Майор медленно положил трубку, закурил и сказал, обращаясь к полковнику:
— Благодарю вас, господин полковник. Я надеюсь, что поисковая группа, добывшая «языка», будет представлена к награде.
— Да, конечно. Что делать с пленным?
— Мне он больше не нужен, — пожал плечами майор.
— Я могу вам задать вопрос как сотруднику абвера? — спросил полковник.
— Вы, разумеется, понимаете пределы моих возможностей в смысле ответов на вопросы, — вежливо сказал Вагнер, — но я слушаю вас.
— Вы полагаете, господин майор, что русские сейчас не будут наступать здесь, в Белоруссии, против группы армий «Центр»?
— Вы меня ставите в трудное положение, господин полковник, но я вам скажу: не будут. Это было бы глупо с их стороны. Леса, болота, дорог мало. Они будут наступать на юге, против Модели, или еще южнее и, возможно, в Прибалтике. Вас удовлетворяет мой ответ?
— Благодарю вас.
7Небо, посеревшее от орудийных разрывов и пыли, вновь стало светлым. Артподготовка закончилась, и пехота довершила то, что не могла сделать артиллерия. А к концу дня по пыльным песчаным дорогам, через искореженные, взломанные, дымящиеся полосы вражеской обороны, по обозначенным саперами проходам двинулись танки.
Механизированный корпус и танковые полки кавалерийского корпуса устремились в прорыв по пыльным лесным грейдерам, с ходу преодолевая заболоченные участки и узкие речки с широкими поймами. Мотопехота подтягивалась на машинах.
Старший лейтенант Боев сидел под брезентовым шатром большого грузовика на длинном ящике со снарядами для «катюш».
— Не кури, старшой, и не очень там ворочайся, — предупредил его шофер, немолодой рыжеусый дядька, — не ровен час…
— Понимаю.
Этот день начался у Боева очень рано, даже можно сказать, он начался еще вчера, потому что утра он не ощутил. Ночью — томительное ожидание, а с рассвета земля и небо были охвачены шквалом артподготовки и бомбовых ударов. Черно-огненный смерч он наблюдал с командного пункта корпуса в бинокль, который ему любезно предложил адъютант генерала Шубникова, старшина Коваленко.
— Посмотри, корреспондент. Может быть, до смерти такое не увидишь, — сказал ему этот молодой чернявый парень в щеголеватом офицерском кителе со старшинскими погонами.
Артиллерия и минометы мехкорпуса в артподготовке не участвовали. Шубников вылез из окопчика и, покуривая, с подчеркнутым спокойствием сидел в холодке, под деревом, у телефона: ждал, когда будет прорвана во всю глубину вражеская оборона и командующий армией прикажет ему вводить корпус в прорыв.
В лесу, совсем близко и подальше, угрюмо урчали танки — механики-водители проверяли двигатели.
Боев совсем не спал в эту ночь: допоздна торчал в редакционном автобусе, дожидаясь, когда метранпаж сверстает его очерк, а корректор Галя вычитает набор. В полночь на попутных доехал до корпусного КП, чтобы не упустить начала сокрушения немецкой обороны.
Теперь он тоже на попутной ехал вперед, стремясь догнать танки передового подвижного отряда, уже, как ему сказали в штабе, вышедшего на переправу через крупную реку.
Колонна остановилась. Боев вылез из-под брезентового шатра на землю, размялся — болела голова, глаза воспалены от бессонницы. Он стал пробираться между стоящими впритык, одна к другой, машинами — опыт давно научил его при остановке колонны двигаться, а не стоять на месте.
Лес кончился. У черных, обуглившихся бревен сожженной деревни сходились две дороги — проселок и грейдер. И две колонны автомашин встретились на этом перекрестке и слились в одну колонну. Машины перегревались от жары и натуги, кипели радиаторы.
На перекрестке Боев увидел «виллис» начальника политотдела корпуса. Полковник Кузьмин — плотный, подвижный, в танковом комбинезоне и фуражке с черным околышком — расшивал пробку. Он не кричал, не нервничал, а просто поставил у перекрестка трех автоматчиков и сказал им:
— Одна колонна стоит, другая — двигается. Интервал — пятнадцать минут. Кто нарушит порядок — под арест.
