– Ангелина!.. Лебеда!.. Вы меня слышите?..
Его руки шарили по стенам в попытках отыскать выключатель, маленько при этом тряхануло током, так как влез в розетку.
Наконец палец нажал на клавишу, и прихожая осветилась люстрой а-ля шестидесятые. Хотя светильник был вовсе не «а ля», а самый натуральный антик.
Из приоткрытой двери, ведущей в комнату, торчали ноги. Причем торчали они как-то вывороченно, неестественно.
– Умерла! – ахнул Утякин. – Материал скончался!..
9
Леонид Павлович Северцев продолжал плакать, и продолжался его плач шесть лет и три месяца…
Какие только титанические усилия не предпринимал медицинский персонал, чтобы прекратить этот невыносимый вой. Все известные науке седативные средства были вкачены в кровь ребенка, но голосовые связки и заставляющие их работать легкие производили поистине разрушительные действия с психикой как ненормальных обитателей спецучреждения, так и его сотрудников. Множество известных специалистов посетило Леонида, чтобы изучить феномен его организма, на который не влияют даже наркотические вещества. Так или иначе, но все маститые психиатры покидали это место, напитавшись абсолютным разочарованием в собственных силах, а на добавку получившие расстроенные нервные системы, будто после психической атаки. Руководство не знало, что делать с таким странным уродством, а потому ребенка Северцева поместили в отдельный звуконепроницаемый бокс № 19 с маленьким окошком, в которое изредка заглядывали служащие.
Крик перестал беспокоить персонал, что нельзя было сказать о жителях спецучреждения. Все – и вечно радостные дауны, и имбецилы, и дебилы, и просто убогие – тихонько подвывали неслышному ору Леонида. Оказалось, что у мерзкого ребенка в голосе имелось много ультразвукового, чьи волны легко проникали через стены, возбуждающие психических необыкновенно… Зато крысы исчезли…
Проблему решили с помощью физиков, которые окружили палату с орущим феноменом специальным материалом, задерживающим ультразвук. Контингент уродов поуспокоился, но вновь вернулись крысы. А к крысам привыкли, как к собственным детям…
О Леониде практически не вспоминали, как о собачке, живущей в глубине двора, ограничиваясь лишь питанием, которое орущий ребенок отказывался потреблять напрочь. Пищу вскоре перестали поставлять, так как не востребована она оставалась месяцами – гнила и воняла. Руководство спецучреждением было даже радо такому повороту событий, сердобольно считая, что чем раньше умрет несчастное создание, пусть от голода, тем лучше будет для него самого… Ну и, конечно, для начальства меньше хлопот!..
А через две недели главный психиатр больницы Паничкин разглядел в окно, выходящее во двор, двух служителей, везущих на санях огромную кастрюлю с кашей и детский гробик.
– Ну, вот и славно, – выдохнул с облегчением руководитель больницы.
Но устремил свою душу на небеса вовсе не Северцев, а олигофрен Данилка, который попросту забыл, как дышать, вследствие чего и задохнулся с успехом.
– Прощай, крикун! – помахал ладошкой вослед санкам Паничкин и забыл о проблеме.
Что происходило во времена могучего крика в голове Леонида, то – неведомо в привычном смысле слов человеческих.
Можно попытаться приблизиться к физике мозга, но лишь с описательной стороны.
В сером веществе мальчика Северцева бушевали волновые бури. Различного вида энергии сталкивались друг с другом, нагревая мозги до пятидесяти градусов. Что-то в голове разжижалось по нескольку раз на дню, а что-то, наоборот, сгущалось. Глаза искрили, а ночами из них с электрическим треском вырывались целые молнии.
При все при этом тело мальчика развивалось, как ему и положено, если бы организм был нормален. Ножки, ручки росли, туловище вытягивалось, лишь глаза, бешено вращаясь, казались чрезмерно выпученными, что совершенно естественно при таком нескончаемом крике…
Шли времена…
Ровно через шесть лет и три месяца Леонид Павлович Северцев неожиданно перестал плакать.
Это событие осталось совершенно не замеченным. Многий персонал к этому времени уже сменился, постояльцы повымирали, а новые служащие считали бокс № 19 какой-то нефункциональной кладовой, которую заперли еще при царе Горохе…
Но ничто не остается во Вселенной потерянным и до конца забытым.
