– Я думал, вы здешний, – отозвался Зеленин.
– Нет, я воронежский. После войны с женой приехал к себе на пепелище, даже могил родительских не отыскал. Ну, жена сюда меня сманила, на свою родину. Приехали, а здесь тоже одни трубы торчат. Сильные бои были, финны из минометов жарили. У них неподалеку подземный форт находился.
Подкатила машина, новенький «ГАЗ-69», с брезентовым верхом. Они поместились рядом, на задних сиденьях. Егоров объяснил, что прямой дороги на Стеклянный мыс пока нет, ехать придется кружным путем, километров за двадцать.
Машина легко шла по размытой грунтовой дороге. Прозрачный осенний лес мелькал по сторонам. Проехали одну за другой три деревеньки. Ветхие избенки кособочились вдоль кюветов. В окошках, как бельма, торчали фанерные заплаты. Иные окна крест-накрест были заколочены досками. Раза два из-под колес порскнули поджарые, как щенки, поросята. Зеленин был поражен.
– Какое убожество! – прошептал он. – В чем дело?
Егоров сопнул натужливо, по-стариковски:
– Оскудели тут у нас колхозы. Что вы, не знаете?
Откуда ему было знать? В простоте душевной он считал сельской местностью дачный поселок Комарово. Два или три выезда на картошку не открыли ему лица деревни. Очень уж было на картошке весело и многолюдно, как на студии «Ленфильм» среди фанерных декораций. Мелькавшие в газетах статьи о тревожном положении в сельском хозяйстве он просматривал равнодушно: в ленинградских магазинах последние годы было изобилие продуктов. Сейчас Александр чувствовал неловкость, словно совершил бестактность. Ему казалось, что своим вопросом он затронул в соседе что-то наболевшее. Но Егоров уже смотрел по-прежнему весело и чуть насмешливо.
– Слышали, анекдот такой ходил? Собрались колхозники на совещание решать вопрос, как лучше помочь студентам в уборке урожая. Ха-ха-ха! А ведь почти так оно и было: не шефы помогали нам, а мы шефам, от худосочия своего. Народ весь по городам разбегался. Ну, а сейчас возвращаться начинают, кое-кто строится даже.
Действительно, за первым рядом чахлых избушек кое-где желтели горбыли новостроек.
– Ишь ты, на дачный манер братья Ферапонтовы виллу себе грохают, – помолодевшим голосом сказал Егоров. – Погодите год-другой – пойдет у нас жизнь!
«Газик» напористо лез в гору. Вдруг открылась панорама строительства. Стеклянный мыс зеленым хвойным треугольником врезался в озеро. У самой воды под защитой лесистого горба притулились несколько бараков и десяток финских домиков. Тянулись встречные цепочки самосвалов. В котловане ворочались и будто раскланивались друг с другом два экскаватора.
Шофер развил на спуске бешеную скорость. Чуть не свалившись в кювет, он вильнул в сторону от буксующего на подъеме звероподобного «МАЗа».
– Петька, очумел! – крикнул Егоров.
– Не трухай, Сергей Самсонович! – весело гаркнул шофер. – Финиш как-никак.
Возле одного из бараков машина остановилась. Егоров и Зеленин вошли в контору главного инженера. Здесь вдоль стен сидели люди в ватниках и брезентовых плащах. Из-за стола взглянул на вошедших человек с огромным желтым лбом. Узкий клинышек редких волос еще спасал его от причисления к лысым.
– Привет Советской власти! – сказал он. – Здорово, Егоров!
– Здравствуйте, товарищи! – как маршал на параде, гаркнул Егоров, проковылял к столу и пожал руку главному инженеру. – Молитесь Богу: доктора вам привез.
Народ вдоль стен загудел. Зеленина покоробило. Благодетель, доктора им привез. Как будто доктор сам не пришел бы. Демонстративно, словно желая досадить ему, он стал пожимать руки подряд всем присутствующим. Должно быть, это понравилось.
– Ученый, видать, мальчонка, – услышал он за спиной.
Главный инженер провел ребром ладони по горлу:
– Вот так горим, доктор. Процентов сорок народу свалил этот нежелательный иностранец – господин Грипп. Но, между прочим, подозреваю, что часть людей просто симулирует под этим флагом. Понимаете, фельдшер у нас очень уж робкий.
