Лора Ормсби, мать Маргарет, никогда не играла видной роли в окружавшей ее жизни. Еще в детстве Маргарет считала свою мать чересчур романтичной. Жизнь слишком баловала ее, а потому она ожидала от всех окружающих таких достоинств и достижений, которые были недосягаемы для нее самой.
Дэвид Ормсби был уже на верном пути к успеху, когда женился на худенькой, изящной темноволосой дочери деревенского сапожника. Уже в те дни маленькая компания по изготовлению земледельческих машин (организованная из числа мелких торговцев и фермеров, разбросанных по окрестностям) стала быстро расти под руководством Дэвида Ормсби. Люди начали поговаривать о нем как о человеке с большим будущим, а о Лоре — лишь как о жене человека с большим будущим.
Это далеко не удовлетворяло Лору. Сидя дома и проводя дни без дела, она тем не менее страстно стремилась чем-нибудь выделиться и прослыть женщиной интересной и деятельной. Проходя по улицам с мужем, она с сияющим видом разглядывала встречных; когда же ей случалось услышать, как их называют очаровательной парой, Лора краснела и ею овладевало странное негодование.
Ночью Лора Ормсби часто лежала без сна и думала о жизни. В такие минуты она жила в мире фантазий, переживая тысячи приключений. Она представляла себе, что получает анонимное письмо, в котором ей описывают интригу мужа с другой женщиной. Эта мысль ей страшно нравилась. Она смотрела на спящего мужа и бормотала: «Бедный мальчик! Я не стану его упрекать, а постараюсь вновь завоевать в его сердце то место, которое занимала». А утром, после бессонной ночи, проведенной в фантастических грезах, Лора с озлоблением смотрела на своего спокойного и деятельного мужа. Когда он ласково-игриво клал руку на ее плечо, она отодвигалась и, сидя напротив него за столом, наблюдала, как он читает утренние газеты, совсем не догадываясь, какой бунт происходит в душе жены.
Однажды, по возвращении Маргарет из университета, Лора пережила нечто вроде приключения. Хотя дело кончилось самым безобидным и невинным образом, она тем не менее отказывалась забыть об этом; само воспоминание о случившемся доставляло ей удовольствие.
Она возвращалась из Нью-Йорка; в купе вагона напротив нее сидел молодой человек, с которым она разговорилась. Во время беседы Лора воображала, как она удирает от мужа с этим молодым человеком, и из-под опущенных ресниц пристально следила за его красивым, но немужественным лицом. Когда все остальные пассажиры в вагоне улеглись спать, она все еще продолжала разговор.
В беседе с молодым человеком Лора затронула некоторые мысли, вычитанные у Ибсена и Бернарда Шоу[41]. Она набралась смелости, пытаясь расшевелить молодого человека и заставить его сказать или сделать что-нибудь такое, что дало бы ей право вознегодовать. Между тем молодой человек слушал эту женщину средних лет, которая так смело говорила о том, чего он не понимал. Он знал только одного человека по имени Шоу, и тот был губернатором штата Айова[42]. Его поразило, что такой выдающийся член республиканской партии пишет книги, в которых высказываются столь смелые суждения. Он заговорил о прелестях рыбной ловли в Канаде и об оперетке, которую слушал в Нью-Йорке, а в одиннадцать часов зевнул и улегся спать, бормоча про себя: «И чего только эта баба от меня хочет?» Внезапно его осенило, и он засунул руку в карман, чтобы убедиться в целости часов и кошелька.
Прибыв домой, Лора Ормсби все еще продолжала лелеять воспоминание о беседе с молодым человеком. Она рисовала его себе романтичным и смелым, он был лучом света в жизни, казавшейся ей ужасно мрачной. За обедом она долго говорила о нем, наблюдая за выражением лица мужа, и описывала своего спутника самыми яркими красками.
— Это был чрезвычайно умный молодой человек, и мы до поздней ночи с ним проболтали.
Когда мать кончила говорить, Маргарет посмотрела на отца и сказала:
— Да пожалей же ты маму! Ведь здесь роман! Разве можно быть таким слепым? Мама хочет тебя испугать своим любовным приключением!
