– Гаврилова получает по высшей ставке, а я что, рыжая, что ли? – сказала Таня.
– И вдруг вваливаются те пижоны, которых и не звали, – сказал Эдуард.
– Один малый в Москве достал себе «Альфа-Ромео», – сказал Миша.
– Тише! – крикнул Олег и ударил ладонью по столу. – Я спрашиваю: смог бы я проплыть, стоя на такой доске, или нет?
– Что ты такое говоришь? – удивилась Таня.
Олег закусил губу и зло посмотрел на всех.
– Конечно, смог бы, Олежка. Каждому ясно, что смог бы, – сказал ему Кянукук. – Действительно, это несправедливо, – сказал он Тане. – Скажи пожалуйста, «Альфа-Ромео», – сказал он Мише. – Ну и что дальше было? – спросил он у Эдуарда.
– Ага, тут Гошка Маслов преподносит одному по кумполу, – обрадовался Эдуард.
– Кретин, – процедил сквозь зубы Олег.
– Что-о? – Эдуард отшвырнул вилку и уставился на Олега. – Что ты сказал?
– Я сказал, что ты кретин, – мирно улыбнулся Олег.
– Ах так! – Эдуард встал и подошел к Олегу. – Хорош дружок, нечего сказать. Ты думаешь, если я на твои деньги сейчас киряю, то ты можешь... А ты-то знаешь, кто ты такой? Знаешь, нет? Хочешь, скажу?
Кянукук похолодел и вцепился пальцами в стол. Он знал, что сейчас Эдуард скажет как раз то, после чего Олег двинет Эдуарду. Он уже видел, как летит в сторону Эдуард и сразу вскакивает, ощерясь, и видел боксерскую стойку Олега. Таня была бледна. Миша выжидательно улыбался, Эдуард нагнулся к уху Олега, чтобы сказать ему, кто он такой. Кянукук вскочил и закричал:
– Ребята, одну минуточку! Я предлагаю тост за полковника Кянукука, за его счастливое плаванье. Ведь я, друзья, скоро ухожу в Атлантику. Жду, когда придет плавбаза «Петропавловск». Уже оформляюсь, вот как.
– Капитаном оформляешься, Кяну? – спросил Миша.
– Помполитом, – буркнул Эдуард.
– Первая удачная острота за весь сезон, – сказал Олег.
– Ты-то уж больно остер, – огрызнулся Эдуард.
– А как же Лилиан, Витя? – вставила находчивая Таня.
– Бедная моя Лилиан, – театрально вздохнул Кянукук. – Как поется в песне: «Ты стояла в белом платье и платком махала».
Все засмеялись, начались общие упражнения на тему «Лилиан», общее веселье, посыпались шуточки, и конфликт был забыт.
После обеда отправились в город. Эдуард оседлал свой мотоцикл, Миша прыгнул в коляску. Олег сел за руль «Волги», Таня рядом с ним, Кянукук развалился на заднем сиденье один. Помчались. Началась гонка. Эдуард сразу ушел вперед, Миша оборачивался, корчил зверскую рожу, «строчил из автомата».
Олег нагонял. Таня обняла его за шею.
– Подожди, девочка. Принципиальная гонка, – сквозь зубы процедил Олег.
Не задумываясь, он сделал левый обгон автобуса и сравнялся с мотоциклом. Кянукук «метнул гранату». Олег вырвался вперед метров на сто. Оглянулся и оскалился. Сзади с проселочной дороги на шоссе выворачивал мотоцикл автоинспектора, преграждая путь Эдуарду.
– Ты мальчишка! – воскликнула Таня.
– Нет, – коротко бросил Олег.
– А я хочу, чтобы ты был мальчишкой, – закапризничала она.
– Ну, хорошо, – согласился он.
Кянукук посмотрел на их затылки и вдруг почувствовал, что ему очень хочется дать Олегу ребром ладони по шее.
Море скрылось. По обеим сторонам шоссе теперь тянулись сосновые леса. Справа, там, где было невидимое сейчас море, над соснами висели розовые и фиолетовые закатные облака. В соснах иногда мелькали белые рубашки, по обочинам тихо проезжали велосипедисты, перед дачами люди играли в бадминтон.
Кянукук подумал, что он напрасно сидит здесь, на заднем сиденье чужой «Волги», что напрасно он остановил драку Олега и Эдуарда: пусть бы как следует накостыляли друг другу; напрасно он смотрит на затылки этих двух людей, лучше бы сейчас на лихтере поиграть с детьми, дождаться матросов и спеть им какие-нибудь песни, помечтать о приходе «Петропавловска», а это все напрасное, напрасное и ненужное; ну, хорошо – в последний уж раз; ну, черт с ним – ведь в самый последний.
