— Погодите, он из Гомеля, куда же ему бежать?
— У него в Гомеле никого нет, — ответил подполковник Голуб, — мать уехала в Слуцк, к сестре. Все проверено.
— Так мы там будем, в Слуцке, через неделю, зачем ему бежать?
— Всякое бывает, товарищ генерал, — ответил Голуб, — и не такие штуки выкаблучивают. Он на Калининском фронте в окружении был…
— Ну, знаешь, Голуб, и я в том котле сидел… — Лицо генерала налилось кровью, он вышел из машины. — В общем, — добавил он, обращаясь уже только к Бородину, — надо докладывать в штабарм. Где Рыженко? Это ведь его работник?
— Рыженко на станции снабжения принимает эшелоны с горючим, — ответил Бородин. — Офицера этого я к нему направил, до появления вакансий, — он после ранения, командир роты.
— Звони начальнику штаба армии. Штука неприятная.
— Я тоже сообщу в поарм, — сказал Кузьмин, — но думаю, что сводка немцам не поможет. Если, разумеется, Рыженко не написал там лишнего. Да и парня, я считаю, выкрали. Но нам с тобой все-таки попадет.
— Да, штука неприятная. Но машина на ходу, не остановишь.
Шубников грузно полез по лесенке в салон автобуса.
— Отдохну малость, — добавил он, открывая дверцу, обитую кожей, — через полчаса разбуди меня, Бородин, поедем вместе по бригадам, а потом на рекогносцировку.
Дверка салона закрылась.
Подполковник Голуб сложил бумаги в папку, тщательно завязал черные тесемки бантиком и пошел к машине.
Полковник Кузьмин сел в свою машину. Они разъехались в разные стороны.
Бородин остался один. Он вытащил из кармана мятую пачку «Беломора» и закурил.
6На шею упала капля — и Мальцев вздрогнул. Он поднял голову, и еще несколько капель упали на лоб и щеку.
Мальцев хотел поймать капли пересохшим ртом, но это не удавалось. Он весь напрягся, желая ослабить ремни, больно стянувшие руки, но ремни были толстые, крепкие и лишь сильнее впивались в него.
Как же это произошло? Он помнил все, минуту за минутой. И когда мотоцикл свернул с шоссе на проселок, разбрызгивая лужи, Мальцеву показалось, что впереди, за деревьями, кто-то стоит, и он даже хотел крикнуть водителю, чтобы тот включил на минуту свет, но именно в этот миг вспыхнула очередь, водитель упал грудью на руль, а мотоцикл сразу рвануло влево. Мальцев поймал одной рукой резиновый поручень руля мотоцикла и сбросил газ, но из коляски он не мог затормозить.
Потом он потерял сознание: наверное, когда, выбитый из коляски, ударился о землю. Он очнулся, услышал немецкую речь, рев мотора и сразу же вспомнил о пакете. Мальцев потянулся к сумке — она неловко задралась за спину, но чужие руки, сильные, как клещи, впились в запястье. Сумку рванули, и она оказалась в руках у немца, который ногой прижимал его шею к земле. А тот, который сжал запястье левой руки, набросил на правую руку ременную петлю. Потом его потащили, связанного, с кляпом во рту, по болоту. Тащили долго. Он слышал какую-то стрельбу, отблеск ракет. И вот он здесь, в этом затхлом сарае с прорехой в крыше, лежит на спине и ловит губами дождевые капли. Болит все тело, руки, но тиски, сжимавшие вот уже год его голову, почему-то разжались — голова не болела.
Черт его знает, если бы не написал он в анкете, что до армии учился в торговом техникуме, наверняка не попал бы в корпусные тылы и не было бы вот этой нелепой и страшной встречи на дороге, этого вонючего сарая и кожаных пут на затекших руках.
Все шло так хорошо. Худенький корреспондент не подвел, доложил куда следует, и его отозвали. В самый далекий край памяти ушел торговый техникум, куда он поступил после восьмого класса и учился-то там всего год. Правда, родной город, мать, сестренок он вспоминал всегда — и на Калининском фронте, и в дни трудных боев в окружении, и на станции, где расшивал пробки. Мама, сестры — он так и не смог увидеть их, хотя эшелоны корпуса разгружались именно в Гомеле, в городе детства, но разгружались ночью, и танки, и мотопехота, и артиллерия быстро уходили подальше от железнодорожных путей в глухой лесной район. А он поспешил в штаб корпуса, чтобы представиться начальству и получить свою роту.