– Чего там, Юрий Петрович!.. – обиженно прогудели из угла.
– Точно я говорю: робеешь. Парнюги у нас, доктор, тут есть задорные, из числа бывших заключенных несколько позатесалось. Обстановка сложная, что и говорить.
Главный инженер понравился Зеленину. Это был знакомый по литературе и кино тип капитана стройки, человека очень усталого, решительного и иронического, словно все людские слабости перед ним как на ладошке. Александр снял пальто, достал из чемоданчика халат.
– Если не возражаете, я пойду по баракам, посмотрю больных.
– Прошу вас, доктор, обратите особое внимание на третий барак. Там у нас теплые ребята подобрались. Кузьмич, проводишь доктора?
– Странный вопрос, Юрий Петрович, – прогудел обиженный голос, и из угла вышел скучный, вислоносый гражданин в пушистой ленинградской кепке и черном пальто.
– Тимоша, – позвал главный инженер, и возле стола вырос огромный детина, – ты тоже сопроводи.
Зеленин понял, что третий барак – дело нешуточное.
Они вышли из конторы и направились к жилым баракам. Тимоша шагал впереди, несколько округлив руки и согнув бычью шею. Видно было, что парень недавно демобилизовался с флота.
– Простите, вы не в Кронштадте служили? – спросил Зеленин.
– Так точно! – изумленно рявкнул Тимоша. – Бывали там?
– Приходилось. Мы там были на практике. Как будто я вас видел.
Тимоша улыбнулся:
– И я смотрю, личность мне ваша вроде знакомая.
Они посмотрели друг на друга, и оба решили: хорошо, пусть будет так, будем считать, что мы действительно встречались в Кронштадте.
В третьем бараке стояло по меньшей мере сорок коек. Часть из них была аккуратно застелена и светилась белыми отворотами простынь, а другая часть была покрыта скомканными одеялами. Синие спирали табачного дыма медленно плыли под низким потолком. После свежего воздуха здесь было трудно дышать. Пахло потом, сивушным духом, паленым тряпьем. При стуке двери кучка парней, сидевших на полу возле печки, прыснула по койкам. Наступило молчание. Зеленин, Тимоша и фельдшер пошли по проходу.
– Здравствуйте, товарищи, – сказал Зеленин.
– Куда же делась эта сука, хотелось бы знать? – послышался громкий ленивый голос.
– За папиросами, видно, побег.
– Вот и ставь таких на хипиш.
Из дальнего угла крикнули:
– Тимофей, профессора, что ль, привел? Ну, пацаны, даст он нам сейчас прикурить!
В бараке начался гвалт. Парни бесцеремонно переговаривались, что-то орали, бросали с койки на койку папиросы. Кто-то засвистел.
– Тих-а! – громко раскатился Тимоша, и все сразу замолчали. – Ну, орелики, как протекает ваша болезнь? Федор, много грошей насшибал? А ты, Ибрагим?
– Ничего не знаю, не понимаю. Голова шибко болит, – быстро ответил Ибрагим и закрыл глаза.
– Сейчас вот мы разберемся, кто из вас порядочный человек, а кто скотина. Командуйте, доктор.
– Что это, товарищи, вы тут закупорились? – сказал Зеленин. – У вас тут не воздух, а прямо бурда какая-то.
В углу гыкнули.
– Эдуард Кузьмич, раздайте всем термометры.
– Бесполезно, – шепнул фельдшер, – подгоняют, черти.
– А вы проследите. Товарищи, прошу немедленно прекратить курение и открыть форточки. Гриппозный вирус боится свежего воздуха.
– Какой там вирус, – сказал Тимоша, – симулянты они все!
– Этого я не знаю.
Он подошел к крайней койке, по всем клиническим правилам расспросил больного, заставил его снять рубашку, выслушал, осмотрел горло. Парни под бдительным оком Тимоши заскучали, смирно поставили градусники под мышки. Худой и смуглый Ибрагим сидел на койке, натянув одеяло до подбородка, раскачивался и что-то мычал, заунывно пел, явно импровизировал. Зеленин прислушался.
