Он научил ее стрелять с корточек. Причем заставлял сидеть в позе зэка по шесть часов не шелохнувшись, лишь тогда пускал зеркальцем солнечный зайчик. Хорошо зеркальце к палке привязывал, а то бы без рук остался…
Хмуров обучил ее лазить по деревьям дикой кошкой и спать на ветвях змеей.
– Подушка твоя – приклад! Оптический прицел – батька, а ствол винтовки – мать родная! – повторял старшина.
Она улыбалась ему, чувствовал, была благодарна за науки, но души своей и странички не открыла. Хмуров был жалостливым мужиком, одновременно с этим понятия имел. Не хочет человек открываться, дело его. Видать, про изошло у этой Лебеды в жизни всякое… Ну что ж, улыбается – уже празднично!
Так бок о бок они прожили полгода, и наступило время экзамена.
Лебеда о том не знала, все зашифровано было. А Хмурова обещали расстрелять по-честному, если проговорится.
Ангелину среди ночи подняли, велели приготовиться в пять минут, погрузили в кузов полуторки и отвезли километров за двадцать.
Задание было поставлено туманно. Ожидать в точке «А» противника. Откуда ждать его появления, указано точно не было. Угол обнаружения врага шестьдесят градусов.
В тот момент в школу приехал генерал-майор со Звездой Героя на груди.
Накрыли стол и даже Хмурова позвали.
Часа два молча пили спирт, закусывая солеными огурцами да вареной картошкой. Потом разговаривать стали.
– Так хороша? – спросил генерал-майор.
– Чудо как! – подтвердил начшколы. – Выдающаяся!..
– А ты как считаешь, старшина?
– Ойстраху сто очков вперед даст!
– Какому Ойстраху? – не понял генерал-майор.
– Стрелку лучшему, – уточнил старшина. Командование пожало плечами, такого снайпера не припоминая.
Прокопыч погрозил Хмурову кулаком, а тот не понял за что.
– Хмурая только девка, – жалеючи проговорил старшина. – Неразговорчивая!
– Товарищ генерал-майор! – засмеялся начшколы. – Фамилия старшины – Хмуров!
– И что?
– А то, что он говорит, что девка хмурая! Фамилию, что ли, свою дать хочет ей?.. Ха-ха!
Про себя генерал подумал, что у тыловиков во время войны мозги ржавеют. А чувство юмора какое-то бабье. Вслух сказал:
– Стрелять будет с девятисот!
Начшколы поперхнулся огурцом и долго кашлял туберкулезником. Про себя в короткое время решил, что со школы снимут уже завтра, там фронт. Не пули боялся, а своего цистита хронического…
– Да как же это! – развел руками Хмуров. – Да я сам далее шестисот пятидесяти не накрывал!
– А нам другие не нужны! Других – навалом!
Генерал-майор заблестел глазами, превращая свое лицо героя в монументальное, ливанул из бутылки в стакан спирта и без приглашения к тосту компании выпил.
– За Победу!
Начшколы постарался догнать героя, да вновь поперхнулся, впрочем, не спиртом, а догнавшей его перспективой.
– За Победу!
Старшина Хмуров лишь кивнул. Бледный лицом – окрасился в тон стены.
– А выстрел сделает в шесть пятнадцать утра, – добавил генерал-майор, утирая хмельной пот со лба.
– Ночью!!! – воскликнул Хмуров.
– Не ночью, а утром, – уточнил герой.
– П…ец! – расслабился в голос Прокопыч.
– Цель будет видна лишь шесть секунд.
Здесь всех накрыло по полной. Начшколы даже тихонечко запел «степь да степь кругом», а старшина жалел ефрейтора Лебеду, словно дитя свое, оставленное ночью в лесу на съедение волкам. Сдерживал слезки.
Когда светало, лишь он один, Хмуров, не спал. Сидел за столом, уложив голову на согнутые в локтях руки. Тосковал мужик.
Генерал храпел по-генеральски, а начшколы вторил ему чуть менее значительно.
Заорали петухи, предупреждая куриные гаремы, что самцы в полной боевой готовности, сейчас поклюют пшена и свои обязанности выполнят играючи…
Дверь в кабинет начшколы открылась с грохотом, так что генерал проснулся тотчас, а товарищ с циститом, открыв глаза, подумал, что бомбят.
