорок два. Вот и все.
– Адреса обоих офицеров у тебя есть? – взволнованно спросил Потапчук, записывая данные.
– Точные адреса, возможно, и изменены, оба офицера уволились из армии после лета девяносто первого года. Полковник Олег Савельевич сейчас живет в Санкт-Петербурге, у нас есть его последний адрес и телефон.
– Давай, – попросил Потапчук, записывая все данные бывшего начальника штаба дивизии.
– А второй Савельев тоже уволился из армии и теперь живет в Новороссийске. Но его телефона у нас нет. Только адрес.
Потапчук аккуратно записал адрес и этого офицера. Потом спросил:
– А почему они оба уволились из армии?
– Первый «по болезни». Я не сказал, что это была дивизия ВВС, а второго уволили из армии в связи с какими-то неприятностями. Так, во всяком случае, вытекает из его личного дела. Хотя в деле есть и его собственный рапорт об увольнении.
– Значит, оба живут сейчас в России?
– Этого я не знаю. Они же не докладывают нам, если меняют адреса. Но, по данным нашего компьютера, их последнее место жительства именно Санкт-Петербург и Новороссийск. Если они вам так нужны, вы можете сделать запрос в адресное бюро. Теперь у вас имеются их точные данные. Имя, отчество, год рождения. А то я уже сомневаться начал, кого именно вы ищете? Может, вы, Виктор Николаевич, свое собственное детективное агентство открываете? Учитывая ваш прежний опыт.
– Какое еще агентство, – сказал на прощание Потапчук. – Ну, будь здоров, Леонид, спасибо тебе за все!
Он положил трубку, взглянул на Дронго.
– Один из двоих приходится братом Савельеву, если действительно у того был двоюродный брат в Германии. Нам остается только узнать, как звали отца Игната Савельева и сравнить его отчество с отчеством родителей этих Савельевых, – предложил Дронго, – у кого оно совпадет, и есть тот, которого мы ищем.
Глава 17
Дункан Фрезер прилетел в Гамбург поздно вечером. Уже сидя в такси, отвозившем его в гостиницу, он с неудовольствием заметил, что начинается сильный дождь. «Придется идти на встречу с зонтом», – подумал он, с досадой глядя на усиливающийся ливень. В отеле он попросил выделить ему самый тихий номер. Испуганная девушка, выдававшая магнитную карточку, заменявшую ключи, заметила его недовольство и не стала говорить, что все номера в их отеле достаточно тихие.
Он взял карточку и прошел к лифту, кивнув на свой багаж, который должны были поднять в номер. Теперь следовало позвонить тому чертову немцу. Из-за него он перелетел Ла-Манш, который англичане до сих пор называли «Английским каналом». Подсев к телефону, он набрал номер. Часы показывали половину первого ночи, но он знал: человек, которому он сейчас звонил, дождется его при всех обстоятельствах.
– Добрый вечер, – сказал Фрезер по-английски. Он плохо говорил по-немецки, этот язык не всегда удавался англичанам. Правда, Дункана Фрезера извиняло и то обстоятельство, что, кроме родного английского, он знал еще французский, испанский и итальянский. И даже такой экзотический язык, как русский.
В Европе уже давно считалось дурным тоном знать один или два языка. Просвещенные европейцы уяснили для себя, что язык – это средство международного общения и полагаться в таких случаях только на переводчика нельзя. Изучению иностранных языков помогало и то обстоятельство, что многие из них были достаточно близкими и родственными друг другу. Знающий итальянский язык вполне сносно мог понимать испанский и наоборот.
На западе Соединенных Штатов очень многие свободно владели не только английским, но и испанским, а некоторые даже японским. После введения в Европе Шенгенской зоны и свободного прохождения границ между государствами люди стали общаться еще больше, выбирая языки соседей для изучения и освоения.
Собственно, подобное случалось и в других местах, где концентрация перемещения наций и народов была достаточно плотной. В таких полифоничных и многоязыковых городах, как Баку или Тбилиси, считалось нормальным знание трех-четырех языков, причем стоявших друг от друга неизмеримо дальше, чем обычные европейские языки. Любой городской житель, выросший в старых кварталах Тбилиси, достаточно свободно мог владеть русским, грузинским, азербайджанским, армянским языками. Точно так же живущий в Баку человек мог одинаково хорошо говорить по-русски или по-армянски, уже не говоря о своем родном языке – азербайджанском, благодаря которому он мог понимать и турецкий, узбекский, татарский, туркменский языки.
Однако европейцам приходилось легче в том смысле, что употребляемые в маленькой Европе языки считались универсальным мировым средством общения. Английский язык небольшой Великобритании уже стал поистине международным благодаря его применению в США, Канаде, Австралии, Индии. На испанском языке говорили почти все страны Латинской Америки, а на французском – многие страны Африки. Именно поэтому знание основных языков обеспечивало приоритет европейцев в их путешествиях по миру и в общении с представителями других народов. Но Фрезер все-таки слабо владел немецким языком. И если бы не чрезвычайная важность операции, его наверняка не послали бы в подобную командировку.
– Кто говорит? – спросил на ломаном английском незнакомец.
«Не хватает только, чтобы и он не знал английского языка, – с ужасом подумал Фрезер. – Как же мы будем общаться?»
– Мне нужен герр Уве Фогель, – сообщил он.
– Я вас слушаю, – ответил собеседник и вдруг поинтересовался: – А вы не говорите по-немецки или по-русски?
– По-русски немного говорю, – ответил обрадованный Фрезер и уже на русском языке спросил: – Я не уверен, что мой русский настолько хорош. Но когда мы могли бы встретиться?
– Я думаю, не нужно откладывать, – предложил Фогель, – мои друзья не любят, когда подобные процессы слишком затягиваются.
По-русски он говорил нормально, только медленно, тщательно подбирая слова.