– Спички, друг мой Кяну, спички! – воскликнул Олег.
Кянукук перегнулся через спинку и дал ему прикурить.
Впереди несколько машин медленно объезжали асфальто-укладчик. Пришлось и Олегу сбросить скорость. Асфальтоукладчик своей странной формой походил на гигантскую черную пишущую машинку древних времен. Над ним струился нагретый воздух. Внизу, у его подножия, полыхал огонь. Девушки в вылинявших майках и ситцевых шароварах шуровали лопатами ноздреватую черную массу. За рычагами сидел костлявый парень в бабьем платке, по-пиратски обмотанном вокруг головы. За укладчиком тянулась широкая дымящаяся полоса нового асфальта. Там еще подрабатывал каток.
«Вот работают, – подумал Кянукук, глядя на девушек, на парня, на асфальтоукладчик и каток. – Молодцы!»
Через несколько минут они уже въезжали в предместье, где шла тихая вечерняя жизнь: у ворот деревянного дома стояли солдат с девушкой, группа мужчин освежалась пивом у голубого ларечка, около столба с репродуктором слушала футбольный репортаж другая группа; в переулках лежала мягкая коричневая пыль, ватага ребят бежала куда-то с мячом, а один их сверстник тихо сидел возле забора и что-то строгал.
«Так вот и я в Свердловске всегда уединялся от ребят, – подумал Кянукук. – Если бы не уединялся, небось не вырос бы таким».
Мальчик скользнул взглядом по их машине. У него были крутой лоб, и волосы ежиком, и внимательные добрые глаза.
«Мне бы такого внука к старости Бог послал», – подумал Кянукук.
Он остался ждать в вестибюле гостиницы, пока «ребятишки» переоденутся. Сел на диван и углубился в чтение проспекта, возвещавшего сразу на трех языках об удобствах гостиницы и красотах побережья. Вскоре он заметил в толпе приезжающих и отъезжающих, иностранцев и наших, итальянского певца Марио Чинечетти. Марио уныло беседовал со строгим гражданином явно не артистического вида. Кянукук привстал и поприветствовал итальянца:
– Салют, Марио! Привет представителям стиля «прогрессив»!
Певец, вместо того чтобы бурно ответить на привет, только вяло помахал ему: подожди, мол. Что такое?
Марио кивнул несколько раз серьезному гражданину, получил из его рук какую-то бумажку, вздохнув, сунул ее в карман, подошел к Кянукуку и сел рядом на диван.
– Все, – сказал он, – нащупали. Придется возвращаться.
– Куда? – изумился Кянукук. – Неужто в Геную?
– В Вологду, – ответил Марио. – Я в Вологде живу.
– То есть? – опешил Кянукук.
– Вообще-то я ленинградец, – загорячился Марио. – Понимаешь, старик, выселили в административном порядке. Несправедливость, понимаешь? Сиди теперь и тухни в этой Вологде.
– Фарцовка, что ли? – смекнул Кянукук.
– Грехи молодости, – уклончиво ответил «итальянец».
– Ничем не могу помочь, Марио, – вздохнул Кянукук.
– Меня не Марио зовут, Колей, – печально отозвался Марио. – Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй. Вот как получается.
Помолчали. «Итальянец» почесал ногтем пробор, потер рукавом блестящие пуговицы на своем пиджаке, который он назвал «блэйзером», то есть «клубным» пиджаком.
– На юг, что ли, податься? – прикинул он. – Деньги нужны. В наше время, знаешь, без денег...
– Что верно, то верно, Марио, – покивал Кянукук.
Он переживал за «итальянца».
– Коля, – мрачно поправил певец.
– Да, прости, Коля.
По лестнице в вестибюль сбежала Таня. Она была в широкой шерстяной юбке, в свободной кофточке, бежала, быстро-быстро перебирая ногами, глаза ее блестели, волосы были растрепаны. Компания иностранцев изумленно уставилась на нее.
– Чего они уставились, эти худосочные американцы?! – возбужденно воскликнула она.
– Это финны, – уточнил Марио.
– Слушай, Кяну, – быстро заговорила она, – они уже там надрались, не хотят спускаться. Идем стащим их. Я хочу сегодня развлекаться и ездить по городу. Марио, пошли с нами!
– Коля, – поправил Марио, – меня зовут Коля.
– А у итальянцев всегда несколько имен! – воскликнула Таня. – Марио-Коля-Джузеппе-Квазимодо. Я тебя буду звать Квазимодой.
Они стали подыматься по лестнице.