– М-м-м-м... – тянул Ибрагим. —
Этот человек с печальными глазами, Ибрагим Еналеев, последние годы жил как бы в полусне. В пятьдесят третьем, когда амнистированные уголовники разлились по стране, он вместе с другими испытывал только дикую радость. Они бродили в толпах свободных людей, приглядывались к нормальной человеческой жизни и не знали, куда себя деть. Многие нашли свое место, начали новую жизнь, многие вернулись назад, не достигнув даже теплых земель, а некоторые, вроде Ибрагима, слонялись со стройки на стройку, с завода на завод, из города в город, не возвращаясь на прежнюю преступную дорогу, но и не решаясь избавиться от лагерных привычек и взглядов. Вербовались в отъезд и исчезали, получив подъемные, в общежитиях пили спирт и чифирь, по крупной играли в карты, на работе придуривались.
Фельдшер сказал на ухо Зеленину:
– Этот здесь главный заводила. Он да три его дружка из амнистированных. Один местный, из Круглогорья. Дикая личность, я вам скажу. Посмотрите.
Зеленин повел взглядом в сторону кивка фельдшера и вздрогнул. У него давно уже было такое ощущение, словно кто-то стоит за спиной, готовый сжать так, что хрястнут кости. Теперь он понял, чем это вызвано: в упор на него, не мигая, смотрели серые страшные глаза. Они принадлежали парню атлетического сложения, который лежал поверх одеяла, скрестив на груди голые руки. Могучие эти татуированные руки с вяло перекатывающимися под кожей шарами бицепсов напоминали нажравшегося питона. Вообще казалось, что парень только потому не крушит все вокруг себя, что в эту минуту он дьявольски сыт. Странная, очень странная усмешка блуждала на губах.
«Убийца!» – вдруг понял Александр, и у него ослабели ноги. Отвратительное ощущение слабости и беззащитности охватило его. Словно в гипнозе, он подошел к парню и сказал:
– Давайте градусник.
– Пожалуйста, доктор, – ответил парень неожиданно приятным, вежливым голосом, и Зеленин заметил, что он очень красив, у него правильные черты лица, вьющиеся длинные волосы льняного цвета.
Температура была нормальная. Зеленин послушал сердце, оно стучало в ритме мощного мотора. Легкие дышали, как мехи.
– Что у вас болит? – спросил он.
– Ничего, – широко улыбнулся парень.
– Голова, горло, живот?
– Все нормально. Душа немного болит.
– Отчего же?
– Влюбленный я.
Зеленин прочел на ногах парня надпись: «Они устали». Стало смешно. Он скрутил фонендоскоп и сунул его в карман. Странное, стыдливое чувство прошло – откуда оно взялось? – он снова обрел уверенность.
– Бюллетенчик надо продлить, – вдруг тихо и отчетливо проговорил парень.
– Это на каком же основании?
– По-свойски. Мы ведь с вами вроде бы сродственники.
– То есть? – опешил Зеленин.
– Предмет у нас один – Дашутка Гурьянова. – И вдруг рыкнул: – Понял, лепила?
– Перестаньте болтать чушь! – резко сказал Зеленин и пошел прочь, выпятив подбородок. «Вот оно что! Даша и этот сытый громила? Дико, непостижимо. Милая чистая девушка и... Значит, и обо мне болтают. Разве я давал повод?»
– Ну как, познакомились? – спросил фельдшер.
– Кто это?
– Федор Бугров.
Осмотр продолжался. Внезапно скрипнули двери, и в барак, пошатываясь, вошел человек в заляпанной глиной спецовке. Как слепой, он прошел по проходу и свалился на койку. Тимоша бросился к нему, потряс его за плечо:
– Витька, друг, что с тобой?
– Я еще вчера велел ему соблюдать постельный режим, – сказал фельдшер, – а он, видите, опять на площадку уперся. Вчера еще температура была тридцать девять и три.
Тимоша хлопотливо и аккуратно раздел Витьку, сунул ему под мышку градусник, укутал одеялом. После этого он выпрямился, метнул взгляд в сторону Ибрагима и Федора и тихо, но внятно сказал:
– Сволочи!
Из двенадцати человек у четырех была повышенная температура, у остальных нормальная, но все, кроме Бугрова, жаловались на головную боль, ломоту и дурноту.
Зеленин сказал:
– Грипп сейчас принимает необычные, атипические формы. Он может протекать и без температуры. Поэтому я не могу точно сказать, кто из вас действительно болен, а кто симулянт. Правда, один, – он взглянул в сторону Федора, тот, улыбаясь, показал ему огромный кулак, – правда, один явный симулянт. Я говорю о Федоре Бугрове. Он пытался меня шантажировать. А остальные... Это уже дело вашей совести.
