Он сделал ей больно. А потом она сказала: «Куда ты?»
«У меня работа стоит», – сказал Бад.
«Ты говорил, что любишь меня».
«Ну?»
«Ты не бросишь меня, Бад?»
«Слушай, милая, переспали, и ладно. Я контрактов не подписывал».
«Это же первый раз, Бад».
«Без первого раза ни у кого не обходится», – сказал он.
Теперь Алиса оплакивала себя. «Ни черта хорошего! – крикнула она в зеркало. – Ни черта хорошего в этом нет». Плача, она допила стакан и вылила в него остатки из бутылки.
В остальных тоже не было ни черта хорошего – и с чем она осталась? Паршивая работа с постельными удобствами и без жалованья. Вот с чем. И за паршивым оглоедом замужем – вот с чем. Нашла, называется. Глушь такая, что и в кино не съездишь. Сиди в паршивой закусочной.
Она опустила голову на руки и горько заплакала. А другая Алиса слушала, как она плачет. Другая Алиса стояла над ней и наблюдала. Ходи на цыпочках, все время его ублажай. Она подняла голову и посмотрела в зеркало. Помада размазалась по всей верхней губе. Глаза покраснели, из носу текло. Она вынула из держателя две бумажные салфетки и высморкалась. Скатала салфетки и кинула на пол.
И чего она вылизывает эту дыру? Всем плевать. А на нее разве не всем плевать? Всем. Ничего, она за себя отстоит. Над Алисой не больно-то покуражишься. Она допила виски.
Достать портвейн оказалось делом нелегким. Она споткнулась и налетела на раковину. В носу горячо набухло, и она засопела. Она установила бутылку портвейна на стойке и достала штопор. Когда она попыталась воткнуть штопор, бутылка упала, а при второй попытке пробка раскрошилась. Алиса протолкнула пальцем остатки ее в горлышко и побрела к столу.
«Водичка», – сказала она. Она наполнила стакан темно-красным вином. «Вот виски бы еще». Во рту у нее пересохло. Она с жадностью выпила полстакана. «А хорошее», – захихикала она. Может, всегда надо вперед пить виски, чтобы вино было вкуснее.
Она придвинула к себе зеркальце. «Ты старая кляча, – горько сказала она. – Грязная, пьяная старая кляча. Ясно – кому ты такая нужна? Я бы сама на такую не польстилась».
Лицо в зеркале было одно, но контуры его двоились, и где-то вне поля зрения комната уже раскачивалась и подпрыгивала. Алиса допила стакан, поперхнулась, и красное вино потекло обратно из углов рта. Она стала наливать снова, но не сразу попала в стакан и разлила вино по столу. Сердце у нее колотилось. Она слышала его и чувствовала, как оно бьется у нее в руках, плечах и в жилах на груди. Она мрачно выпила.
– Упьюсь, – и черт с ним, тем лучше. Хорошо бы больше не проснуться. Хорошо бы – конец всему… конец всему… конец всему… Покажу этим паразитам – не хочу жить и не буду. Я им покажу.
И тут она увидела муху. Это была не обычная комнатная муха, а молоденькая мясная, и ее тело блестело богатой переливчатой синью. Она явилась к столу и сидела перед винной лужицей. Она сунула туда хоботок, потом отошла почиститься.
Алиса застыла. Кожа у нее собралась от ненависти. Все ее огорчения, все обиды сосредоточились на мухе. Усилием воли она свела раздвоившееся насекомое в одно. «Ну, стерва, – тихо сказала она. – Думаешь, я напилась. Я тебе покажу».
Глаза у нее сделались настороженные, хитрые. Бочком, бочком она отодвинулась от стола и пригнулась к полу, опершись на руку. Она не сводила с мухи глаз. Та не двигалась. Алиса подкралась к стойке, зашла за нее. Посудное полотенце лежало на краю стальной раковины. Она взяла его в правую руку и старательно сложила. Полотенце было слишком легким. Она намочила его под краном и отжала лишнюю воду. «Покажу стерве», – сказала она и, как кошка, двинулась вдоль стойки. Муха по-прежнему сидела, по-прежнему сияла.