– Кажется, ты тоже успела хлебнуть, Таня? – осторожно спросил Кянукук.
– А ты что думал?! – крикнула она. – Я ведь завтра уезжаю. Мне на все наплевать. Я сегодня буду очаровательной.
– Не разыгрывай, пожалуйста, из себя хемингуэевскую героиню, – тихо сказал Кянукук.
– Что-о?! – возмутилась она. – Ишь ты, как заговорил! Тоже мне ванька-встанька. Дай-ка я тебя поцелую.
Она прижалась к Кянукуку всем телом, обхватила его шею и нежно, сильно поцеловала в губы. Потом быстро побежала вперед, крикнула на ходу:
– А вот и буду разыгрывать! Это моя профессия! Всех сегодня разыграю!
Сверкнула глазками, как бес.
Кянукук прислонился к перилам. Ему вдруг стало зябко, нехорошо, пусто как-то, все было чужим. Что это за женщина там, наверху, смеется, что за мужчина рядом, почему не слышно петухов, ночь или день, сплю или так, фантазирую?
Сверху чинно спускалась троица в вечерних костюмах.
В этот вечер они просто неистовствовали, гоняли по кривым и горбатым улицам, вваливались в рестораны и маленькие кафе, в буфеты, в магазины. В каком-то кафе они встретили Нонку, говорливую девицу, жадную до танцев, до кутежей. Как раз из-за Нонки Эдуарду и Мише пришлось крепко поговорить с одним пареньком, пришлось вывести его на задний двор и поучить уму-разуму.
Таня танцевала без устали, танцевала со всеми подряд. Она была хмельная, растрепанная и очень красивая. Везде ее узнавали, везде шептались: «Вот Таня Калиновская идет». А потом уж кое-кто стал кричать: «Таня, иди к нам!» Она подходила и садилась, а потом шла танцевать с кем-нибудь из той компании, но тогда подходил Олег, крепко брал наглеца за руку, и тот уже больше не отваживался покрикивать: «Таня, иди к нам!»
Они облепили стойку в кафе «Гном». Нонка повизгивала – с двух сторон за бока ее держали Миша и Эдуард. Таня тормошила Кянукука:
– Выпей, Витька! Ну что ты сидишь и сопишь? Тоже мне Чайльд Гарольд с хроническим насморком. Посмотри, как пьет мой маленький мальчик Олег! Как он прекрасен, взгляни только. Посмотри, как он расплачивается, какой он богач! Подумаешь, я тоже богачка, я зарплату получила!
Она вытащила из сумочки и бросила на стойку несколько красных бумажек:
– Пожалуйста! Кяну, хочешь денег?
Кянукук выпил.
– Не нужны мне твои деньги. Вот приеду весной в Москву, тогда увидишь, что такое настоящие деньги.
Олег схватил Таню и стал целовать ее в шею. Заметив это, Эдуард и Миша взялись за Нонку.
– Перестаньте безобразничать! – крикнула буфетчица.
– Тише, мать, – сказал Эдуард.
– Синьоры, сюда пришли дружинники, – предупредил Коля-Марио Чинечетти.
– Спокойно! – скомандовал Олег. – Выходим на улицу. Мирно, без эксцессов.
На улице было свежо. Над ратушей, над корабликом флюгера, висела полная луна.
– Поехали дальше! – крикнула Таня и прыгнула в коляску мотоцикла. – Поехали, я знаю одну улицу, вы там наверняка не были. О-о-о-чень ин-те-рес-ная улица!
Тронулись, набившись в «Волгу» и оседлав мотоцикл. Таня командовала. Долго плутали среди сумрачных, слабо освещенных домов, и наконец мотоцикл нырнул в черную щель между древним амбаром и крепостной стеной. «Волга» остановилась возле щели, проехать дальше она не могла. Все с шумом, гвалтом вывалились из машины и притихли.
Это была улица Лабораториум. Ни единого огонька не светилось в черном коридорчике, только тусклые звезды – прямо над головой. Четыре простые и суровые башни мрачно рисовались на фоне неба. Где-то в глубине улицы в кромешной тьме заглох мотор мотоцикла, и послышался гулкий голос Тани:
– Что, страшно?
Олег, стуча каблуками по булыжнику, пошел на голос и сразу пропал.
– Ой, страшно! – взвизгнула Нонка.
Послышалась возня, потом сдавленный смех Нонки, хохот Эдуарда.
– Зачем эти башни? Кому они нужны? С чем их можно кушать?! – с одесским акцентом закричал Миша.
Кянукук, облазивший ранее весь этот северный город и знавший здесь уже все, был удивлен, как это он миновал эту улицу, удивительную, волшебную улицу, память о которой должна сохраниться навсегда?