Именно в те дни, когда шестилетний плач Леонида подошел к концу, главному психиатру Паничкину понадобился отдельный бокс для сына друга, случайно рожденного идиотом. Удивительно хорошенький мальчишечка почти не имел мозга, самую малость только, как у рыбки. Младенец просто хлопал чудесными очами, не видя мира, не ощущая пространства, не чувствуя себя. Его душа спала мертвой царевной, которой не суждено проснуться и в веках.
Имея к другу истинное сопереживание, Паничкин, конечно же, хотел способствовать облегчению родительских страданий, уговорил несчастную чету передать младенца в руки государственного презрения, объясняя, что в квартирных условиях содержать такое дитя невозможно, мучительно как для супругов, так и для отпрыска. Конечно, про отпрыска и его мучения Паничкин привел неправду – имбецилам все по фигу, но ложь была во спасение ситуации.
Несчастные родители согласились, прося лишь для обиженного дитя, если возможно, комфорта, обещая за присмотр небольшие дивиденды.
Благотворитель Паничкин распорядился, чтобы новенькому определили отдельный бокс, но каково было удивление психиатра, когда оказалось, что все боксы заняты.
– Что, так много идиотов рождается? – поинтересовался он у завхоза Берегиводы.
– Больше, чем вы думаете, – ответил тот.
– Решите вопрос, – распорядился главный психиатр. – Мне надо!
– Решим, – легко согласился завхоз, мысленно списав буйную Ирочку на безымянное кладбище.
Проходя мимо бокса № 19, Берегивода попытался припомнить, что хранится в нем, запертом на суровые замки. Попытался заглянуть в окошко, но оно было столь грязным, что разглядеть сквозь него что-либо оказалось невозможным.
Завхоз попытался выяснить, сколько лет не функционирует дефицитный бокс и где ключи от него, но никто об этих вопросах толком не ведал.
Берегиводу такое положение вещей раздражало, он велел созвать слесарей и вскрыть замки. Какого же было его изумление, когда после двухчасовой работы дверь наконец отворили, а в таинственном боксе № 19 обнаружился голый мальчик лет семи, патлатый, как туземец, но с абсолютно чистыми и ясными глазами.
В бокс дали больше света и обозрели на стене огромную плакатную надпись, произведенную, надо полагать, фекалиями: Е = mc2 .
В ТОТ же час на место происшествия был вызван психиатр Паничкин, который, вглядевшись в открывшуюся сюрреалистическую картину, что-то припоминал скрипуче, а потом тихим голосом задал вопрос:
– А кого тогда на саночках везли?
– На каких саночках? – попросил уточнить Берегивода.
– На саночках с кашей.
Завхоз было решил, что и Паничкину вскоре потребуется отдельный бокс, но психиатр оказался крепок на потрясения. Просто сказал всем:
– Будем разбираться.
Вернувшись в свой кабинет, лекарь человеческой психики задал себе два принципиальных вопроса – как выжил в течение шести лет человек без пищи и откуда появилась на стене эта сакраментальная формула, произведенная известным аутистом А. Эйнштейном?
В своих вопросах Паничкин обнаружил и ответы.
Человек не может жить без пищи, а следовательно, кто-то тайно питал крикуна. Надо с этим разобраться… Крикун, развиваясь столь неправильно в замкнутом пространстве, вполне мог быть ущербен в основном, за счет которого развилась пространственная гениальность. Вот он и повторил открытие нобелевского лауреата-аутиста. Хотя здесь тоже могла иметь место фальсификация!..
Паничкин решительно встал из-за стола и произнес вслух:
– Надо допросить персонал! С пристрастием!
«С пристрастием» вызвало у психиатра легкое волнение. Доктор помнил клятву Гиппократа, хотя временами считал, что ее необходимо отменить и забыть. При современной политической ситуации психиатрия является не только врачебной отраслью, но и эффективным оружием как наступательным, так и оборонительным!
Паничкин срочным образом вызвал к себе завхоза Берегиводу и вменил ему в обязанность провести самое тщательное расследование возникшей ситуации.
– Уже произвел! – устало отозвался завхоз.