Глава III
Однажды вечером, спустя три недели после громкого процесса, Мак-Грегор долго бродил по улицам Чикаго, пытаясь мысленно распланировать свою жизнь. Он был сильно встревожен и смущен событиями, которые последовали за его яркой победой в зале суда, и более чем обеспокоен тем, что воображение не переставало рисовать ему Маргарет Ормсби в качестве жены. Он стал крупной силой в большом городе. В газетах стали появляться его портреты; Эндрю Лефингвелл, представитель владельца скандальных газет, посетил Мак-Грегора и обещал ему блестящую политическую карьеру, — конечно, за приличную мзду. Один знаменитый юрист-криминалист предложил ему работать с ним. Этот маленький человек с белоснежными зубами не требовал у Мак-Грегора немедленного ответа, но вместе с тем не сомневался в его согласии. Его звали мистер Финли. Добродушно улыбаясь, он предложил Мак-Грегору сигару и в течение целого часа рассказывал ему о знаменитых процессах, которые ему случилось выиграть.
— Один такой процесс может создать человеку имя. Вы понятия не имеете, как высоко подобный триумф может вознести вас. Люди будут без конца говорить об этом. Установится что-то вроде традиции. И воспоминание еще долго будет влиять на умы присяжных заседателей. Вы сможете выиграть любое дело только потому, что ваше имя будут связывать с этим процессом.
Мак-Грегор ходил своей медленной и тяжеловесной походкой по улицам Чикаго, ничего и никого не видя. На углу Вобаж-авеню и Двадцать третьей улицы он зашел в ресторан выпить пива. Это заведение находилось в подвальном помещении, и пол был густо усыпан опилками. У столика стояли двое пьяных и спорили. Один из них был социалистом; он отчаянно ругал войну и армию. Его слова снова заставили Мак-Грегора задуматься над тем, что так долго занимало его ум и что в последнее время, казалось, стало рассеиваться.
— Я сам был в армии и знаю, о чем говорю. В ней нет ничего общенационального. Армия такая же частная собственность, как и все другое. У нас она по существу находится в руках капиталистов, а в Европе — в руках аристократии. Нечего мне рассказывать, я и сам знаю. Армия состоит из бездельников, и если я сам бездельник, то стал таковым именно в армии. Если Америка когда-нибудь окажется втянутой в войну, то вы увидите, что представляет собой наша армия.
Социалист вошел в раж, громко кричал и стучал по стойке.
— Черт возьми, ведь мы совершенно себя не знаем! Мы еще никогда не выдерживали испытания. Мы называем себя великой нацией, потому что богаты. Мы подобны толстому мальчугану, который возомнил себя героем, получив огромный кусок пирога. Да, сударь, и наша армия также не более чем игрушка избалованного мальчишки. Держитесь подальше от нее.
Мак-Грегор сидел в отдаленном углу и наблюдал. Люди входили и выходили. Маленькая девочка сбежала вниз по ступенькам и протянула ведерко бармену. Ее тоненький пронзительной голосок раздался среди гула мужских голосов.
— Пива на десять центов и, пожалуйста, побольше! — умоляющим голосом попросила она и, подняв ведерко над головой, поставила его на стойку.
Мак-Грегор вдруг вспомнил об улыбающемся лице криминалиста Финли. Этот юрист, так же как и Дэвид Ормсби, фабрикант плугов, смотрел на людей как на пешек в крупной шахматной игре. У него тоже были в общем честные намерения, и он точно отдавал себе отчет в своей цели: он хотел возможно больше извлечь из жизни. В силу простой случайности он защищал преступников и вполне с этим мирился. Так уж сложилось. Его занимало нечто другое — достижение собственной цели.
Мак-Грегор встал и вышел из ресторана. На улицах стояли кучки людей. На Тридцать девятой улице несколько молодых парней устроили драку на тротуаре, толкнув высокого мужчину, который прошел мимо, ворча себе под нос и держа шляпу в руке. Мак-Грегор начал понимать, что находится в самом центре великих событий и не должен поддаваться влиянию отдельных лиц. Было очевидно, что каждый индивидуум в отдельности жалок до ничтожества. Перед его глазами длинной вереницей прошли те, кто пытался выбраться из тины американской жизни. Мак-Грегор вздрогнул, поняв, что все эти люди, заполнявшие страницы истории, в основном имели очень небольшое значение. Даже дети, которые читали об их подвигах, оставались равнодушны. Возможно, что эти так называемые великие люди только способствовали усилению всеобщего хаоса. Они, так же как вот эти прохожие, проплывали по самой поверхности и исчезали во мраке.
