И потом, все пистолеты заперты в сейф в каюте командира. И еще по секрету: зам не всегда помнит, как в него обойму вставляют. А если б нужно было вставить в него обойму, то это целое дело: достать пистолет, потом – обойму, потом куда-то делся пистолет, потом – пропала обойма, затем обойма нашлась, но где же наш пистолет – «ты не видел, здесь только что был пистолет?»
Примерно так это выглядит на самом деле, и фраза: «Властью, данной мне партией…» – никак не может прозвучать.
И – «Выпьем за то, что нет лодки лучше «К-19!» – не может прозвучать.
Люди, переживающие пафос, с пафосом не говорят.
А Харрисон Форд все время пьет чай в подстаканнике. Ходит по центральному, командует и не забывает, знаете ли, прихлебывать – ой, мама!
Конечно, где ему, бедняге, про нас знать. Он в интервью говорит, что долго готовился, читал.
Наверное, да. У него поразительной отрепетованности взгляд. Я бы сказал, что это взгляд «катастрофа». Как взглянет, сразу ясно: нам конец. Давно это у него.
Я этот взгляд помню еще со «Звездных войн» и с «Индианы Джонса». Взгляд «Боже, я же все сделал, как ты сказал!».
И все же фильм для американцев необычный. Это не совсем фильм-катастрофа. У него есть очень хорошие сцены, например, сцена на кладбище, да и сам Харрисон здесь немного другой. Задача перед ним стояла ужасно сложная: не зная, как ходят, едят, пьют, двигаются, что говорят, сыграть так, чтоб про всю ту муть, что он несет и делает, все забыли и следили только за тем, как он играет.
Удалось. Молодец.
Думаю, смотреть этот фильм всем будет интересно.
***
Статья очень хорошая. Именно так и передавалась нам из уст в уста история «К-19». Об одном только я не слышал: что был человек, который потребовал от командира идти к чужому берегу. В мои времена об этом нельзя было и подумать. У нас в голове это бы не поместилось. Про Корчилова я все знал. И про их командира тоже. И про то, как политрабочие пытались его сожрать. А человек замечательный. Столько людей спас. С «Хиросимой» потом много всякого случалось. Но то, что на костях этих людей сделали неплохие реакторы на последующих поколениях пл – это бесспорно. Корчилов и его товарищи – это самое лучшее, что у нас есть – люди. Эти люди виновны еще в одном: в моей ненависти к тем конструкторам, для которых подводные лодки – это деньги. Причем они их получают три раза: когда строят лодку, когда она тонет и когда они ее пытаются поднять. А на экипаж валить – это к «Рубину».
Недавно видел по телеку, что «Рубин» устроил выставку из тех предметов, что удалось с «Курска» поднять. Там и личные вещи есть, и части одежды. Экспозиция, называется.
Там еще рассказывали историю о том, что к Спасскому приходили жены конструкторов, работающих по «Курску», и говорили, что их мужья кричат по ночам.
Жены с «Курска», наверное, согласились бы с тем, чтоб их мужья кричали по ночам, лишь бы их живыми видеть.
Кстати, о криках. Когда я в море ходил по 250–280 суток в году и так почти 10 лет, то я не только кричал, я еще и вздрагивал так, что жена со мной рядом спать не могла.
А еще я ее во сне рукой бил.
А еще она меня добудиться не могла.
***
25 октября в 8.05 я должен был выступать по местному телевидению. Я должен был рассказать о своих книгах. Но расспрашивали о террористах, заложниках и прочем. Ведущие очень волновались. Их волнение передавалось и мне. Спрашивали, что можно порекомендовать специалистам. Я сказал, что советчиков там хватает. Главное – им не мешать.
– А что делать заложникам в такой ситуации?
– Только шутить.
– Как шутить?
– Как угодно, хоть анекдоты рассказывать.
– Долго это продлится, как по-вашему?
Я сказал, что оргпериод в армии длится три дня. На бумаге он может быть и десять, но на деле – три. Так что остается полтора дня.
– Почему?
– Человек не выдерживает.
