— Т-там! — нерешительно кивает тот в сторону речки.
— А конкретно? — пристально смотрит ему в глаза Дробанюк. — Речка больша-ая…
— В ом… ом-муте, — дрожащим голосом отвечает старикан.
— Какой человек? — продолжает спрашивать Дробанюк. — Ты же один там сидел? Откуда же взялся человек?
— В омуте… В воде, — наконец начинает понемногу приходить в себя старикан. — Я леску выбирал, к-когда чувствую — что-то зацепилось. Думал он — п-п… п-под…
— Поджигатель? — догадывается Дробанюк.
— Аг-га, — кивает тот. — Когда тяну — н-нога..
— Чья нога? Поджигателя?! — специально подбрасывает этот вопросец Дробанюк, чтобы проверить, не спятил ли на самом деле старикан. Фосфоресцирующие глаза того выглядят весьма подозрительно.
— Утопшего, — вдруг без заикания, осмысленно отвечает старикан.
В это время Кармен стучит в спину Дробанюку своим длинным наманикюренным ногтем.
— Мне страшно…
— Ну, я же с тобой, — успокаивает ее Дробанюк. Он поднимается и, привлекая Кармен к себе, нежно берет ладонями за щеки. — Я тебя никому не дам в обиду, моя Кармен.
— Как это — Кармен? — удивляется та.
— Это в опере такая красавица, — объясняем Дробанюк. — Испанская. Жгучая. Как ты.
— Не заливай! — недоверчиво кривится Кармен. — Я была на этой опере тоже. Когда мы всей конторой в культпоход ходили. Кармен — ужасно толстая баба. И совсем не жгучая.
— Ты просто ее, наверное, не рассмотрела как следует, солнышко, — оправдывается не ожидавший этого Дробанюк.
— Я в первом ряду сидела, между прочим. И видела, как с нее пудра сыпалась.
— Значит, я попутал исполнительницу, — выкручивается он. — Это я жгучую Кармен в Большом театре в Москве видел. — И как можно искреннее смотрит ей в глаза. Хотя Дробанюк мимо Большого театра только проезжал, но уж подловить его Кармен не сможет наверняка. — И фигура у нее была, как у тебя, солнышко, и глаза такие большие… — А увлекшись, неосторожно добавляет — И очки французские.
— Прям, и очки… — тут же цепляется за это Кармен.
— Представь себе! — так, будто он сам поверил с трудом в это, заверяет Дробанюк. — У нее что-то там со зрением приключилось, и ей порекомендовали петь в очках.
Кармен недоверчиво хмыкает, затем, заметив, как поднялся старикан, снова капризно надувает губки.
— Все равно мне страшно.
— Да ерунда все это! — успокаивает ее Дробанюк. — Бред сивой кобылы! Это он какую-нибудь корягу зацепил, а со страху за человеческую ногу принял.
— И никакой не бред! — возражает старикан. — И никакая не коряга!
— Ладно, папаша, сейчас проверим, — разоблачающе смотрит на него Дробанюк. — Ну-ка пойдем к твоему омуту!
— А я не пойду! — предупреждает Кармен.
— Правильно, женщинам там делать нечего, — одобряет это Дробанюк. — Посиди здесь, солнышко.
Он первым спускается с обрыва на песчаный клочок у омута. Здесь дедовы снасти и кожемитовая сумка со всякой всячиной, необходимой на рыбалке. Торчат и несколько колышков с натянутыми от них лесками донных удочек. Одна из них ослаблена и лежит на песке.
— Этой орудовал? — показывает на нее Дробанюк.
— Ага.
Дробанюк решительно подбирает колышек с опущенной леской и, натягивая ее на вытянутую руку, пробует на зацепку — есть ли что на крючке? Леска тянется довольно свободно, и Дробанюк начинает выбирать ее, складывая петлями сбоку.
— Сорвалась твоя нога, папаша! — насмешливо бросает он старикану. И в этот момент леска натягивается, давая знать, что на крючке что-то есть. — Момент, — приговаривает Дробанюк, и голос его слегка дрожит от неприятного ощущения, будто по леске пошел ток. — Сейчас мы…
Он размеренно подтягивает ее, чувствуя, как что-то довольно тяжелое медленно поддается его усилиям.
— И-и раз! — подбадривает — теперь уже больше себя — Дробанюк. — И два!..
Омут, очевидно, глубокий, леска долго выбирается.