— Возможно, что Финли и Ормсби правы, — прошептал он. — Они берут от жизни все, что могут, они обладают здравым смыслом, который говорит им, что жизнь несется, подобно перелетной птице; они знают, что если человек начинает задумываться, он, в конце концов, сам становится сентиментальным и всю жизнь проводит под гипнозом собственной болтливости.
Однажды, во время своих блужданий по городу, Мак-Грегор набрел на ресторан в саду, где развлекались богачи. На маленькой эстраде играл джаз. Обнесенный оградой сад был открыт темнеющему небу, и над головами веселых людей за столиками сияли звезды.
Мак-Грегор сел за столик на балконе и стал наблюдать за людьми на террасе и за танцовщицами на эстраде.
Он заказал ужин, но даже не притронулся к нему. На эстраде танцевала высокая изящная девушка, очень похожая на Маргарет Ормсби. Ее тело грациозно извивалось в руках ее партнера, высокого молодого человека с длинными черными волосами. Облик танцующей женщины, казалось, воплотил в себе все мужские мечты, и Мак-Грегор был восхищен. Он испытывал еле ощутимое чувственное возбуждение и с тоской в душе думал о той минуте, когда снова увидится с Маргарет.
На эстраде появились другие танцовщицы. В лампах на столиках убавили свет. Мак-Грегор прислушивался к веселому смеху, внимательно наблюдал за лицами мужчин, — какие хитрые лица у этих людей, к которым жизнь оказалась столь милостивой! Может быть, в конце концов, они и в самом деле умны? На грубых, заплывших лицах — какие пронзительные глаза! Жизнь — игра, и эти люди принимают в ней участие, и все, что в ней прекрасного, служит им. Искусство, мысли, порывы — все для того, чтобы усладить часы отдыха людей, поймавших удачу в жизни. Мужчины, сидевшие за столиками, без особенной жадности разглядывали девушек, танцевавших на эстраде. Они были уверены в себе. Разве эти танцовщицы не для них стараются показать свое изящество? Если жизнь — борьба, то разве они не вышли победителями в этой борьбе?
Мак-Грегор встал и направился к выходу. Там он остановился и, прислонившись к колонне, снова оглянулся. На эстраде появился весь балет. Танцовщицы были одеты в разноцветные прозрачные платья и исполняли какой-то народный танец. А Мак-Грегор глядел на них, и в его глазах снова вспыхнул огонь. Женщины, танцевавшие сейчас, ничем не походили на ту, что напомнила ему Маргарет Ормсби. Эти были коренасты, с обветренными лицами. Они группами двигались взад и вперед по эстраде. В его мозгу зародилась новая мысль: ведь эти танцующие женщины пытались что-то передать своими телодвижениями!
— Это танец труда, — пробормотал он. — Здесь, в этом саду, танец искажен, но тем не менее и в нем еще можно уловить отзвуки труда. Какая-то частица этих отзвуков сохранилась в фигурах танцовщиц, которые трудятся во время пляски.
Мак-Грегор отошел от колонны и, держа шляпу в руках, наблюдал за танцующими, словно ожидал с их стороны призыва. Как они бешено кружатся! Как изгибаются их тела! Сочувствие Мак-Грегора к их усилиям было так велико, что пот выступил у него на лбу. В то же время его мозг с бешеной силой сверлила мысль: «Повсюду загнанные мужчины и женщины к чему-то стремятся, но сами не знают, чего хотят».
— Я не откажусь от великого замысла и в то же время не отдам Маргарет, — произнес он вслух и быстро вышел, почти выбежал из сада.
Ночью Мак-Грегор грезил о новом мире, в котором ласковые слова и нежные руки усыпляют в человеке грубого зверя. Эта мечта была стара как мир, и ее воплощением были женщины, подобные Маргарет Ормсби. Ему показалось, что длинные нежные руки Маргарет прикоснулись к нему. Мак-Грегор заворочался на постели и проснулся от охватившего его желания. По бульвару шли толпы людей. Он встал, подошел к окну и стал наблюдать за прохожими. Какой-то театр только что выбросил на улицу нарядную толпу, и крикливые голоса людей доносились снизу.
Мак-Грегор взволнованно вглядывался во мрак. Воспоминания о беспорядочной толпе шахтеров, шагающих за гробом его матери, и великая мечта о том, как он внесет порядок и организацию в среду рабочих, были прерваны и рассеяны другой мыслью, более определенной и более сладостной.
