Он обронил горячую слезу Машеньке на грудь, а потом, мгновенно наполнившийся звериной злобой, укусил крепкими зубами туда же в сладость, за розовый сосок, в котором оказалось сосредоточение пустоты, где был сокрыт Вселенский обман…
Машенька даже не закричала, пересиливая боль, чувствуя, что с ним что-то произошло такое, чего она никогда не в силах будет понять… Но на то она и жена его, чтобы в радости и в горе, не понимая, терпеть…
Он ушел от нее в другую комнату, где долго жил наступившей в нем пустотой. Леонид обдумывал ее, анализировал, откуда взялось это ничто, а потом, углядев на своем бедре пятнышки крови, понял, что пустота проистекла из Машеньки, его жены…
Он хотел было озлиться на нее, но оказался честен с собой, признавшись, что еще до собственного рождения знал о невозможности познать эту пустоту. Он знал и то, что Полет будет фальшивым, и то, что женское чрево лишь имитация такового, что никогда мужчине не познать ее Космоса, а тем более оплодотворить его…
Он любил Машеньку, а потому простил… Он вспомнил запах ее волос, молекулы вкуса ее кожи, до сих пор не сглотнувшиеся с языка, цветочную горечь ее лона…
В эту же самую минуту Леонид осознал, что готов к новой попытке Полета. Но теперь, узнавший на практике всю тщетность достичь в нем цели, готов был довольствоваться малым, любовью к своей жене и имитацией невозможного.
Он вернулся к ней, найдя Машеньку в слезах, обнял ее нежно, насколько способен.
– Прости меня, – прошептал, ласково целуя там, где недавно еще рвал зубами.
– И ты прости меня, – сквозь слезы улыбалась она.
– За что? – удивлялся он.
Она сама не знала, за что просит, но чувствовала, что принесла мужу какое-то огромное разочарование, какую-то боль, которую ей не дано разгадать.
– Я люблю тебя!
– Я люблю тебя, – ответил он.
Спустя секунды он вновь летел по Вселенной ее существа, но теперь он не был новичком, который принимает Планетарий за настоящий Космос… Обман, он на то и обман!.. Но и от Планетария можно получать удовольствие, если когда-нибудь надеешься попасть в Космос. Или не надеешься… Не известно, когда это удовольствие значимее!..
Он больше не кусал ее злобным волком, так как познал разочарование и переносил новое гораздо легче. Леонид был слегка отстраненным, наблюдая за меняющимся выражением лица жены… Она восхитительно страдала от его полета. В ее чувстве было столько естественности, столько простоты чистой муки, что он вновь позавидовал женскому организму, созданному обманывать, но никогда не быть обманутым…
В эту ночь он совершил девять тренировочных полетов, а наутро отправился куда-то надолго, поцеловав Машеньку на прощание обычным поцелуем, в котором она определила что-то новое, чрезвычайно обрадовавшее ее.
Сама Машенька в это день никуда не пошла, даже в церковь. Она вообще никуда не выходила неделю, так все у нее с непривычки болело… А потом, в первый день Великого Поста, Машенька почти сутки простояла на коленях перед ликом Божьей Матери, благодаря Богородицу за счастье…
* * *Выслушав фантастический рассказ завхоза Берегиводы о психиатрическом феномене, полковник Аронин решил сначала попугать бывшего следователя за неправдоподобный пасквиль.
– Мало вам несоответствия служебному положению? – поинтересовался.
– Я соответствую и очень, – не испугался завхоз. – Готов сейчас на службу!
– Говорите неправду, а за это сажаю!.
– Правда, и только правда!
– Как в США, говорите!
– Правда, она – одна.
– Не скажите…-давил Дронин.
– Много лет прошло. Стал бы я врать сейчас, если бы все неправдой было… Сказал бы, что по пьяни или по злобе ляпнул!.. А я и сейчас подтвержу, парень шесть лет в камере без еды и питья просидел! Проверяйте!
– Проверим! – пообещал Дронин.
Он отпустил Берегиводу, пообещав скорое свидание, а сам вызвал капитана Рыкова и велел срочным образом искать сына расстрелянного Криницина-Северцева.
– Как его имя? – поинтересовался Рыков, приготовив для записи блокнотик.
– Вот с выяснения имени ты и начнешь!..