— Да сколько тут ее! — злится Дробанюк.
— Еще чуток, милый! — заверяет старикан, опять прикипевший взглядом к воде.
Но вот леска уже на исходе, это чувствуется по тому, как все круче натягивается она. Руки у Дробанюка начинают дрожать, он уже не рад, что связался с этим сумасшедшим стариканом, и вытаскивать уже ничего не хочется. И в этот момент раздается нетерпеливый голосок Кармен:
— Ну, скоро уже?!
«Пришла, значит, красотуля, — проносится мысль у Дробанюка. — Не такая уж ты и пугливая, выходит!».
— Счас, дочка, — за Дробанюка отвечает старикан. — Ужо вот-вот.
— Сам бы потянул, храбрец! — со злостью бросает Дробанюк. Это, как ни странно, вдруг придает ему решительности, и он затяжным усилием выуживает леску почти до конца, распрямляясь и поднимая ее вверх. И, наконец, из воды, ставшей уже совсем бурой и тяжело мутной, показывается нечто вроде человеческой пятки с явственно проступающим рядом пальцев на ступне.
— Оно, оно! — взвизгивает Кармен где-то над головой у Дробанюка.
— Т-ам! — опять с зажегшимся взглядом вторит ей старикан.
— Да не орите вы! — грубо обрывает их Дробанюк, что силы дергая леску и пытаясь одним рывком вытащить ногу на берег. И в этот момент леска с едва различимым хлопком рвется, а выуженное Дробанюком тут же исчезает в грязно-бурой воде. — Тьху! — в сердцах сплевывает он. — Надо ж было подгавкнуть вовремя!
— Ну, видел? Т-там? — подскакивает к нему старикан. — В-видел?
— Даже я видела! — подтверждает Кармен. Она уже успела спуститься с обрыва.
— Надо в сельсовет! — показывает рукой куда-то наверх, за лозняк, старикан. — Я счас… Я мигом… — И старикан, шустро вскарабкавшись по обрыву, исчезает.
— Ой, как страшно! — обвивает руками сзади за шею Дробанюка Кармен.
— Да, не было печали, — вздыхает тот. — А теперь жди, пока этот сумасшедший в сельсовет сбегает.
— Давай подождем, — упрашивает Кармен, вытирая ладонью его багровую вспотевшую шею. — Это так интересно…
Ждать приходится недолго.
Минут через пятнадцать со стороны хуторка приближается, поднимая клубы пыли, мотоцикл с коляской. За рулем, это заметно издалека, — милиционер, в коляске кто-то в гражданской одежде, а за спиной у милиционера, на заднем сиденье, — старикан. Жидкие кудряшки того развеваются на ветру легким белым пушком и, кажется, вот-вот слетят с головы.
— Старший лейтенант Крячко, — поднимает руку к козырьку фуражки милиционер, средних лет приземистый мужчина, когда мотоцикл тормозит возле Дробанюка и Кармен. — Участковый уполномоченный в данной местности. — И кивком показывает на выбирающегося с кряхтеньем из люльки человека в гражданской одежде, светловолосого, с широким, картошкой, носом. — Председатель сельсовета Степанушкин… — И без промедления интересуется — Значит, можете подтвердить?
— Могут, а как же! — с готовностью подхватывает старикан. — Вот эта девушка может, значит, и ее отец, стало быть, тоже!
— Да? — будто убеждаясь, с едва заметной ухмылкой оценивающе смотрит на Дробанюка и Кармен участковый. Глазки у него хоть и маленькие, припрятанные, но умные, все понимающие. — Ну, что ж, хорошо.
«Кретин престарелый! — от хлынувшей в голову крови едва удерживает равновесие Дробанюк. — Чтоб тебе повылазило!..» Кармен тоже, переминаясь с ноги на ногу, поджимает обиженные губки.
— И где это случилось? — вовремя разряжает неловкость момента своим вопросом председатель сельсовета.
— Вон там, пойдемте! — увлекая всех за собой, устремляется к омуту старикан. — Тута рядом…
Когда все спускаются на песчаный клочок, — только Кармен остается наверху, на обрыве, — старикан начинает сбивчиво и настолько путано объяснять, что случилось, что председатель сельсовета вынужден перебить его.
— Да погоди, Кузьма, — не сыпь горохом все в одну кучу! Я ровным счетом ничего не могу понять. А человеку ведь и для протокола надо…
— Верно, надо зафиксировать, — соглашается участковый. — Пока есть время.