Глава IV
С той минуты как Маргарет Ормсби увидела Мак-Грегора, она не переставала думать о нем. Она долго взвешивала и обдумывала свои стремления и склонности и решила, что если представится случай, то она выйдет замуж только за этого человека, который сумел пленить ее своей силой и мужеством. Она была немного разочарована тем, что отец не обнаружил особенного неудовольствия, когда она рассказала ему о своей встрече с Мак-Грегором и даже выдала свои чувства слезами. Ей хотелось, чтобы отец резко воспротивился: тогда она могла бы выступить на защиту своего избранника. Но так как Дэвид Ормсби не сказал ничего, она отправилась к матери и поделилась с ней.
— Мы пригласим его к себе, — быстро решила та. — Я как раз собиралась позвать несколько друзей на будущей неделе. Я сделаю его приманкой бала. Дай мне его адрес, а уж я позабочусь об остальном.
Лора Ормсби встала. В ее глазах загорелся хитрый огонек.
— Он наверняка покажет себя дураком перед нашим обществом, — решила она. — Этот человек — зверь, и он несомненно проявит себя.
Горя нетерпением, Лора Ормсби решила переговорить с мужем.
— Это опасный человек, — сказала она. — Он ни перед чем не остановится. Ты должен придумать какой-нибудь способ заставить Маргарет потерять к нему интерес. Мой план состоит в том, чтобы пригласить его сюда, где он, без сомнения, покажет себя дурак дураком. Но, может быть, у тебя другой, лучший план?
Дэвид Ормсби вынул изо рта сигару. Его раздражало, что жена завела дискуссию о деле, касавшемся Маргарет; но в душе он также боялся этого человека.
— Не лезь в это дело, — резко сказал он. — Маргарет — взрослая девушка и умеет рассуждать более здраво, чем любая из знакомых мне женщин. — Он встал и швырнул сигару в траву через перила веранды. — Женщин вообще нельзя понять, — почти выкрикнул он. — Их поступки и фантазии — необъяснимы. Почему они не ведут себя просто и открыто, как любой здравомыслящий мужчина? Уж много лет, как я бросил все попытки понять тебя, а теперь меня вынуждают отказаться от попыток понять Маргарет.
* * *Мак-Грегор явился в дом Ормсби в черном костюме, который когда-то купил к похоронам матери. Его огненно-рыжие волосы и нескладные черты лица невольно привлекли внимание окружающих. Вокруг него раздавался веселый смех и шла оживленная беседа. Но, как в свое время была встревожена Маргарет, сидя в тесном зале суда во время процесса, так теперь Мак-Грегор среди людей, обменивавшихся пустыми, ненужными фразами, чувствовал себя растерянным и лишним. Он казался свирепым зверем, недавно пойманным и выставленным в крепкой клетке напоказ любопытной толпе. Гости единодушно решили, что Лора Ормсби поступила очень умно, пригласив этого человека: он был в своем роде главной приманкой. Когда разнесся слух, что Мак-Грегор будет в этом доме, женщины отказались от других приглашений и явились, чтобы вблизи увидеть человека, о котором столько писали газеты. Мужчины, пожимая ему руку, пристально смотрели на него и задавали себе вопрос, какие сила и ум скрываются за этими глазами.
После процесса, на котором Мак-Грегор буквально вырвал своего подзащитного из петли, газеты не переставали говорить о нем. Не осмеливаясь напечатать целиком его речь о пороке и о тех, кто способствует его распространению, газеты наполнили свои столбцы описаниями его личности. Рослый шотландец, адвокат из чикагского района Тендерлойн, был провозглашен новым и ярким явлением в серой городской жизни. Тогда, как и в последовавшие дни, этот не знавший страха человек, подобно магниту, притягивал к себе внимание пишущей братии. Способный говорить и писать лишь в моменты внезапного вдохновения, он казался совершенным воплощением той жестокой силы, которой так вожделеют души художников. В отличие от мужчин женщины, присутствовавшие на вечере у Ормсби, не боялись Мак-Грегора. Для них он был человеком, которого интересно было бы укротить и приручить: они собирались в кучки, говорили о нем и радовались, когда ловили на себе его взгляд. Им казалось, что с таким мужчиной их жизнь могла бы обрести новый интерес и радость. Подобно тем женщинам, которые ночью сидели в ресторане на Стэйт-стрит и ковыряли зубочистками в зубах, каждая шикарно одетая дама на приеме у Лоры Ормсби мечтала о том, чтобы стать любовницей Мак-Грегора.