12
– Хмуров! – закричала она на все бескрайнее поле. – Хму-у-у-ро-о-ов! – разнесло эхо по России.
А он шуршал навстречу к ней, перебирая ногами, как когда-то – козликом. И столько счастья было на его морщинистом лице, что проливалось оно из глаз слезами…
Она обнимала его, словно отца родного, которого чудом застала в живых. Он не скрывал слез – плакал ребенком, одновременно улыбаясь.
– Ангелина, – приговаривал.
– Хмуров, – вторила она ласково.
Солдат, оглядывающий окрестности в бинокль, дивился такой умильной картине. Обычно здесь никто не обнимался, а тем более баба незнакомая с инструктором.
– Как ты, Хмуров?
– Ничего, – ответил старик. – А ты?
– И я ничего.
Они были совершенно родными, хотя понимали, что не знают друг о друге ровным счетом ничего. Когда-то он учил ее стрелять, а она научилась… Но душа Гели так и осталась для Хмурова загадкой. Вот и сейчас, обнимаясь родственниками, они искали тему для разговора, пробуя неуклюже.
– А помнишь Прокопыча? – отыскался у старшины вопрос.
– Помню.
– Прокопыч до генерала дослужился…
– Да что ты!..
– Да.
– И где он сейчас?
– А нигде… Скончался в одночасье от кровоизлияния в мозг!
– Да что ты!.. Жаль…
Они долго еще разговаривали почти ни о чем. Вспоминали красоту природы того места, в котором школа располагалась, приезд героя генерала и адъютанта Неслыхало.
– И что сейчас с этим генералом? – казалось, сам себе задал вопрос Хмуров.
– Тоже скончался.
– От инсульта?
– От грибного супа. Поганку съел.
– Всяко бывает…
Они выговорили все, что знали совместного, а потом долго смотрели в сторону горизонта, на фоне которого выделялись мишени.
– Постреляешь? – спросил Хмуров.
– Ага, – ответила Ангелина.
– Ну, пошли…
Такого изобилия оружия она никогда не видела. Половину систем не знала вовсе. От энергии, исходящей от смертоносного железа, шагнула назад.
– Сколько лет прошло, – поняла она.
– Ты тогда все хорошо сделала?
– Нормально.
– Я и не сомневался, – удовлетворенно качнул головой Хмуров. – «Токаря» хочешь?
– А есть? – вскинулась она, сразу осипнув глоткой.
Старшина выудил из кармана холщовых штанов ключик, который подошел к крайнему шкафчику. Из него он достал завернутый в промасляную тряпку агрегат. Бережно развернул и передал винтовку Ангелине.
Она приняла оружие, крепко взяв его в руки. Сощурила глаза.
– Здравствуй, «токарь»! – сказала.
А потом она стреляла.
Как же она могла столько лет прожить без этого! Столько времени потерять бездарно!..
Ангелина плавно нажимала на курок, ощущая кожей полет пули. Отдача в плечо была радостней мужской руки, выстрел – пиком страсти…
Хмуров, как и в те давние времена, пока она перезаряжалась, бегал от мишени к мишени козликом и хихикал восторженно.
– Сплошные десятки! – бубнил он в сторону горизонта. – Ну, гениальная баба!
Солдат, продолжающий подглядывать в бинокль, не верил глазам своим. Эта гражданская тетка из ста произведенных выстрелов, вогнала девяносто девять пуль в десятку. Сотой пулей она прибила серого зайца, за которым старым охотничьим псом сгонял инструктор… Такого чуда солдат не видел…
А потом Ангелина с Хмуровым ели наваристый суп из зайчатины. Они даже выпили по сто граммов за всех, кто не вернулся!..
Она вспомнила мертвого араба, убитых осликов, Костика – своего первого мужчину, который не дожил до мужского возраста, убитый пятисоткилограммовой бомбой… Перед глазами Гели, словно диафильм, прокрутили со всеми лицами ее мужчин, живущих теперь на небесах, уложенных в землю… Генералы, полковники, солдаты, муж-баптист…
Хмуров, прихлебывая алюминиевой армейской ложкой супчик, тоже что-то вспоминал свое, о чем-то думал таком, что не срослось в его жизни, подошедшей к концу…
Оба были настроены мужественно-лирично, а потому испытывали друг к другу чувство выше любви – великую эмоцию истинной дружбы!..