– И что?
– Мистика.
– Говорите яснее! – прибавил голоса психиатр, испугавшись слова «мистика», будто ему на картах нагадали скорую смерть.
– Куда яснее! Доступа в бокс ни у кого не имелось, замки приросли проржавелым железом!.. Если вы помните, я следователем когда-то был!
И впрямь, вспомнил Паничкин, в личном деле завхоза имелась коротенькая запись: с 1935 по 1967 – следователь.
«А чего он расследовал? – занервничал главный врач. – Почему из следователей в завхозы? Где он следователем служил?»
Паничкин по-новому посмотрел на своего подчиненного и нашел на лице Берегиводы прищуренные глаза с цепким выражением.
А казачок-то засланный, внезапно понял.
– Как же он без пищи шесть лет? Нонсенс!
– Я и говорю – мистика! – отозвался завхоз. – Хотите – необъяснимый науке феномен!
От этого предположения Берегиводы во внутренностях Паничкина тотчас полегчало. Понятие «феномен» никого ни к чему не обязывало. Феномен можно изучать десятилетиями, и никто от тебя разъяснений не потребует! И себе самому разъяснять ничего не надо. Не очень-то Паничкин и любопытен в свои годы. Повидал всякого, на пять жизней хватит!.. По боку феномен!..
– Конечно, феномен! – радостно воскликнул главврач. – Пусть пока в том же боксе и проживает!
– По мне что, – согласился Берегивода. – Мне не жалко!..
Значит, буйная Ирочка, решил завхоз, возвращаясь в стационар. Надо предупредить медбратьев, чтобы забыли на недельку про необходимость кормить умалишенную девчонку. Ведь не случится же второго феномена! Саночки всегда наготове… А пока протеже главного пусть поживет с обществом! Уж этому кретину все равно! Овощ!..
Целых десять дней Паничкин старался не вспоминать об обитателе бокса №19, но не получилось. Образ мальчишки выворачивал ему мозги, мешая ночами спать, а днем лишая аппетита.
Психиатр даже не решился поделиться произошедшим со своей женой, так тщательно его подсознание старалось похоронить в скоплении нейронов этот мистический феномен.
На одиннадцатый день, собравшись с духом, Паничкин все же вошел в бокс №19.
На его лице, по всей видимости от расшатанных нервов, было столько презрительного, такими щелками состроены глаза, что семилетний Леонид Павлович Северцев не выдержал и произнес отчетливо:
– Дебил!
Психиатр аж в коленях согнулся от неожиданности. Счел нужным в одно мгновение убедить себя в слуховой галлюцинации, но ему разъяснили еще более сочно.
– Идиот! Олигофрен, смешанный с дауном, обезображенный свинячьей физиономией!
Здесь в обруганном существе Паничкина организовалась спасительная злоба. Как это его, выдающегося советского психиатра, да такими словами! И еще какой-то мальчишка-мозгляк!.. Главврач злобы на лице не выказал, а наоборот, состроил отрешенную профессиональную улыбку.
– Вы, молодой человек, постарайтесь вести себя спокойно, – выставил перед собой указательный палец, дабы сфокусировать на нем пациента. – Или вас определят в буйное отделение, а там всякие препараты… Очень болезненно!.. Спокойненько!..
Паничкин уже всем своим миром ненавидел юного пациента Северцева. Он внутренне решился на жесткие карательные меры, но феномен вдруг произнес покаянным мальчишеским голосом:
– Простите, профессор!
– Не понял! – опять испугался Паничкин.
Мальчишка поднялся на ноги и, изображая стыд, будто наготы стыдился собственной, прикрыл низ живота ручками, сделал два шажка, склонил голову и пояснил:
– Нервы, профессор! Сами посудите, шесть лет в одиночестве, без пищи… Всякий на нервный срыв имеет право. Вы уж простите великодушно!.. Я – голый… Стресс…
Паничкин находился в состоянии такого изумленного потрясения, что более не в силах был оставаться в боксе с Северцевым, спешно покинул его, дав команду запереть девятнадцатый наглухо.
– Кормить? – поинтересовался завхоз психиатру в спину.
– Что?
– Найденыша кормить?