Отозвали с такой поразительной быстротой, что начальник ВОСО участка, капитан Головня, показав ему телеграмму, с удивлением сказал:
— Что ты за птица такая, что тебя вызывают? И главное, срочно!
Мальцев ничего не ответил. Хотелось скорее распроститься со станцией и ехать догонять шубниковские эшелоны.
В лесном лагере, в двадцати километрах от Гомеля, он разыскал отдел кадров. Начальник отдела кадров майор Шукуров сидел за письменным столом в темной землянке. Он повертел в руках телеграмму, подписанную командиром корпуса, и потом сказал:
— Куда же мне тебя деть? Корпус укомплектован. Начнутся бои — появятся вакансии.
Он повел Мальцева в другую землянку к начальнику штаба Бородину. Полковник, увидев его, сказал:
— Я тебя вспомнил, Мальцев. Ты у Куценко в передовом отряде шел.
— Так точно.
— А пока в тылу поработай.
— Как в тылу? — Голову Мальцева снова крепко захватили тиски.
— Временно, брат. Поможешь начальнику тыла полковнику Рыженко. Парень ты грамотный. В торговом техникуме учился. — Бородин вертел в руках анкету, только что заполненную Мальцевым.
Вот какую с ним штуку сыграл этот проклятый торговый техникум.
— Ну ты, старшой, не расстраивайся: начнутся бои, мы тебя не забудем, роту дадим.
— Может, сейчас хоть взвод? — упрямо, глядя на сапоги, произнес Мальцев.
— Разговорчики, — строго сказал чернявый Шукуров и вручил Мальцеву пакет с предписанием.
Управление корпуса тыла расположилось в деревне среди яблоневого сада.
У крайней хаты Мальцева окликнул часовой:
— Стой, кто идет?
— Где здесь штаб тыла? — спросил старший лейтенант.
— Пропуск! — еще громче заорал часовой.
— Не знаю я пропуска, — огрызнулся Мальцев.
Часовой ткнул ему в грудь автомат и приказал повернуться кругом. Мальцев разозлился. Сидят чуть ли не за пятьдесят километров от передовой — и развели тут бдительность на пустом месте.
Часовой привел Мальцева в хату. За столом, застеленным пестрой домотканой скатертью, сидел майор интендантской службы в расстегнутом кителе и ел яичницу. Напротив него сидела молодая хозяйка, подперев рукой щеку, и смотрела на майора, круглолицего и румяного.
Майор был явно недоволен, что его потревожили, но застегнулся на все пуговицы, встал и сказал старшему лейтенанту:
— Через три хаты школа. Там вы и найдете полковника Рыженко. Ему сдадите пакет.
И часовому строго:
— А ты иди на свой пост. Старший лейтенант сам найдет.
Полковник Рыженко оказался маленьким, щупленьким человеком с желтым болезненным лицом. Он сидел за большим столом, не выпуская папиросу изо рта, просматривал бумаги, которые ему подавал молоденький лейтенант. Рядом, за партой, сидел длинный старшина в очках и одним пальцем печатал на машинке. А может, старшина казался таким длинным, потому что парта была маленькая?
Полковник разрезал ножницами пакет, прочел предписание, по-деловому и, в общем, как показалось Мальцеву, приветливо, не напирая на субординацию, сказал:
— Значит, повоевал, старшой. Командир роты. Хорошо. А теперь вот у нас поработаешь. — Полковник хмуро улыбнулся, не вынимая изо рта папиросу. — Это, брат, тоже война не простая. Да ты ее освоишь, в торговом техникуме учился.
Опять этот торговый техникум!
— Да я там только год…
— Ничего. Будете работать вместе с Савицким. Освоитесь.
Старшина Савицкий — это он печатал на машинке, — не теряя времени, стал знакомить Мальцева с его будущими обязанностями. Рассказал о себе — ленинградец, студент политехнического. Потом вспомнил:
— Ведь вы, наверно, голодны. Пойдите на кухню. Это здесь же, в школе. Маша вас накормит.
Так началась тыловая служба. Работы оказалось много. Мальцев никогда раньше даже не подозревал, что у тыловиков, к которым у него было не то чтобы неприязненное, нет, скорее, снисходительное отношение, столько работы.