Алиса подняла руки и закинула полотенце на плечо. Алиса тихо подступала к мухе, выставив локоть. Ударила. Бутылка, стаканы, сахарница, держатель с салфетками – все полетело на пол. Муха взвилась и закружила. Алиса стояла неподвижно, провожая ее глазами. Муха уселась на стойку. Алиса сделала выпад, ударила по ней, а когда муха взлетела, еще раз хлопнула полотенцем по воздуху.
«Так не пойдет, – сказала она себе. – Подкрасться к ней. Подкрасться». Пол накренился под ногами. Она вытянула руку и схватилась за табурет. Куда она девалась? Слышно было ее жужжание. Злой, омерзительный звон ее крыльев. Должна же она сесть куда-нибудь когда-нибудь. К горлу подкатила тошнота.
Муха заложила несколько петель, восьмерок и кругов, а потом перешла на бреющие челночные полеты из одного конца комнаты в другой. Алиса выжидала. В поле зрения вползала с краев темнота. Муха с легким щелчком вела на коробку кукурузных хлопьев на макушке большой пирамиды, выстроенной на полке за стойкой. Она приземлилась на «К» «Кукурузных» и беспокойно переползла на «у». Там она замерла. Алиса втянула носом воздух.
Комната прыгала и кружилась, но напряжением воли муху и то, что рядом, Алиса держала в фокусе. Левая рука оперлась за спиной на прилавок, и пальцы поползли по нему. Медленно, молча она огибала торец стойки. И очень, очень осторожно поднимала правую руку. Муха скакнула вперед и снова замерла. Она приготовилась взлететь. Алиса почувствовала это. Почувствовала раньше, чем муха поднялась. Она вложила в удар весь свой вес. Мокрое полотенце врезалось в пирамиду картонных коробок и пробило ее насквозь. Коробки, рядок стаканов и ваза с апельсинами полетели на пол, и Алиса упала на них.
Комната понеслась на нее красными и синими огнями. Под щекой лопнувшая коробка извергла хлопья. Алиса подняла раз голову, потом опустила, и вертящаяся темнота накрыла ее.
В закусочной было сумрачно и очень тихо. Муха подобралась к краю винной лужицы, высыхавшей на белом столе. Потыкавшись в разные стороны – не грозит ли откуда опасность, – она неторопливо опустила плоский хоботок в сладкое густое вино.
Глава 12
Серые тучи громоздились – угроза на угрозе, – и синий сумрак окутал землю. В долине Сан-Хуан темная зелень казалась черной, а более светлая зелень травы – стылой, влажно-синей. «Любимая» тяжело катилась по шоссе, и алюминиевая краска на ней отливала зловещим холодом вороненого ствола. В южной стороне черная гряда туч осыпалась бахромой дождя, и занавес его медленно упал.
Автобус подъехал к бензоколонкам перед магазином Брида и остановился: игрушечные боксерские перчатки и детская туфелька мелко и часто качались, как короткие маятники. Хуан продолжал сидеть после того, как автобус остановился. Напоследок он дал газ, прислушался, потом со вздохом повернул ключ, и мотор смолк.
– Долго собираетесь здесь стоять? – спросил Ван Брант.
– Хочу взглянуть на мост, – сказал Хуан.
– Еще цел, – сказал Ван Брант.
– Мы тоже, – ответил Хуан. Он отпер рычагом дверь.
Брид появился из-за сетчатой двери и пошел к автобусу. Он пожал Хуану руку.
– Опоздали немного?
– По-моему, нет, – ответил Хуан, – если у меня часы правильные.
Спустился Прыщ и стал рядом с ними. Он вышел первым, чтобы посмотреть, как слезает блондинка.
– Кока-кола есть? – спросил он.
– Нет, – сказал Брид. – Несколько бутылок пепси. Кока-колы месяц не было. Да – одно и то же. Их не отличишь.
– Как мост? – спросил Хуан.
Мистер Брид покачал головой.
– По-моему, труба дело. Сами взгляните. Хорошего мало.
– Трещин пока нет? – спросил Хуан.
– Может полететь вот так, – сказал Брид и с размаха ударил ладонью о ладонь. – Нагрузка на нем такая, что он плачет, как ребенок. Пошли посмотрим.
Из автобуса вышли мистер Причард с Эрнестом, за ними Милдред и Камилла и последней – Норма. Камилла была ученая. Прыщ ничего не увидел.