Из-за башни показалась луна, тихий ее свет лег на полосу булыжника. Все общество сбилось в кучу, потом образовался круг, по кругу пошла бутылка. Марио Чинечетти запел какую-то песню в ритме твиста. Все пустились в пляс. Таня и Нонка сбросили туфли. Кто-то притащил еще бутылку, потом третью.
– Нонка, полезешь со мной в эту башню? – спросил Мишка и, не дожидаясь ответа, потащил девицу к стене.
– Идите, идите! – крикнула Таня. – Это очень хорошая башня.
– Стой! – крикнул Эдуард и одним прыжком настиг Мишу. – Ну-ка, брось девчонку.
Нонка прижалась к стене и притихла. Она любила, когда из-за нее ссорились молодые люди.
Эдуард и Миша сбросили пиджаки. Миша ударил первым и отскочил. Эдуард сделал обманное движение и закатил Мише апперкот в живот. Тот согнулся. Тогда Эдуард дал ему хуком по голове. Миша кое-как выпрямился и яростно налетел на Эдуарда. Они вошли в клинч, потом опять отскочили друг от друга. Бою их не было конца.
Марио продолжал петь, иногда прикладываясь к бутылке. Нонка тихо сидела на камушке. Олег и Таня забрались на стенку и стояли там, обнявшись.
«Черт с ними, пусть лупят друг друга», – подумал Кянукук, взял из рук Марио бутылку и хлебнул.
Никогда он не пил столько, сколько сегодня, но пьяным не был, а только становился каким-то злым, каким-то упорным; ему хотелось взять арбалет и стрелой снять Олега со стены, а Таня чтобы там осталась и стояла одна, чтобы за спиной у нее была луна и только.
«Ах ты, гад! – подумал он, глядя на удивительно красивый силуэт Олега. – Откуда ты взялся, красавец? Кто ты такой, чтобы Вальку Марвича бить? И еще стоять на стене с его женой! Подлец, проваливай с этой улицы! Проваливайте с этой улицы вы все!»
Эдуард и Миша, сцепившись, покатились по земле. Тут уже Эдуард был королем: ногой он зажал Мишино горло и взял его руку на болевой прием. Миша завизжал. Эдуард не отпускал его.
– Эй вы, психи, кончайте! – крикнул Олег, спрыгнул со стены и растащил дерущихся.
Миша плакал.
– Гадина, – стонал он. – Кто тебя просил переходить на кетч?
– Молчал бы лучше! – гаркнул Эдуард, подтягивая штаны.
– Ну и общество, – заметила со стены Таня. – Есть шампанское? – крикнула она.
– Надо съездить, – сказал Олег. – Междоусобицы отменяются. Будем веселиться тихо, как дети. Надо съездить за шампанским, Эдик!
– Не поеду, – буркнул Эдуард. – Мало ли чего она захочет!
– Кто съездит, того поцелую, – распевала Таня на стене. – Поцелуй знаменитой артистки. Знойный поцелуй за бутылку шампанского. Серьезно, ребята, хочу шампанского!
– Я съезжу! – крикнул Кянукук и побежал к мотоциклу.
– Не смей! – перепугалась Таня и побежала по стене. – Не смей, Витька, ты же не умеешь!
– Ах вот как, не умею? – шептал Кянукук, заводя мотор. – Не умею, говоришь? Ничего не умею, да?
Он завел мотор и медленно поехал по улице Лабораториум.
– Не нужны мне твои поцелуи! – крикнул он Тане. – Просто так съезжу, и все! Прокачусь! Кому нужны твои пошлые поцелуи?!
– Остановите его! – крикнула Таня.
Подбежал Олег.
– Кяну, дружище, ты в самом деле умеешь?
– Отстань ты! – крикнул Кянукук, прибавил газу и с грохотом вылетел на освещенную улицу. Оглянувшись, он заметил, что Олег, Миша, Эдуард и Марио изо всех сил бегут за ним.
– Фиг вам! – засмеялся он.
Купить шампанское в этот час можно было только за городом. Надо было мчаться по шоссе в сторону яхт-клуба и, не доезжая до него, свернуть направо к аэропорту, где круглые сутки работал буфет.
Кянукук действительно разбирался в мотоциклах. В восьмом классе, лет, стало быть, десять назад, он посещал занятия в мотоклубе. Потом, правда, ездить не приходилось. Одно время собирал деньги на мотоцикл, мечтал о «Яве», но вскоре ухлопал все сбережения на радиодетали.
«Не важно, – думал он. – Вон как прекрасно идет. Слушается меня».