Ежедневно они с Савицким собирали сведения из бригад. В них содержались данные — сколько сегодня в бригаде боеприпасов, сколько горючего, сколько хлеба, сахара, мяса. Часов в пять, когда из лесных гарнизонов приезжал последний посыльный со сводкой, они садились за подсчеты. Савицкий пользовался логарифмической линейкой. Часам к семи они составляли тыловую сводку. Для этого надо было знать очень многое — и наличие всего личного состава на сегодня, и количество танков, и автомашин.
Несложный подсчет — и устанавливалось количество продуктов питания в суткодачах, боеприпасов в боекомплектах, горючего в заправках, для этого надо было знать объем баков в разных системах машин.
Тыловую сводку, после того как ее перепечатывал Савицкий, подписывал начальник тыла корпуса полковник Рыженко. Он знакомил с ней командира корпуса, и Мальцев вез сводку в штаб тыла армии на броневичке или на мотоцикле. Возвращался усталый, в час-два ночи — штаб тыла армии был далеко. Потом укладывался спать на столе. И так всю неделю.
Работа трудная, нервная и неблагодарная. То задержит сведения какой-нибудь медсанбат или полевая ремонтная база, а без этих сведений нельзя дать корпусную сводку. То начальник тыла днем, когда еще нет всех данных, спросит, сколько в танковых баках дизельного топлива. То позвонит начальник оперативного отдела, потребует передать, срочно, через пять минут, сколько в корпусе снарядов для «катюш».
Сам Рыженко работал, пожалуй, больше, чем они вдвоем. Днем он бывал в штабе корпуса, в войсках. Вечером на «виллисе» мчался в армию или на станцию снабжения вышибать бензин и солярку, комбижир и мясо.
Все управление тыла в корпусе — четыре-пять офицеров, Мальцев и Савицкий, радист, повариха Маша и четыре немолодых солдата охраны. А работа сумасшедшая — ни дня, ни ночи.
«Вот тебе и избавился от тыловой службы. Здесь, пожалуй, похуже, чем на станции».
…Из капель образовалась тонкая струйка, и Мальцев наконец поймал ее губами. Но руки, крепко стянутые ремнями, ныли и одеревенела спина. Какое сегодня число? Да, двадцатое июня — послезавтра ровно три года войны. День-то какой!
Со скрипом открылась дверь, и полоса света проникла в сарай. Вошел немец с автоматом на изготовку и что-то громко сказал. Мальцев понял: его куда-то поведут. Он попробовал подняться, но не смог — руки стягивал ремень. Немец схватил его за ворот и приподнял. Мальцев встал на колени, а потом поднялся во весь рост.
Немец что-то опять закричал и толкнул старшего лейтенанта автоматом в спину.
Они вышли на улицу. Солнце слепило глаза, и Мальцев зажмурился. Идти пришлось недолго. Немец втолкнул Мальцева в дверь довольно большого дома. В сенях другой солдат развязал ему руки — и Мальцев шагнул в горницу. Здесь не было никаких предметов сельского обихода — ни длинных лавок, ни занавесок на окнах, ни горшков на печи. Стоял большой письменный на резных ножках стол, кожаный канцелярский диван и несколько венских стульев. В углу — большой стальной сейф. Мальцев увидел двух офицеров, сидевших рядом за столом: один — худощавый, горбоносый, в полковничьем мундире, и другой — плотный, с широким пухлым лицом в веснушках, по-видимому майор.
На диване сидел фельдфебель в очках и держал на коленях большой блокнот.
Веснушчатый немец что-то сказал.
Очкастый фельдфебель повторил по-русски, почти без акцента:
— Фамилия, звание?
Мальцев увидел (отчетливо увидел и краска залила его лицо), что толстый майор держит в руках его удостоверение личности и тыловую сводку. Ту самую тыловую сводку, которую они вчера вместе с Савицким составляли целый день, с трудом получив сведения из бригад и отдельных частей корпуса, разместившихся в лесных районах на большом расстоянии друг от друга.
Полковник Рыженко прочитал сводку и вычеркнул синим карандашом графу «дизельное топливо».
Мальцев, заполняя эту строку, делил наличие солярки на объемы баков всех ста восьмидесяти трех танков и шестидесяти самоходных орудий корпуса.
