начали обходить его с двух сторон, чтобы прижать к колючим кустарникам
шиповника. Уже почти подвели его, оставалось накинуть на шею ремень, но
внезапно за нашей спиной услышали топот и грозное фырканье. Вздрогнув, я
повернул голову и увидел на всех парах несущегося к нам огромного зверя. Мне
ничего неоставалось, как испуганно заорать: «Шамиль, беги!», и броситься к
колючим кустарникам. Лосиха не стала гнаться за нами, ей важно было прежде
всего спасти свое чадо. Мы уцелели, но какой ценой! Почти неделю потом друг у
друга выковыривали иголкой острые шипы из наших тел.
Стараясь не делать резких движений, я начал медленно поднимать правую руку.
Лосенок напрягся, отпрыгнул назад и скачками, играючи побежал к матери. Лосиха
посмотрела в нашу сторону, издала фыркающий звук и, торопясь, увела своих
малышей подальше от нашей стоянки.
Когда они скрылись среди деревьев, я вздохнул с облегчением
и спокойно растолкал своих спящих друзей.
Оказалось, мы спали на опушке леса. Метрах в двухстах виднелисьдобротные, с
дощатыми крышами дома, утопающие среди деревьев. Я рассказал друзьям об
утреннем визите лесных великанов. Мой сбивчивый рассказ они послушали с
недоверием. Однако поверили или сделали вид, будто поверили, лишь после того, как
я показал им следы лосей. Мы собрались и пошли к ручью освежить лица. На
этот раз родник встретил нас без крика и гама, только веселым журчанием. Даже
лягушка решила не связываться с нами, увидев нас, нырнула в воду и исчезла.
Завершив утренние процедуры, мы решительно направились по тропинке к
виднеющимся домам. Не успели сделать и десяти шагов, как увидели старую
женщину, спускающуюся к роднику. Она шла не спеша, словно любуясь утренней
красотой, не обращая на нас никакого внимания. Когда поравнялись, мы дружно
выдавили из груди: «Здравствуйте, бабушка!». Она, даже не повернув голову,
ответила недовольно: «Бабушки на базаре семечками торгуют!», и прошла мимо.
Данис не растерялся, решил снова попытать счастье.
– Тетя, у вас нет работы для нас?Спилим, наколем дрова, скосим траву…
Женщина наконец остановилась, посмотрела на нас. «Не русские, что ли?» –
спросила она безразличным тоном и, не дождавшись ответа, продолжила путь.
– Ну ее… Пошли, – шепотом проговорила Зухра, бросая испепеляющий взгляд ей
вслед.
Женщина услышала слова девушки.
– Не нукай, не корова! Куда пошли? Стойте, где стоите! Ждите!
Она набрала воды и повелительным тоном приказала:
– Чего стоишь как истукан!? Раз хочешь батрачить, хватай ведра!
Данис не стал ждать повторного приглашения, побежал к роднику.
К ее дому шли в полном молчании, будто на расстрел. Она жила в крайней
хате, на высоком фундаменте, с дощатой крышей, обросшей ярко-зеленым мхом.
«Поставь на крыльцо!» – приказала она, когда вошли во двор. Затем, проводив нас
36
Повесть
к бревнам, добавила: «Вот дрова… В сарае найдете колун, топор и пилу. Смотрите,
матросня, не сломайте пилу!». Она еще раз взглянула на Даниса, словно увидела
впервые, и произнесла с издевкой: «Сними эту красную тряпку, тебе не галстук
носить, а петлю из аркана. Детей с пути сбиваешь…».
Меня взяла за горло злость. Подумал: чего эта старая каргавыкобенивается,
строит из себя воспитку? Видали мы таких… Уже хотел высказать ей в лицо все,
что думаю о ней, но Зухра вовремя схватила мою руку и начала гладить,
успокаивая меня. Это не ускользнуло от цепкого взгляда женщины, она усмехнулась
и уже более спокойно проговорила, обращаясь к Зухре: «Окати этого малыша
водой, не ровен час, вспыхнет и сожжет усадьбу». Затем, еще раз приказав:
«Работайте, матросики!», направилась к дому. Еще обзывается, толстопузая, подумал
я. У крыльца она повернулась, крикнула: «Эй, ты, переросток! За сараем козел
валяется, принеси!»
Данис удивленно уставился на хозяйку.