– Почему нам резиновые сапоги не выдают? – вдруг крикнул Ибрагим.
Какой-то парень поднял над головой башмаки:
– Попробуйте, доктор, в таких штиблетах в воде поработать. В самом деле заболеть можно.
Тимоша поднял руку:
– Тихо! Эх вы, шпана, смотрите, Витька до чего себя довел! А потому, что настоящий комсомолец, за дело у него душа горит. А вы... – он махнул рукой, – кусочники. Ну вас к черту! Будут сапоги, завтра баржа придет.
Ибрагим соскочил с койки и босиком, в одном нижнем белье подбежал к Тимоше.
– Кусочник, ты говоришь? Раз лагерник, значит, не человек? Доктор, почему они меня презирают? Зовет на собрание, а сам за карман держится.
Тимоша усмехнулся:
– Что ты мелешь? Меня твое прошлое не интересует. Работал бы честно, и тебя бы считали человеком. Скажи вот, Ибрагим, болен ты?
– Здоров! – заорал Ибрагим. – Работать пошел, ну вас к черту!
Он бешено пронесся назад к койке и стал одеваться.
– Пошли, – сказал Александр и открыл дверь. Невольно он в последний раз взглянул на Федора, тот снова показал ему кулак. И опять на какое-то мгновение панический страх налетел на Зеленина.
На крыльце Тимоша сунул в рот тоненькую папироску и сказал сквозь зубы:
– Федьку Бугрова на собрании почистим. Завтра же поставлю вопрос.
– Вот она, современная молодежь, – вздохнул фельдшер.
– «Современна-а-я», – передразнил его Тимоша. Он был очень возбужден. Сказав, что в остальных бараках народ сознательный, попрощался с Зелениным и прыгнул на подножку проходящего самосвала.
Зеленин работал вместе с фельдшером несколько часов. Он назначил лечение всем больным, наиболее тяжелых распорядился отправить в больницу. Закончив обход, они пошли в контору.
– Ну как там, в третьем? – спросил главный инженер. – Есть симулянты?
– Есть, конечно, но...
– Не знаю, что кадровики смотрели... Набрали бывших уголовников, вроде этого Еналеева.
– Мне кажется, – тихо сказал Александр, – что этот Еналеев, по сути, неплохой человек. Может быть, если к нему подойти без оглядки на его прошлое...
– Пробовали. Таких не отмоешь и святой водой.
– Неправильно, – вмешался Егоров, – сам знаешь, Юрий Петрович, что это неверно. У нас часто не хватает времени, а иногда и желания разобраться в человеке. Забываем, друзья, что каждая человеко-единица имеет свой собственный внутренний мир.
Зеленин с удивлением взглянул на Егорова. Главный инженер тоже посмотрел на него, усмехнулся и спросил Зеленина, не нуждается ли больница в помощи в смысле ремонта или подвозки топлива.
– Запомните, доктор, что у вас теперь есть богатый дядя.
Вдруг за дверью послышался громкий сердитый голос, и в комнату ворвался парень в кожаной куртке.
– Юрий Петрович, что же это получается с цементом? – заорал он.
Главный инженер вскочил, и несколько минут они кричали друг на друга остервенело, но без злости. Фигура парня в кожаной куртке, его лицо и жесты показались Зеленину очень знакомыми. Главный подписал какую-то бумажку, парень схватил ее, сунул в карман, повернулся, изумленно присвистнул и протянул Зеленину руку:
– Привет!
– Привет, – неуверенно пожал руку Александр.
– Не узнаешь? Неудивительно: ты ведь меня только в клеточку видел. А помнишь, как я тебе блок поставил? Ты даже очки потерял.
– ЛИСИ! – радостно воскликнул Александр и вскочил.
Теперь он узнал этого волейболиста из команды строительного института. Они обнялись. В громадных сверкающих залах они посылали друг в друга пушечные удары, а после игры расходились незнакомыми. Но здесь, на берегу холодного озера, в затоптанной комнатке, они встретились как члены единого братства ленинградских студентов, тем более студентов-спортсменов. Саша ликовал. Подумать только: ехал сюда, как в пустыню, а встречает знакомых волейболистов! Даже встретив здесь Лешку Максимова, он обрадовался бы не намного больше.