На пороге кабинета, с ППШ на мощной груди, расставив ноги, стоял двухметрового роста капитан. Лицо – красное, а глаза – голубые. Монументальному герою – монументальный адъютант.
Через две секунды генерал-майор уже мог воспринимать информацию.
– И?.. – таким его вопрос был.
Капитан кивнул.
Таким был его ответ.
Генерал-майор немедленно поднялся из-за стола. С грохотом повалилась на пол посуда, но он не обращал внимания на такие мелочи, за грудки поднял начшколы и жирно поцеловал того в губы.
– Не забуду! – Затем герой сжал в объятиях старшину Хмурова, так что кости у того затрещали. – Спасибо, мужик!
Здесь все поняли, что задание выполнено.
Начшколы заулыбался во все окна, а старшина Хмуров с трудом сдерживал теперь уже слезы счастья.
Подумать только! С девятисот, на заре!.. – ликовала душа.
– А знаете, – молвил генерал, – знаете, эта Лебеда уже стольких мужиков своих на войне схоронила. ППЖ была…
– Так вручать орден? – проговорился начшколы.
– А что, еще не вручили! – грозно рыкнул генерал-майор, но тотчас расслабился. – Сейчас оно более кстати будет… Тащи орден!
Начшколы в похмелье поймал равновесие и качнулся к письменному столу.
– Да здесь он!
– Неслыхало! – позвал герой.
– Я, товарищ генерал-майор! – отозвался красавец-адъютант.
– Где баба? Футы!.. Где боец Лебеда?
– В полуторке ждет! – ответил капитан.
– Зови сюда!
– Есть!
Неслыхало отбыл, а генерал тем временем капнул в стакан спирту. Капля была здоровенная, грамм на сто, да и генерал был не слабым. Выпил махом, даже не задохнулся. Зажал в кулак огромный огурец и с хрустом откусил половину. Подмигнул старшине и порадовал в голос:
– Тебе, Хмуров, отныне со звездочкой на погонах ходить!
– Служу Советскому Союзу!
– Служи, – благословил генерал. – А тебе… – Он оборотился к начшколы, держащему в руке коробочку с орденом. – Ты, майор, снайпер?
– Так точно… Бывший…
– Бывших не бывает. Хочешь в дело?
– Не пригоден я больше, – с грустью сообщил начшколы.
– Чего это? Здоров, как кабан!
Здесь бывший старшина, а теперь младший лейтенант дозволил добраться до уха генерала и зашептал в дырочку объяснение, что начшколы в сорок первом пролежал в поединке с немцем двое суток на льду недвижимым. Сейчас нездоров. Подморозился…
– Завалил?
– Так точно.
– Так вот, товарищ подполковник, – продолжил свое обращение к начшколы генерал.
– Майор, – уточнил подмороженный.
– Плохо слышите, товарищ подполковник?
– Служу Советскому Союзу!
– Служи и побольше мне таких снайперов воспитывай! Понял?
– Так точно!
В кабинете начшколы было много радости. Даже Неслыхало улыбался, когда прибыл, игриво придерживая за талию Лебеду.
А генерал-майор был приятно удивлен внешностью снайпера. Он даже не по командному, а по-отечески, голосом не военным, а мирным поздравил Ангелину с выполнением задания, и она ответила гражданкой:
– Спасибо.
– Здесь вот орденок твой отыскался, – задушевно сообщил герой. Выдернул из рук начшколы коробочку, раскрыл ее и неторопливо так стал привешивать орден к девушке, свободными пальцами щупая упругость ее груди.
А в сердце Ангелины так и брызнуло холодом, ледяными иглами. Опять.
– А где же первая Слава? Почему не носишь?
Она пожала плечами – скромная, вновь призванная небесами к странной миссии.
– Ты носи, – убеждал генерал. – Тебе Родина Славу поет, так ты прими ее, не обижай Родину! – Наконец ему удалось прикрепить орден к гимнастерке, генерал пожал девушке руку и сообщил присутствующим: – Так вот, товарищи офицеры… Забираю от вас ефрейтора Лебеду… Дело вы свое сделали на отлично, теперь и мне надо поработать!..
Собрались в пять минут. Капитан Неслыхало забрался в кузов полуторки, а генерал-майор с Ангелиной тронулись в путь на трофейном «Мерседесе».