Боев представился Кузьмину.
— А, корреспондент, — ответил полковник. — Поедешь со мной.
Старший лейтенант взобрался на заднее сиденье и, хотя длинные ноги нельзя было вытянуть — мешали запасные канистры с бензином, — сидеть было неудобно, обрадовался: наконец нашел надежный транспорт.
— Газету выпустили? — спросил Кузьмин, когда «виллис» тронулся.
Боев протянул полковнику листок с крупным заголовком «В бой за Родину».
Кузьмин бегло просмотрел газету, сложил ее вчетверо и засунул в нагрудный карман комбинезона.
Он хмурился, но, видимо, настроение у него было, в общем, хорошее — это заметил Боев и, осмелев, спросил:
— Будем бобруйскую группировку окружать?
— Увидишь, корреспондент. Увидишь.
Через полчаса они догнали танковую колонну. Командир — лицо черное от пыли, танкошлем пепельный — стоял в башне головной машины. Он увидел «виллис» Кузьмина, остановил колонну, ловко спрыгнул на землю.
— Капитан Савичев. Передовой отряд двадцать пятой танковой бригады двигается к переправе, — доложил чернолицый офицер.
— По времени укладываетесь? — спросил Кузьмин.
— На час опережаем, товарищ полковник, — не сдерживая широкой улыбки — зубы сверкнули на негритянском от пыли лице, — ответил капитан.
— Ну, бывай, — полковник пожал танкисту руку, — веди колонну, торопись. Тридцать третья уже форсировала реку.
Машина тронулась. Боев смотрел на бритый затылок Кузьмина, покрытый капельками пота, и думал: «Привычная обстановка для него — бой».
— Крепкий, видно, парень, исполнил свой долг. Не помогла им тыловая сводка, — тихо сказал Кузьмин.
— Извините, вы что-то сказали?
— Да это я про себя. Твоего ротного вспомнил. Мальцева. Сиди.
Кузьмин вынул из планшета карту и развернул ее. Жирная стрела пересекала зеленые пятна лесов, синюю штриховку болот, причудливые изгибы рек. Стройные красные флажки с четкими буквами и цифрами, старательно выведенные опытной рукой штабника, обозначали рубежи и время, когда танки должны их достичь. Стрела уходила далеко на запад, туда, где кончалась карта.
Машина, завывая, шла рядом с колонной танков, почти касаясь их серых от пыли стальных бортов.
Вместо эпилогаИз мемуаров генерал-полковника Г. Гудериана
«В то время как на фронте в Нормандии развертывающиеся передовые части западных союзников готовились осуществить против нашего фронта наступление, на восточном фронте развернулись события, непосредственно предвещающие чудовищную катастрофу. 22 июня 1944 г. по всему фронту группы армий „Центр“ русские перешли в наступление, введя в бой сто сорок шесть стрелковых дивизий и сорок три танковых соединения. В результате этого удара группа армий „Центр“ была уничтожена. Мы понесли громадные потери».
(Г. Гудериан. Воспоминания солдата).
Из книги генерала вермахта Курта фон Типпельскирха
«…Войска 1-го Белорусского фронта под командованием Рокоссовского начали наступление против 9-й армии из района северо-западнее Рогачева и вдоль Березины в направлении Бобруйска. События развивались здесь примерно так же, как и на фронте обеих соседних армий. В течение первого дня были вбиты глубокие и широкие клинья. На следующий день наметилось окружение корпусов, занимавших оборону в районе Бобруйска.
Генеральный штаб сухопутных войск понял всю глубину опасности и признал, что значение происходящих событий далеко выходит за рамки группы армий „Центр“…»
(К. Типпельскирх. История второй мировой войны).
Из воспоминаний Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского
«Успех наших войск в Белорусской операции, на мой взгляд, в значительной мере объясняется тем, что Ставка Верховного Главнокомандования выбрала удачный момент. Советское командование, в руках которого находилась полностью стратегическая инициатива, сумело всесторонне подготовить операцию, обеспечить тесное взаимодействие четырех фронтов».