– Не понял что ли? Не
живого козла, а приспособление… Иди, увидишь,поймешь… Возьми в помощники этих двоих, не то пупок надорвешь, он тяжелый.
– Знаю, что это такое, – ответил Данис, – сейчас сходим.
Мы принесли козла и, положив на него бревно, начали с другом пилить. Вскоре
Данис взял в руки колун, а Зухра начала мне помогать. Через полчаса с корзинкой в
руках вышла хозяйка. Увидевнашу работу хмыкнула: «Думала, вы уже
смотались… Глянь, скольконакололи…». Она прошла в сад, и вскоре послышался
ее недовольный голос:
– Эй, матросня, хватит работать! Сполосните руки и бегом на завтрак!
Стол был накрыт богато: дымилась картошка, белизной отливали сложенные
пирамидой куриные яйца, источали аромат квашеная капуста и соленые огурцы.
– Чего смотрите, садитесь, не то картошечка остынет. Стоят, будто ничего такого не
видали. Начинайте, я еще кисель принесу… Может, кваску кто хочет? Нет? Видать,
вы к нему не приучены, одним словом, не русские… Тогда в обед чай из травок
заварю, а пока киселем обойдетесь. Может, и его не знаете?
Меня снова начало злить ее высокомерное поведение.
– Откуда же, бабушка, нам, не русским, знать? Нас, бабулечка, всегда поят только
чаем и свиной мочой, – выпалил я неожиданно для себя.
Женщина оторопело посмотрела на меня и внезапно, впервые со времени нашей
встречи засмеялась, открыв щербатый рот.
– Вот ведь, паразит, догадался, что я не люблю, когда меня называют бабушкой.
Отомстил, значит…
Затем, посерьезнев, покачала головой и добавила:
– Маленький, а острый, как красный перец. Ладно, кушайте, матросики, как-нибудь
познакомимся и подружимся… Сбежали-то откуда? От отчима или из детдома?
– Из детского дома, – призналась Зухра.
– Так и подумала … Когда увидела вас ночью спящими… Тут у нас чужие не
ходят. Как только вечером у родника поднялся галдеж и у Ильи псы залаяли, я
сразу догадалась, что пришли посторонние… Ладно, принесу кисель, а потом
затопим вместе баньку…
Так мы познакомились с не очень-то приветливой, скорее грубоватой, но весьма
порядочной и доброй женщиной. С необыкновенно трудной и сложной судьбой,
схожей в чем-то с нашей. Ей было за шестьдесят, звали ее Екатериной – тетей
Катей.
Мы не хотели долго задерживаться в этой забытой богом и властями деревне:
заработать за день-другой деньги на дорогу и продолжить путь. Но, как говорится,
человек предполагает, а Бог располагает. Мы прожили здесь до середины августа.
Утром, с первыми лучами солнца, шли косить траву. Вскоре появлялась тетя Катя с
37
Повесть
неизменной плетеной корзиной и стелила на землю «скатерть – самобранку». Потом
разжигала небольшой старый самовар, принесенный нами еще с утра, и грубоватым
голосом приказывала:
– Эй, матросики, марш умываться!
Мы, побросав грабли и косы, бежали к роднику, где всегда устраивали веселые
потасовки, пока до нас не долетал нетерпеливый голос хозяйки:
– Хватит баловаться, бегите завтракать! Кому я говорю!?
Работу иногда прерывали дожди. Тогда тетя Катя топила большую печку с
помощью Зухры, и они вдвоем пекли хлеб, пирожки и шаньгу. А вечером, как
только хозяйка надоит молока у строптивой коровы Маши, мы садились за стол и
пировали, съедая горячие пирожки с картошкой или ягодами, запивая их парным
молочком. Часто после дождя мы бежали к небольшому озерку купаться. Тетя Катя
приходила попозже, садилась на бревно и задумчиво глядела, как мы веселимся.
Когда Данис, слишком увлекшись, начинал понарошку топить кого-нибудь из нас,
она вставала и, показывая ему кулак, кричала:
– Эй, переросток, детей утопишь! Ростом вышел, а умом – нет! Выходите, пошли
домой, матросня!
Мы только на третий или четвертый день узнали, что молодой водитель,
оказывается,повез нас совсем в другую сторону. Не в хутор Степановка, а в
бывший леспромхоз Степановский.
– Водители лесовозов – люди вербованные, в основном