— Еще кого-то ждать надо? — интересуется Дробанюк с кислым видом. Ему вся эта история не только порядком надоела, но и уже пугает своей многолюдностью.
— Спасатели сейчас на моторке должны подскочить, — объясняет тот.
— А вода-то, а вода! — осуждающе качает головой председатель сельсовета.
— Чистая отрава, Михаил Парфенович! — тут же снова сыплет своим горохом старикан. — Кожевенный запущает, я это точно знаю, мне Нюрка Хорошилова по секрету говорила, ее свояк там работает. В третий раз уже свою химию в речку выливают, враждебные происки налицо, как говорится. Рыба повыдохнет!.. Как ты глядишь, Михаил Парфенович, ежели я, значит, по многочисленным просьбам это… сигнальчик шарахну? Для ускорения темпов дела?
— Ну даешь — сигнальчик! — словно отбиваясь от этого радикального предложения, мотает головой председатель сельсовета. — Это дело предосудительное, понял, Кузьма? Вот мы, наверное, пригласим сюда руководство завода да и запротоколируем на месте преступления все, как полагается. Чтоб не отвертелись! Крячко, — обращается он к участковому. — Дай своего мерина, я к телефону смотаюсь, приглашу их.
— Так они тебе и приедут, — пессимистически усмехается тот.
— А я знаю, как припугнуть, — заверяет председатель сельсовета. — Есть одно верное средство.
— Бери, — разрешает участковый. — Только не подзалети. Иначе ремонтировать будешь за свой счет, нам особых средств не выделяют на это…
— Не дрожи, Степан Николаевич, — успокаивает тот. — Съезжу без приключений.
Председатель сельсовета выкарабкивается наверх по обрыву, а участковый достает из планшетки листки протоколов.
— Зафиксируем, значит, происшествие, — строгим голосом произносит он.
Дробанюк начинает объяснять ему, как все случилось. Это похоже на диктант — после каждого предложения или нескольких слов приходится поджидать, пока участковый запишет.
— Остальное — по окончательному выяснению, — подводит черту тот, когда Дробанюк заканчивает свой рассказ. — Ваши данные, товарищи свидетели?
У Дробанюка от этого вопроса внутри все обрывается. А пока он приходит в себя, с обрыва вдруг раздается голосок Кармен:
— Дробанюк Константин Павлович!
— Ваша фамилия тоже Дробанюк? — задирает голову вверх участковый, где, как на пьедестале какого-нибудь конкурса, кокетливо занеся ножку за ножку, статуей красоты возвышается Кармен.
— У меня другая, — очаровательно улыбаясь, с пугающей Дробанюка наивностью отвечает та.
«Неужели сейчас что-нибудь отмочит? — ежась, думает он. — Нашла перед кем блеснуть!..»
— Я Инна, между прочим, — продолжает строить участковому глазки Кармен. А тот, разинув рот, сверлит ее снизу своими щелочками. — А фамилия — Смычкова. Вам нравится?
Дробанюк с ужасом ждет, чем все это кончится, шея у него снова покрывается липким потом. Но тут доносится рокот моторной лодки, и привлеченный этим звуком участковый вопрошающе поднимает голову.
— Моторка? Вот хорошо… Ладно, потом допишем, — прячет он протокол в планшетку — к громадному облегчению Дробанюка.
Рокот все усиливается, и вот из-за крутого изгиба речки, рассекая грязно-бурый поток, показывается моторная лодка с двумя пассажирами. На корме торчит длинный багор. Неподалеку от омута двигатель выключают, и дальше лодка идет к берегу по инерции, тыкаясь затем мягко носом в песок.
Один из спасателей, крепыш невысокого роста, с усиками, выпрыгивает из лодки на берег, здоровается с участковым за руку.
— Что тут стряслось?
— Да вроде утонул кто-то.
— Почему же вроде? — возражает старикан. — Самолично чуть за ногу не вытащил. Вот и товарищ, — кивает он на Дробанюка, — тоже тянул и видел…
— Где? — уточняет спасатель.
— В омуте, где ж? Я это… сома ловил, будь он неладен, адвокат монополий, а подцепил незнакомую ногу. А потом, когда леска — тю-тю, не выдержала, вот товарищ попытку совершал — и тоже подцепил.
— Я тебя, отец, спрашиваю, где именно? Тут или там? — уточняет крепыш, показывая на омут.