(К. К. Рокоссовский. Солдатский долг).
ВОРОТА В НЕБО
1Танки остановились…
Мотострелки, поддержанные артиллерией, прошли по некрепкому льду за Одер и, с ходу проломив береговую оборону, зацепились у неширокой лесной поляны. Но танки, шедшие следом, сперва надсадно завыли, а потом и вовсе встали у берега.
Кончилась солярка. Бензин тоже был на исходе, и автотягачи с трудом приволокли к одерскому берегу пушки и минометы. Водители заплясали на холоде. «Всё! Загораем».
В «виллисе» командира корпуса был полный бак, и еще в ногах у адъютанта на днище у заднего сиденья лежали две непочатые канистры, но генерал Шубников хорошо помнил, что вчера в бригадах дизельного топлива оставалось по четверть заправки, бензина — одна шестая.
Собственно, сейчас идти вперед некуда. И так сделано невозможное — танкисты, без пехоты, захватили плацдармы за Одером, три бригады корпуса вышли на берег. Корпусной саперный батальон начал ладить переправу. Артиллерия и самоходки корпуса открыли непрерывный беспокоящий огонь по западному берегу.
А стрелковые дивизии все еще далеко позади. Тяжелая артиллерия тоже лишь на подходе.
Нелегко без них прочно закрепиться на берегах реки, которая давно стала желанной целью. Правый фланг открыт: балтийские берега у немцев, а там силы, готовые нанести удар. В тылу тоже разбрелись по лесам многочисленные группы отсеченных от Одера неприятельских войск. Это знал и сам Шубников, об этом же напомнил ему недавно побывавший здесь командующий танковой армией.
Они стояли вдвоем на одерском берегу у какого-то речного пакгауза и смотрели, как в хмурой, заснеженной мгле саперы, стуча топорами, наводят переправу. Командующий, высокий, с красивым, будто с медали, лицом, показывал ориентиры левой рукой, потому что правая, в кожаной перчатке, болталась как плеть: в тяжелых боях под Варшавой вражеский пулемет перебил нерв.
Шубников спросил насчет горючего.
— Будет горючее. Цистерны в пути, но сам понимаешь — шестьсот километров не шутка… Снаряды есть?
— Снаряды и мины в комплекте…
Шубников, конечно, понимал, что шестьсот километров — расстояние нешуточное. Станция снабжения, куда подведен железнодорожный путь, осталась далеко за Вислой. Тылам всегда трудно догонять танкистов, а в этом наступлении тем более. Пятьдесят — семьдесят километров в день — это темп движения наших танков от Вислы к Одеру. В клочья, в дым, в прах была смята и растерзана вражеская оборона, и две танковые армии неудержимо двигались к заветным рубежам.
Танковые и механизированные корпуса стремительно шли на Берлин, к Одеру, еще с середины января. 8-я гвардейская армия — сталинградцы генерала В. И. Чуйкова — прорвала оборону на зависленском плацдарме на всю глубину. 1-я и 2-я гвардейские танковые армии генералов М. Е. Катукова и С. И. Богданова вошли в «чистый прорыв», им не пришлось, как это нередко бывало, терять время и технику на сокрушение обороны. С ходу, сбивая заслоны, перерезая коммуникации, ведущие из Варшавы в Берлин, танковые и механизированные корпуса прорвались на оперативный простор. Операция, искусно разработанная при самом активном участии Георгии Константиновича Жукова, оказалась настолько смелой и стремительной, что командование вермахта, уповавшее на «неприступный вал» за Вислой, потеряло управление войсками, попавшими в гигантские стальные клещи, образованные танковыми армиями генералов Богданова и Катукова.
Планомерно, дерзко, в невиданных в этой войне темпах осуществлялся разгром всей центральной группировки вермахта, той самой группировки, которая когда-то с лязгом и грохотом перевалила через государственную границу СССР, пока не была остановлена в зимнюю пору в городах и дачных поселках под Москвой, а затем разгромлена и отброшена от столицы. И в той славной обороне и первом во второй мировой войне наступлении зрели и мужали военачальники, которые вели сейчас армии и корпуса к Одеру, к Берлину. Под Москвой полковник Катуков командовал танковой бригадой в армии генерала Рокоссовского — полсотни танков, дерзко отражавшие врага в районе Истры и Волоколамска.