Ночью я спал пунктиром. Заставлял себя не бросаться к телевизору. Знал, что пошли третьи сутки. Лежал с открытыми глазами. Временами проваливался в сон. Снилось, что заложников стреляют, и спецназ идет на штурм – много жертв. Утром бросился к телеку, а там – «террористы убиты, заложники не пострадали». Слава Богу, что я ошибся, обошлось без жертв.
Потом – «67 человек умерло».
Значит, не обошлось.
Позвонил на телевидение: «Сережа, 67?» – «Да». – «Давали газ?» – «Да». – «Понял».
Есть такой газ. Он расслабляет мускулатуру. У кого больное сердце, может не выдержать. Наверное, применили его.
***
Если пускаете газ, значит, он должен быть без цвета и запаха.
А тут пустили сизый.
Результат – людские потери.
Я изучал БХВ (боевые химические вещества) вскользь – не моя специальность. Тактику их применения я тоже не очень учил по той же причине. Но все равно. Все, что я учил «немножко», я не увидел здесь. Здесь бряцание оружием, а нас учили, что главное – голова, тактика.
Нас учили так: идешь по улице и смотришь по сторонам, тренируешься, думаешь сперва, как все это захватить, а потом думаешь, как освободить. Это как шахматы.
И так каждый день, 365 раз в году, перерывов на праздники «великой победы» не бывает.
Потому что перервался и отстал.
Хвалили нас мало. Больше говорили о недостатках. Но говорили так, что мы сразу понимали: мы, прежде всего, мало думали. Противника надо передумать. Кстати, о нем всегда говорили с большим уважением. Даже в интонации никакого пренебрежения или эмоции. Эмоции мешают думать. Это пригодилось на лодке. Только там думать приходилось в три раза быстрее. Там все быстрее. Выход всегда есть. Ты просто о нем мало думал.
У химика на языке вертится только слово «газ».
Я всегда полагал, что нас учили так себе, не сказать, что очень здорово. К 1975 году я уже выучил: неорганическую, органическую, аналитическую, физическую, коллоидную, химию радиоактивных изотопов, химию боевых химических веществ.
Теперь, оказывается, нас учили очень хорошо, потому что многое я помню до сих пор. Хотя с 1975 года не сталкивался с этим ни разу.
Я помню БХВ – боевые химические вещества, способы применения и защиты.
Меня всегда интересовала тактика.
Не осуждая никого, я хочу просто рассказать, как надо применять эти вещества с максимальным уроном для противника и с минимальным уроном для себя. Все, что я только что сказал, и есть та самая тактика.
Прежде всего, газ – без вкуса, цвета, запаха. Лучше – психотропный, вызывающий галлюцинации, сон.
Их много разновидностей и не все они безвредны, но при правильной организации потерь нет.
Об организации.
Применение должно осуществляться после тщательной разведки (в помещение запускаются световоды, и происходящее в зале выводится на телеэкран). В задачи химии не входит определение путей бесшумного проникновения в здание, но нас учили, что их может быть несколько: крыша, боковая стена, пол. Все под покровом ночи.
Через крышу: подходит все – воздушные шары, арбалеты, блоки, канатные дороги.
Через стену: домкрат выжимает или тихо выламывает бетон.
Через пол: канализация, коммуникации, бесшумное выламывание пола (спецдомкраты).
Все это после визуальной разведки, перед применением газа.
Газ дается перед штурмом. Повторяю, он должен быть без вкуса, цвета и запаха, иначе ни о какой внезапности и речи быть не может. Концентрация его рассчитывается заранее, но всегда с запасом (помещение может быть негерметичным). Высокие концентрации – и времени на бестолковщину не остается. Все идет на минуты. Если вы применили газ в 5.30, а людей доставили в больницы в 17.30, то обязательно будут трупы.
Одновременно со штурмом должен разворачиваться полевой госпиталь. Он разворачивается на время. Существует норматив. Сейчас я могу ошибаться. Но он не более 20 минут. Даже на тридцатиградусном морозе должна быть раскинута палатка (30, 40, 50, 100 квадратных метров), внутри которой температура должна быть 20 градусов (есть печки).