– Конечно, конечно! – ответствовал Паничкин через плечо. – Мы же люди, в конце концов!
«А если мы Ирочку не кормили, то что, теперь не люди? » – задал себе вопрос Берегивода.
Еще два дня мучился в своем кабинете главный психиатр. Десятки разных предположений проскальзывали в его воспаленном мозгу. И научные версии возникали о происхождении семилетнего Тарзана, о возможности его выживания при полном отсутствии пищи, а тем более воды. Летаргия? Мумифицирование? Тьфу, глупость какая!.. И бытовые предположения обдумывались – нарочное мистифицирование его, психиатра Паничкина, с целью дискредитации! В этом он подозревал бывшего следователя Берегиводу…
Ближе к вечеру усталый мозг выдавал совсем страшные вещи. Мальчишка – вовсе не мальчишка, а дьявольское воплощение или того хуже – Божественное. То или другое послано для расправы с Паничкиным за посильное участие в злых временах… При таких мыслях Паничкин глотал по три таблетки феназепама, запивая транквилизатор коньяком. Через пять минут его плоть охватывала блаженная нега, он был готов дружить и с Богом, и с дьяволом, а потом, расслабленный, засыпал на кожаной кушетке прямо в кабинете.
Изможденный на утро третьего дня до последнего края, Паничкин распорядился по телефону отмыть пациента Северцева в душе, постричь цивильно и накормить обедом, предназначенным для персонала. Затем одеть мальчика во все новое больничное и доставить к нему, Паничкину, прямо в кабинет для терапии.
Что и было сделано.
Леонид, одетый во все новенькое – белое, сидел напротив стола психиатра, а взгляд его был ангельски покорным, будто мальчик продолжал просить прощения за давешние оскорбления.
Паничкин постарался улыбнуться, потом спросил сипло:
– Тебя как зовут?
– Леонид, – ответил невольник советской психиатрии.
– Да-да. А меня Паничкин. Доктор Паничкин.
– Очень приятно.
– И мне…
Потом они долго молчали. Леонид не отрывал своего чистого взгляда от психиатра, тот в свою очередь потупленно глядел в пол, иногда лишь вскидываясь головой.
– Вы так не расстраивайтесь, – предложил Леонид. – Все будет хорошо.
– А как ты выжил? – неожиданно вырвалось у Паничкина.
– Все очень просто, – пояснил Северцев, – мне Данилка помогал.
– Это какой Данилка?
– Которого вместо меня на саночках свезли.
– Он что, тоже выжил?
– Выжил!.. Он вас тоже навестит!.. И Ирочка! Были речи мальчишки абсолютно ненормальными на взгляд Паничкина, показывающие на шизофренический диагноз. Но психиатру все равно стало почему-то страшно, как никогда в жизни, хотя перевидал он на своем веку столько шизофреников, сколько нормальных людей не видел.
– Шутишь?
Леонид улыбнулся виновато и признался:
– Шучу! Разве может мертвый олигофрен мне помочь?
– Нет, – твердо ответил психиатр.
– Значит, шутка.
И здесь Паничкин все понял. Мысли побежали скоренько, складываясь в логическое построение.
Точно!!! Завхоз Берегивода! Бывший следак!.. Его кровавых рук дело!.. С его слов, якобы замки не открывались много лет! А где тому свидетели?.. Заставил гэбэшная сволочь персонал молчать о том, что мальчика кормили, учили и его психика вошла в нормальное русло! Подставу готовил расстрелыцик коварную!.. Ишь, изощренный деспот, еще надпись соорудил пугающую! Своим дерьмом нагадил или?..
Главный психиатр просиял лицом. Теперь ему все было ясно, как в весеннее, солнечное утро ясно в небесах.
– Берегивода? – заговорщицки вопросил он. Леонид покорно согласился.
– Да. Вы – проницательный!
– Тридцать лет в психиатрии!
– Солидно.
– А тебе сколько лет?
– Семь.
– А мыслишь на восемь.
– Спасибо.
– А зачем Берегивода хотел подставить меня? Отвечай смело, меня можешь не бояться!
– Не знаю, – с неподкупной искренностью ответил Леонид. – Я мальчик, я таких вещей не понимаю. Мне семь лет, и я хочу в школу!