Теперь командующий 1-й гвардейской танковой армией генерал Катуков вел свои танковые и механизированные корпуса — почти тысячу танков и самоходных орудий к Одеру.
Полковник Богданов осенью сорок первого был комендантом Можайского укрепрайона. Теперь корпуса 2-й гвардейской танковой армии генерала Богданова за сутки с боями проходят более пятидесяти, а иногда и восьмидесяти километров — они неудержимо рвутся к Одеру, разрезая и уничтожая вражеские заслоны, громя их тылы и коммуникации.
Когда-то гитлеровские генералы считали, что только они могут вести «танковую войну» и что русские никогда не смогут ни создать танковые соединения, ни тем более управлять ими.
Шесть советских танковых армий — Катукова, Богданова, Рыбалко, Лелюшенко, Ротмистрова и Кравченко, отдельные танковые и механизированные корпуса были на главных направлениях последних двух лет войны, обеспечивая конечный результат самых искусных стратегических замыслов Верховного Главнокомандования. Они умело взаимодействовали со стрелковыми дивизиями и корпусами и не боялись теперь входить в «чистые» прорывы, которые создавали для танкистов пехотинцы, зная, что стрелковые дивизии — славная наша пехота — закрепят успех, довершат дело.
Об этом часто думал генерал Шубников, организуя движение танковых и механизированных бригад своего корпуса.
В эти дни и ночи, когда танки неудержимо шли по заснеженным дорогам Польши, Шубников почти не спал. Просто не было времени. Подремлет в машине с часок, а потом снова — переговоры по рации с бригадами, уточнение маршрутов и другие неотложные дела — снаряды, горючее, переправы, разведка.
Штаб и политотдел корпуса тоже не могли долго оставаться на месте. Остановишься — отстанешь от боевых частей, потеряешь пульс боя. Начальник штаба полковник Бородин лишь ночами бывал в штабе, расположившемся в каком-нибудь польском городке, — тогда шла работа над боевым донесением в штаб армии и над распоряжениями войскам. Утром он мчался на машине вперед — на подвижные КП Шубникова, чтобы подписать сводку, вместе уточнить маршруты и решения на сегодня и завтра. Начальник политотдела полковник Кузьмин все время находился в передовых частях и оттуда держал связь с командиром. Тыловики подтягивали машины с боеприпасами, продовольствием, горючим от станции снабжения в войска.
Словом, все было в движении. Непрерывном, стремительном, мощном.
Зима в Польше выдалась в этот год не мягкая — мороз доходил до пятнадцати градусов, и холодный ветер пронизывал до костей солдат-десантников на броне. Холодно и в танковой коробке, трудно двигать рычаги, наводить орудие, подавать снаряды замерзшими пальцами.
А разве просто вести танк ночью, по скользкой, незнакомой дороге, ежеминутно ожидая вражеский заслон? Да и днем не проще — гитлеровцы, хотя и были ошеломлены дерзким и внезапным ударом, хотя их оборона и была разорвана в клочья, все же огрызались, и огрызались сильно, пытаясь остановить танковую лавину.
Но настроение у всех было какое-то особенно приподнятое, даже, можно сказать, радостное. Танкисты и мотострелки чувствовали себя в своей тарелке — они не стоят, не зарывают танки, они наступают стремительно и неудержимо.
Когда генерал Шубников доложил командующему танковой армией, что передовая бригада корпуса вышла к Одеру, уже через пятнадцать минут по рации его поздравил с успехом маршал Жуков. Но тоже предупредил:
— Следите за правым флангом.
Тогда же по личному распоряжению командующего фронтом корпусу подали горючее самолетом. Правда, лишь для первого эшелона, для тех машин, что вели бой. Бензин и дизельное топливо для грузовиков и танков, чтобы по первой же команде корпус мог устремиться вдоль Одера на север и разрезать на части угрожавшую оттуда неприятельскую группировку, — все это тащили из-за Вислы автоцистерны.