Штурм – штурмующие надевают маски (лучше изолирующие противогазы, чем фильтрующие, специальной облегченной конструкции, или вкалывают себе антидоты, чтоб штурмовать без масок – так легче).
Людей выносят не те, кто штурмует. Это глупость. Выносит спецкоманда. Отработка ее на вынос тел такова, что люди поступают, как на конвейере. Первым делом в горло пострадавшему вставляют расширитель, чтоб человека не задушил собственный язык, вкалывают антидот (не помогает – 2–3 укола через одежду), потом он поступает в палатку, где ему делают оксигенобаротерапию – под давлением накачивают безжизненные легкие кислородом. Очнулся – под капельницу, потом – в стационар.
Вся операция: газ, штурм, палатка, вынос, приведение в чувство – занимает не более 40 минут. Мало одной палатки – ставят пять, десять. Никто не везет людей на другой конец города, потому что все это похоже на то, что «погрузили в «скорую помощь», значит, сделали все, что смогли». Подобные глупости стоят людям жизни.
А вообще, все, что я видел, только укрепило меня в той мысли, что разговоры о борьбе с терроризмом – это только зачаток борьбы. Болтовня. Политес. Танцы. Эмоции. Организации – никакой.
И еще я в который раз с грустью подумал о том, что нас, в сущности, не так уж плохо учили.
***
Читал записки Затеева, первого командира «К-19» (они опубликованы в книге Н. Черкашина). Думаю, это интересно. Небольшие комментарии к тексту, на которые я решусь.
«К-19» относится к первому поколению атомных пл. В 1961 году они только вступили в строй. По техническим условиям автономность (нахождение вне базы, при выполнении боевых задач) 30 суток. Реально они ходили на 10–15 из-за плохих парогенераторов – они все время текли – и крышки реактора, с ней тоже не все было слава богу. У нас, на втором поколении, уже стояли другие реакторы и другие парогенераторы – под них подобрали углеродистую сталь с таким содержанием углерода, что все эти течи, наконец, остались в прошлом.
На первых поколениях, через непрерывные аварии, реакторы обкатались. Потом и первое поколение сможет ходить на 30, 40, 45 суток, но это будет потом.
А тогда про радиацию знали мало не только подводники, мало знали академики. Например, академика Александрова, приехавшего на «К-19» после аварии, когда она стояла на бочках на выходе из Мотовского залива, невозможно было одеть в защитный костюм и снабдить дозиметром. «Бросьте эту херню!» – сказал он ребятам-химикам, несущим при «К-19» дозиметрическую вахту, а там были места, где самое малое было 50 рентген в час, а лодка была загажена радиоизотопами по самое не хочу: на ключах командира, вытащенных двумя пальцами из каюты, было столько радиоактивной грязи, что не хватало шкалы прибора.
Насчет радиации и воздействия ее на организм человека академик Александров тогда не очень стеснялся в выражениях, что же говорить о подводниках – радиация же не видна и воздействие ее может проявиться не сразу. Например, в ту насосную выгородку, о которой ниже пойдет речь, в море бегали втихаря покурить – она необитаемая и в ней поддерживается вакуум (на первом поколении не было курилки).
В выгородке СУЗ (стержни управления и защиты), о которой тут тоже скажется несколько слов, можно было застать спящего офицера, специалиста КИП (контрольно-измерительные приборы), потому что в каютах, где подряд идет восемь коек, расположенных в два яруса, душно, а тут свежий воздух.
В реакторном отсеке действительно всегда был свежий воздух из-за того, что он ионизируется радиоактивным излучением, и потом этот спящий офицер получал повреждение, например, глазного дна, и слеп, но все это потом. Нас учили, что к радиации может быть два отношения: или страх, или полное пренебрежение.