— Мы же стрелковый корпус, — с раздражением повторил полковник, — я говорил, что до особого моего указания переписку вести под этой крышей.
— Разве в штабе армии не знают?
— Кому надо, тот знает, а кому не надо — значит, не надо.
И внизу вместо подписи «полковник Рыженко» он синим карандашом написал «полковник Рыжов».
— И это я вам говорил.
Пришлось Савицкому перепечатывать — пока он стучал одним пальцем, прошло полчаса. Мальцев выехал поздно, водитель попался — совсем мальчишка, ориентировался в темноте плохо…
Фельдфебель повторил вопрос:
— Фамилия, звание?
Мальцев сразу понял — молчать не надо, можно повредить делу.
— Старший лейтенант Мальцев.
Веснушчатый немец читал удостоверение Мальцева — он, оказывается, тоже знал русский, но, очевидно, хуже, чем фельдфебель.
«Хорошо, что я не поменял удостоверение там, на станции», — подумал Мальцев.
Веснушчатый майор снова что-то сказал по-немецки. Фельдфебель перевел:
— У вас просрочено удостоверение личности.
— Я недавно из госпиталя, — ответил Мальцев.
— Вы работаете в штабе стрелкового корпуса?
— Нет, я командир роты автоматчиков.
— Почему вы везли тыловую сводку?
— Меня прикомандировали к группе тыла для охраны. Я возил пакеты.
— Куда везли?
— В Климовку.
— Там штаб армии?
— Я должен был передать на пункт сбора донесений, а оттуда пакеты отвозят в штаб.
— А где штаб?
— Это мне неизвестно.
Автоматчик, который стоял сзади, с силой двинул Мальцева прикладом в спину. Старший лейтенант подался от боли вперед, не удержался и упал на руки. Автоматчик ударил кованым сапогом по кисти правой руки. Мальцев не вскрикнул, хотя было очень больно, и понял, что немец перебил ему пальцы. Перед глазами поплыли черные мушки.
Майор что-то сказал.
Автоматчик вторично ударил.
Старший лейтенант слышал сквозь забытье, как веснушчатый майор вполголоса, шевеля губами, читает сводку:
— Мясо, комбижир, концентрат пшенный, концентрат гречневый… снаряды семьдесят шесть миллиметров… снаряды восемьдесят пять миллиметров… бензин…
Майор сделал паузу и что-то сказал переводчику.
— Почему бензин? — перевел фельдфебель.
Солдат поднял Мальцева, он с трудом, но четко сказал:
— Так машины у нас…
— А где в сводке фураж? Овес, сено?
— Я эту бумагу не читал, я вез пакет, — тихо сказал Мальцев.
— Что, у вас нет лошадей?
Мальцев внутренне сжался, он сразу понял, куда гнет майор, и, собрав силы, ответил:
— Лошадей хватает.
— Вы их кормите бензином? — перевел фельдфебель.
— Овсом кормим.
— А где берете овес?
— С собой привезли, в вагонах. Белоруссия разорена, где здесь овес возьмешь? — прямо глядя в голубые глаза веснушчатого немца, зло ответил Мальцев.
Немец нахмурился и что-то опять сказал переводчику.
Солдат больно ткнул автоматом в спину Мальцева, и тот понял, что допрос окончился и его уводят.
Когда старшего лейтенанта увели, заговорил полковник, сидевший на диване:
— Ну, вы довольны, майор, «языком»? Мои гренадеры, как видите, оказались на высоте.
— Автоматчик — ерунда. Я доволен вот этим, — ответил толстый майор, складывая в серый кожаный портфель тыловую сводку и даже сам конверт с пятью сургучными печатями.
— Соедините меня, пожалуйста, со штабом группы армий «Центр», — сказал он после паузы.
Связь дали быстро.
— Майор Вагнер, — доложил веснушчатый. — Захвачен «язык», господин генерал. Да, такой, какой нужен. С тыловой сводкой только что прибывшего стрелкового корпуса. — Майор спокойно выслушал ответ и продолжал: — Я срочно доставлю вам документы. Это то самое соединение, которое согласно сведениям источника разгружалось в Гомеле. Да, я слушаю. Безусловно, господин генерал. Донесение можно с уверенностью направлять. Здесь получены сведения, что из Гомеля ушли на восток три эшелона с танками. Да, я не сомневаюсь. У Модели сейчас будет жарко.