А потом в течение десяти дней Хмуров обучал ее новому снайперскому вооружению.
Ангелина, потрясенная движением науки, глядела в прицелы завороженно, не понимая, зачем нужны снайперы! С такой оптикой и ребенок мухе в глаз попадет…
Она стреляла и стреляла, не замечая, как с каждым днем за ее действиями наблюдает все большее количество военных…
Многие стрелки заключали пари, предполагая, что уж в следующей серии эта тетка мазанет, уж одну пулю в девятку точно запустит. Но наживалось умное меньшинство, те, кто ставил на идеальную меткость… Проигранного армянского коньяка пролились реки… А потом тотализатор закрылся сам собой, когда на стрельбище просочился слух, что эта гражданская баба – полный кавалер орденов Славы, что ее груди не хватит для всех орденов и медалей, которыми правительство отблагодарило стрелка за службу Родине.
– Гений! – шептал Хмуров, радуясь вниманию офицеров к его воспитаннице.
Несколько военных, возбужденных ее стрельбой, а также зрелыми женскими формами, пытались ухаживать за нею, но она даже руки не протягивала для пожатия, пряча ладонь за спиной. Казалось, даже пугалась чего-то…
– Замужем? – спрашивали Хмурова.
– Сами разбирайтесь, – отмахивался инструктор. Через две недели Ангелину Лебеду вызвали в КГБ. Национал улыбался ее приходу, совершенно не сдерживаясь.
– Слышал, слышал! – проговорил он, приглашая ее к чашкам с горячим чаем и конфетам «Мишка на Севере» в хрустальной конфетнице. – Ни одной девятки за три тысячи выстрелов!..
Она не смущалась и отвечала правду:
– Ни одной, Тимур Ашрапович!
– Молодец!
– Рада стараться!
– Перестань, ты не на службе!
– Нет?!! – вздрогнула она всем телом.
Национал тотчас стал серьезным. Улыбка соскользнула с его лица, глаза почти закрылись, превратившись в щелочки.
– Уверена? – спросил киргиз.
– Совершенно.
– Наград не будет, статей в газетах тоже!
– Продолжайте!..
Волею судеб ей предстояло лететь в ту же арабскую страну, с которой она начинала свою снайперскую деятельность. Об этом ей сообщил генерал, уверенный, что такую женщину можно использовать в открытую.
– У нас всегда там свои интересы! – пояснил киргиз. – Ты хоть помнишь?..
Она-то не помнила?..
«Наверное, я и закончу песками, – подумала Ангелина, стараясь отключиться от шума самолетных двигателей. – Вероятно, такова моя судьба…»
Она размышляла о том, что судьба – это предназначение, смысла которого не существует. Вся жизнь человеческая – лишь кусочек какого-то огромного смысла или, наоборот, бессмыслия. Человеку не дано осознать весь бытийный замысел, оттого и прекрасно жить на белом свете стеклянным осколком, не зная, какой такой фигуры осколок ты!..
В этот раз сопровождающим летел молодой словоохотливый парень с холодными глазами, которому было, вероятно, обидно сопровождать какую-то бабу, вот он и трепался без остановки, стараясь скрыть неудобство.
Она почти не слушала комплексующего парня, продолжая думать о своем, а потом неожиданно встала с металлической скамьи, развязала рюкзак, скинула с себя одежду, оставшись в одних трусах.
Болтун будто ежа сглотнул… Он тупо глядел, как она натягивает на себя маскхалат, как взвизгнула молния, скрыв фантастическую грудь… Он никогда бы не подумал, что у этой тетки такие великолепные формы… Ее безразличность к нему как к мужчине, ее ослепительная нагота еще больнее стукнули парня по самолюбию. Он сидел бледный, как будто ядом отравленный, отвернув голову от нее…
Ей и правда было наплевать на сопровождающего. В этот раз она до мелочей знала задание, назначенная сама себе командиром.
Конечно, она никогда бы не предала «токаря», не променяла бы и на сотню современных винтовок. Сходя с трапа самолета, вдыхая жар песков, она держала на руках, словно младенца, завернутую в брезент свою родную, системы Токарева.
Из-за небольшого административного здания появился араб в тюрбане, в белом платье и шоколадным лицом, который тянул за собой двух осликов.