Про «К-19» рассказывали разное. Эта авария все время разбиралась по косточкам. Описание ее в те времена несколько отличалось от того, что изложил в своей записке командир Затеев. При всем моем уважении к памяти этого человека, надо сказать, что командиры в те годы (и не только в те, но и позже) не очень здорово разбирались в реакторном оборудовании. Например, команду из центрального: «На каких у нас нейтронах сейчас реактор?» – «На медленных». – «Срочно перейти на быстрые!» – и это для увеличения скорости – в 1961 году можно было услышать. И это отнюдь не анекдот. В те времена много чего эксплуатировали, но не знали. Через аварии и жертвы шли к пониманию. В том числе и через аварию на «К-19».
Вот как про нее рассказывали.
На «К-19» были следующие отсеки: 1-й – торпедный, 2-й – аккумуляторная батарея, 3-й – центральный пост, 4-й – ракетный (3 баллистические ракеты), 5-й – дизельный, 6-й – реакторный (два реактора), 7-й – турбинный, 8-й – электротехнический, 9-й – вспомогательного оборудования (две холодильные машины, провизионка, камбуз), 10-й – жилой, торпедный.
Авария произошла в реакторном отсеке на 16-е сутки плавания. Прошел доклад командиру о том, что давление в реакторе упало до нуля. Все дело было в течи 1-го контура по импульсной трубке в насосной выгородке реакторного отсека.
В реакторном отсеке все оборудование было расположено так: с носа в корму шли – выгородка СУЗ, 1-я аппаратная выгородка (реактор), 2-я аппаратная выгородка (второй реактор), еще одна выгородка СУЗ, лаз вниз в насосную.
Импульсная трубка шла к манометру в насосной, показывающему давление в первом контуре. Она лопнула. Через микротрещину первый контур стал уходить. Давление в реакторе упало с почти 200 до 150 атмосфер (атм). Оно не упало до нуля, просто не доходило до показывающего прибора. Началась беготня. Ажиотаж. Совещание. Свалка. Мандраж. Время на секунды.
В этой обстановке никто не подумал о том, что насосы работают, что температура в контуре (более 250 градусов) существенно не меняется и что есть еще один прибор, показывающий расход воды по первому контуру, и по нему можно судить о том, что давление в контуре (150 атм) все еще есть.
Тогда было решено собрать нештатную систему аварийной проливки. Решено было подать воду через систему охлаждения подшипников электродвигателя, управляющего движением компенсирующей решетки.
В полной уверенности, что в первом контуре нет давления и воды, они резанули по этой трубке сваркой. А там было все еще 150 атм. Произошел взрыв. Первый контур вырвался на свободу. Вода мгновенно превратилась в пар, давление его возросло, и поскольку, реакторный отсек в тот момент вентилировался в атмосферу через систему вентиляции, то взрывной волной, прошедшей по трубе, вырвало кусок рубки.
Все, находящие на тот момент в реакторной выгородке, были обварены паром. Кроме того что они получили свою дозу радиации, они еще и обварились.
Вот как рассказывали эту аварию на бесконечных разборах.
Надо отдать должное академику Александрову – он спас командование корабля и подводников от уголовного преследования. Крыс на них набежало на берегу много – политработники здорово на этот счет суетились, основная задача: выявить виновных и наказать – и только он сказал: «Людей не трогать».
За это ему, наверное, воздалось уже на небесах.
Сварили они нештатную систему аварийной проливки или не сварили – про это говорили всякое. Говорили, что не сварили, и весь уран вытек из расплавившихся твеллов и собрался на дне реактора, которое выдержало и не провалилось в воду. Я склоняюсь к этой версии, потому что можете себе представить: воды в реакторе нет, температура взлетела, твеллы плавятся, и в этот момент собрали систему аварийной проливки и дали воду – мог произойти взрыв с подрывом крышки реактора.
Наверное, сейчас – сварили нештатную систему или нет – уже не важно.
Важно то, что флот через человеческие жизни совершенствовал свои ядерные реакторы. И не только реакторы.
Подводная лодка очень сложный механизм, и как он на самом деле работает – это подчас выяснялось только через гибель людей.
А на «К-19» на этом несчастья не закончились. Реактор на ней вырезали, заменили, лодку отремонтировали, и она снова вышла в море.