Начшколы в полном счастье махал вослед ладошкой, а бывший старшина Хмуров, словно осиротел в мгновение, казалось, меньше ростом даже стал. Скукожился и поник плечами… Знал, что никогда больше не увидит своей лучшей ученицы. Сердце опустело, словно фляга из-под спирта, а как и чем его наполнять теперь?..
В глубочайшей тоске Хмуров неделю провалялся на прокисшей койке до прибытия новобранцев, поглядел на ихнее мужские ряшки и решил писать рапорт об отправив на фронт…
Чего тянуть?.. Уже в машине она стала его фронтовой женой. Генерал был мужиком лихим, шофера не стеснялся, стянул с бабы юбку с исподним в одно движение и насладился дальней дорогою…
А потом, когда прибыли на место, герой уже с расстановочкой, не торопясь, овладел Ангелининым телом в генеральском постоялом доме, на медвежьей шкуре.
Он пользовался ею с достаточной степенью нежности, с удовольствием разглядывал в процессе всякие закоулки женского тела. Иной раз с силой сжимал крепкую грудь, так что она вскрикивала, а в другое время нежно дышал ей горячим в пахнущие хвоей волосы.
Хороши мужики на войне!
Она ничему не противилась. Все прихоти генеральские исполняла, только когда испивала его соки, то просила после рюмку коньяка.
– Тебе что, так неприятно? – с обидой в голосе спрашивал герой.
Вот вопрос, так вопрос…
Она бы могла правду сказать, что ощущение от сглатывания такое, будто кусок льда в кишки падает, но отвечала ложью:
– Я люблю коньяк.
Он ей наливал армянский, а потом опять любил, слишком много, даже для себя. Хотел уяснить, нравится ли этой бабе лично он или ей все равно с кем! А может быть, сексуально-голодная?.. Ответа не находил, ночью же думал о тех мужиках, которых она схоронила.
«Буду ли я очередным ? » – обдавало внутренности легким ужасом.
Но герой на то и герой, чтобы бояться, как все, но уметь справиться со своими страхами, победив их в коротком сражении, мгновенным усилием воли.
И в этом случае генерал поступил так же. Будем живы – не помрем!..
Неделю он не отпускал ее от себя, а потом позвонили генералы позначительней и поинтересовались, куда запропастился талант?
– В наличии, – с грустью сообщил герой.
Его вызвали на совещание особой секретности, в котором определили план по уничтожению некоего лица.
– Пусть вылетает завтра.
– Какую информацию ей можно дать?
– Все в общих чертах, – предложил руководитель операции. – Выдайте маскировочный комплект и пусть физиономию по фотографии изучает. Предупредите, что попадет в обстановку непривычную для себя.
– Хорошо, – кивнул генерал-майор.
– И вот еще что, – добавил руководитель. – Если что-нибудь не так пойдет, наш человек все подчистит… У нее сейчас нет месячных?
– Нет, – автоматом ответил генерал-майор. Мужчины были умными и поинтересовались:
– Ваши личные отношения не помешают, надеемся?
– Если что не так, она сама себя… Женщина такая… Она выслушала предстоящее задание спокойно, как будто провела сотню подобных операций.
С семисот – не с тысячи!.. Попадет!.. А на самолете полетать всегда хотелось…
Этой ночью герой любил Ангелинино тело с особым чувством. Так, словно с завтрашнего дня вся эта сексуальная радость перейдет в чужие руки, пальцы которых будут ласкать ее интимное, как он ласкал, или лучше… Или ее голову разнесет выстрелом в случае неудачи!..
Он на мгновение представил вылет пули из ствола, и сам тотчас разрядился, заскрипев зубами от невыносимого наслаждения.
Ее тело свело судорогой, втекшей внутрь Арктикой, а ему показалось, что, наконец, он добился от нее синхрона. Захолонуло сердце чувство счастья, смешанное с болью души. Такого коктейля у офицера еще не наблюдалось в жизни… Он вспомнил своих предшественников и сознался себе, что теперь понимает и древних египетских мужиков, которые отдавали жизнь только за одну ночь с бабой. Важно, какая баба!
– Клеопатра… – прошептал он высокопарно.
Но она уже спала в его объятиях совсем не Клеопатрой, а Ангелиной Лебедой, снайпером Божьей милостью, русской бабой, с непростой небесной нагрузкой для своего тела и бесконечной души.