— Да за лодкой сразу, — подсказывает Дробанюк. И вдруг он замечает, что сидящий в лодке за рулем атлетически сложенный красавец неотрывно смотрит вверх, туда, где должна стоять Кармен. Взгляд у него вызывающе наглый, липкий. Дробанюку от этого становится не по себе, он представляет себе, как там выделывается под его-взглядами его итальянское солнышко, и, чтобы не выдать себя, незаметно косится на обрыв. Кармен по-прежнему высится над кручей в своем потрясающем купальнике, будто нарочно демонстрируя свою довольно-таки изящную фигуру. Но теперь она уже не одна, рядом с ней уже несколько хуторянских старух, в глазах которых застыло ожидание предстоящего потрясения. «Ну вот и представители местной общественности, — безрадостно расценивает это Дробанюк. — А там и она сама подоспеет в полном составе. Радуйся, моя Кармен, — мысленно обращается он к Кармен. — Теперь есть кого и затмить. Хотя конкуренция и сильная…»
— Что будем делать? — спрашивает спасатель участкового. — Начнем?
— Валяй.
Крепыш забирается в лодку и облачается там в водолазный костюм. Представители общественности на круче живо начинают обсуждать это событие.
— Гляди-ко, водолаз настоящий…
— Нырять будет значит.
— А я думала, крюком шарить начнут…
Эти реплики заставляют участкового оглянуться.
— Что, народ? Делать дома нечего?
Дробанюк с надеждой ждет, что тот разгонит зевак, но участковый настроен, видимо, миролюбиво.
— Только тут без комментариев, ясно? — предупреждает он общественность строгим голосом. Но все ж рациональную мысль из их реплик он извлек, потому что тут же предлагает крепышу сначала попробовать пошарить багром.
— Бесполезно, — возражает тот. — Тут сумасшедшая глубина. Я знаю это место давно.
— Ну, тогда ныряй, — машет рукой участковый.
— Легко сказать, — вздыхает спасатель. — Видишь, вода какая? Будто краситель какой запустили. Что в такой бурде увидишь?
— Это кожевенный запущает! — с негодованием говорит старикан. — В третий раз уже!.. Хоть бы вы там на них действие полезное оказали!
— Так и послушаются они нас, — отвечает спасатель. Одевается он явно не торопясь. Лицо у него скучное, в движениях напрочь отсутствует какой-либо энтузиазм. Ему, наверное, не хочется лезть в ставшую совсем грязной воду, на вид плотную теперь и тягучую, как олифа.
— А вот сейчас Михал Парфенович должен доставить кого-нибудь из этих сапожников. Эй, народ, — задирая голову, обращается участковый к стоящим на круче бабкам. — Мотоцикл там мой еще не едет?
— Не видать! — отвечают ему.
— Задерживается Степанушкин что-то, — остается не очень доволен этим участковый.
Спасатель долго еще возится в лодке. Он, видимо, никак не может собраться с духом, чтобы погрузиться в подобие вечной тьмы, которая его ждет внизу. И Дробанюк, воспользовавшись этой вынужденной паузой, взбирается на кручу. Бабки уважительно расступаются перед его мощной, колобкообразной фигурой. Дробанюк под их пытливо заостренными взглядами берет Кармен под руку и, отводя в сторонку, вполголоса уговаривает ее потихоньку уйти отсюда.
— Солнышко, — убеждает он ее, — ты же видишь, какой тут балаган сейчас? Оно нам надо? Давай исчезнем, пока есть возможность. А то еще и по поводу загрязнения заставят в свидетели записаться. Да и времени у нас с тобой не так уж много осталось, а нам надо успеть так много, верно? — переходит он в конце почти на интимное мурлыканье.
— Еще немного побудем, — капризно хнычет она. — Хочу посмотреть, как вытаскивать будут.
— Но это же страшно как! — пытается атаковать с другого фланга тот. — Давай уйдем, солнышко, моя Кармен.
— Ты опять про толстую бабу? — надувает губки та.
— Что ты?! Я про московскую, жгучую, — успокаивает ее Дробанюк. — Из Большого театра. У нее и фигура почти такая, как у тебя. Только хуже, конечно.
А за спиной довольно громко и с наивной деревенской бесцеремонностью начинают спорить бабки, выясняя в жаркой перепалке, кто он ей — муж или отец.
— Так она ж такая молоденькая ишшо. Дочка значится.
— У городе они усе сейчас молодые да ранние.