«Не может быть!» – подумала Ангелина.
Она вглядывалась в глаза араба и узнавала их – черные, с желтоватыми белками.
– Иван? – произнесла она потрясенная. – Иван!
– Нета, нета… – ответил араб, коверкая русские слова. – Не Ивана…
Она помнила, как тогда араб с родным именем Иван тащил ее через пустыню смертельно раненный, спасавший ее для одной, только ему ведомой цели!.. Она точно помнила, что, умерев, Иван превратился в белый шоколад…
– Кто ты? – опять спросила она.
– Саша, – коротко объявил себя проводник.
И тут она поняла… Этот Саша – сын того Ивана, что отдал за нее жизнь больше двадцати лет тому назад… Она припомнила смуглого мальчишечку, которого оставила в этой стране сиротой.
– Ты помнишь меня, Саша? – едва сдерживаясь, почти закричала она.
– Нета, нета…
– Твой отец и я…
– Пора, – просил русский сопровождающий. – Время!
– Не надо, чтобы он со мною ходил! – вдруг озлилась Ангелина. – Пусть остается!
– Это невозможно! Вы не найдете путь!
– Дайте другого проводника!
– Больше никого нет! – почти плакал сопровождающий.
– Ты помнишь меня?!!
– Нета, нета!..
Наконец она взяла себя в руки, и они пошли…
Все было, как тогда… Пески и натертые боками ослика ляжки… Липкое тело и твердая уверенность, что Родине помогут ее мучения…
И опять была приготовлена лежка с кувшином прохладной воды, вкопанным в песок. Цейсовский бинокль в чехле… Она сняла очки и оглядела окрестности…
В небольшом оазисе, казалось, не было жизни… Стояла такая тишина, что было слышно, как течет песок, гонимый легким ветерком…
Она приникла к резинке винтовочного прицела… Ждала… Время остановилось вместе с солнцем, которое пыталось вскипятить мозг…
Внезапно Ангелина почувствовала короткую боль в голове, оторвалась от прицела и увидела ящерку. Сделанная будто из чистого золота, она смотрела на нее, поднимая поочередно лапки, чтобы не обжечься… Машинально Геля потянулась к ней, дотронулась до хвоста, который тотчас отделился от ящерки, оставшись вертеться возле ее руки…
А она – шустрая, облегченная без хвоста, помчалась через пески, страны и континенты, где вновь очутилась у своего хозяина по фамилии Микелопулоус, который ужасно нервничал такому долгому отсутствию своего сокровища, вернувшегося к тому же без хвоста…
Геля вернулась к оптическому прицелу, в перекрестье которого тотчас появилась цель. Она плавно спустила курок, выпуская пулю…
Пуля попала в затылок, и, прежде чем умереть, жертва успела обернуться… Это был не мужчина, как она ждала, а женщина с прекрасными, но уже мертвыми глазами… Геля облажалась…
В этот раз в ответ никто не накрывал их минометным огнем, и они быстро добрались до аэродрома.
– Как? – волнуясь, интересовался сопровождающий. – Все хорошо?
Он утирал со лба пот и всматривался в ее глаза, стараясь найти в них подтверждение, что задание выполнено.
– Лажа, – спокойным голосом произнесла она. – Улетаем…
– Как лажа?!
– Поехали!
Парень подумал, что вместе с этой лажей и его карьера закончилась. Он разом сник и медленно поднялся по трапу в кабину самолета.
– Прощай, Саша!
– Давай, давай! – ответил араб.
Самолет коротко разогнался, унося Ангелину на Родину.
Араб Саша смотрел на взлетающую железную птицу, заслоняя глаза от палящего солнца, шоколадной ладошкой. Он отлично помнил эту белую женщину, которая давным-давно, когда он еще был ребенком, унесла в небо его отца…
– Чтоб ты сдохла! – произнес он по-арабски вослед…
Ни наград, ни статей – ничего не было!..
Ее даже не встретили в военном аэропорту. Сопровождающий растворился самым чудесным образом в пространстве.
Добиралась Геля до Москвы на электричке. Под стук колес обдумывала, что скажет Тимуру Ашраповичу… Так и не придумала. Рассчитывала, что ее глаза сами все объяснят… Нет снайпера, который не ошибался!.. Но тот, кто ошибся, больше не снайпер!..