Самолет взлетел ночью. Сопровождающим был какой-то косоглазый национал с пергаментным лицом, как будто желтухой болел. Он не представлялся, разговоры не вел, а лишь время от времени поглядывал на часы.
Ей тоже не было интереса приставать к незнакомцу с какими-либо вопросами. Считала себя на серьезной службе.
Ангелина совсем не думала о выполнении предстоящего задания. Она ни о чем не думала, слушала гул самолетных моторов и пыталась что-нибудь разглядеть в ночные иллюминаторы. Ничего, только редкие всполохи молний. Она впервые видела молнии под ногами, а не над головой… Коротко в мозгу всплыл образ генерала, но не удержался в мысли герой, развалился на тысячу осколков, как в детском калейдоскопе… А вот лицо локаторщика Мовчанова представилось ей надолго, почти до конца полета. Почему так?.. Она не отвечала себе на вопросы, уже давно покорившись судьбе, чувствуя всеми глубинами организма, что все, происходящее с ней, определено, незачем тратить силы, чтобы плыть против течения, если потоком выносит ее на берег, на котором нужно остаться…
Когда закончился четвертый час полета, а солнце ворвалось в салон самолета, ослепляя своей почти интимной близостью, косоглазый заговорил:
– Вы можете сделать два выстрела. На большее времени не хватит… Есть вопросы?
– Вы сопровождающий?
– Я – инструктор. Сопровождающий ожидает на месте.
– Куда мы летим?
– Это одна из ближневосточных стран. Какая, вам знать не надо.
– Там что, много песка? – поинтересовалась Лебеда.
– Вы догадливы.
– Нетрудно. Особенно, когда масккомплект желтого цвета.
Косоглазый одобрительно кивнул.
– Можете переодеваться. Мы садимся через двадцать пять минут.
– Есть.
Она быстро развязала тесемки рюкзака, вытащила комбинезон, разложила его на металлическом полу. Быстро скинула свою одежду, не обращая на инструктора никакого внимания.
– Там жарко. Очень жарко.
Она, уже наполовину влезшая в маскхалат, выскользнула из него, стянула военные штаны и свитер, оставшись в белье. Прокомментировала:
– Трусы и лифчик оставлю. Свободная грудь может помешать во время выстрела.
Косоглазый равнодушно пожал плечами. Когда она оделась, он спросил:
– Вам выдали очки?
– Да.
– Лучше надеть их и не снимать до самого выстрела. Может случиться ветер, и песок попадет в глаза… Понимаете?..
Она кивнула.
В очках было неудобно, и она до посадки сдвинула их на лоб. Чувствовала себя мотоциклистом.
– Вы – казах? – спросила.
– Киргиз, – ответил инструктор. Его вопрос не удивил.
Она подумала, что такого национала вообще ничего не может удивить.
– Я – гражданин СССР.
– Обратно меня повезете вы?
– Если полетите…
Из уст другого она бы восприняла эту фразу как шутку, но киргиз, похоже, даже не знал, что такое юмор. Из этой ситуации Ангелина сделала вывод, что может случиться всякое, тогда ее тело просто закопают в песке. Зачем рисковать, чтобы вывозить на самолете труп. Сочла такое решение целесообразным.
Самолет пошел на посадку, и косоглазый прокричал сквозь рев моторов:
– Очки надевайте!..
Она кивнула.
От воздушных ям ее немного укачало, и, выйдя из самолета, вдохнув раскаленный воздух до краев, она отвернулась, наклонилась и, сунув два пальца в рот, освободила кишечник.
Киргиз за всем внимательно наблюдал и, когда она закончила, взял ее за руку и повернул на девяносто градусов.
Перед ее лицом оказалась совершенно коричневая, шоколадная физиономия в красном тюрбане с черными глазами, белки которых были смешаны, казалось, с кровью.
– Ваш напарник, – представил персонажа из «Тысячи и одной ночи» киргиз. – Мы зовем его Иваном.
Она удивилась и представилась сама:
– Геля.
– Его имя вы все равно не запомните. Впрочем, как и он ваше. Да и незачем. Он по-русски почти не говорит.
Еще раз удивилась.
– Иван доставит вас до места и покажет точку… А теперь грузите инструмент.
Инструментом называли ее родной «токарь», завернутый в ватное одеяло, так что винтовка казалась бесформенной поклажей. Но «Токарь» – не инструмент, а часть души.