– У них есть пепси-кола, – сказал Прыщ. – Хотите?
Камилла обернулась к Норме. Она начала понимать, чем может быть полезна Норма.
– Хочешь попить? – спросила она.
– Да не откажусь, – сказала Норма.
Прыщ постарался скрыть разочарование. Брид и Хуан шагали по шоссе к реке.
– Хочу поглядеть на мост, – крикнул Хуан через плечо.
Миссис Причард окликнула мужа со ступенек:
– Милый, ты не мог бы принести мне выпить чего-нибудь холодного? Хотя бы воды, если нет ничего другого. И спроси, где у них – ну, знаешь что.
– Это сзади, – сказала Норма.
Бриду тоже хотелось посмотреть на мост, и он пристроился в ногу к Хуану.
– Каждый год жду, что его снесет, – сказал он. – Хоть бы построили такой мост, чтобы я мог спать по ночам, когда идет ливень. А то лежишь в постели, слышишь, как дождь стучит по крыше, и все прислушиваешься, не снесло ли мост. А ведь не знаю даже, какой там будет звук, когда он повалится.
Хуан усмехнулся.
– Это мне знакомо. Помню, в Торреоне – я был тогда мальчишкой. Бывало, слушали ночью, не захлопает ли – значит, не поднимется ли стрельба. Стрельба-то нам даже нравилась, только это всегда значило, что мой папаша ненадолго отлучится. Один раз он отлучился и больше не пришел. Мы, наверно, всегда чувствовали, что так и будет.
– Что с ним стало? – спросил Брид.
– Не знаю. Наверное, попал кому-нибудь на мушку. Не мог усидеть дома, когда стреляли. Без него не могло обойтись. Я думаю, он и не очень интересовался, из-за чего дерутся. А домой всегда приходил с кучей рассказов. Хуан усмехнулся. – Был у него один про Панчо Вилью. Будто бы пришла к Вилье бедная женщина и говорит: «Ты расстрелял моего мужа, а теперь я с ребятами умру с голоду». А у Вильи тогда было много денег. У него были прессы, он сам печатал. Повернулся к казначею и приказал: «Накатай для бедной женщины пять кило бумажек по двадцать песо». Он их даже не считал – сколько у него было. Напечатали, перевязали пачку проволокой, и женщина ушла. И тут один сержант говорит Вилье: «Ошибка получилась, мой генерал. Мужа этой женщины мы не расстреляли. Он напился, и мы посадили его в тюрьму». Тогда Панчо говорит: «Идите и сейчас же расстреляйте. Нельзя же разочаровывать бедную женщину».
Брид сказал:
– Глупость какая-то.
Хуан засмеялся.
– Ну да, как раз это мне и нравится. Эге, речка уже прорывается сзади за фашину.
– Знаю. Я звонил, хотел им сказать, – ответил Брид. – Никто не подходит к телефону.
Они вместе взошли на деревянный мост. Ступив на настил, Хуан сразу почувствовал рокочущую вибрацию воды. Мост трясся и вздрагивал. От бревен шло низкое гудение, громче, чем шум воды. Хуан заглянул через край. Бревна нижнего пояса были под водой, река внизу кипела и пенилась. Весь мост содрогался и вздыхал, и тихо, натужно вскрикивали бревна там, где они были схвачены стальными болтами. На глазах у Хуана и Брида, тяжело перекатываясь по течению, приплыл большой старый дуб. Когда он ударил в мост и повернулся, все сооружение застонало, как будто напрягая последние силы. Дуб застрял в затопленных стойках, и под мостом раздался громкий треск. Мужчины сразу сошли на берег.
– Быстро она поднимается? – спросил Хуан.
– За последний час – на четверть метра. Конечно, может теперь пойти на убыль. Может быть, больше уже не поднимется.
Хуан посмотрел сбоку на ферму. Он увидел бурую головку болта над самой поверхностью воды и остановил на ней взгляд.
– Проехать бы я смог, пожалуй, – сказал он. – Можно попробовать с ходу. А можно отправить пассажиров через мост пешком, переехать самому и подобрать их на той стороне. А как второй мост?
– Не знаю. Я звонил туда, хотел узнать, никто не отвечает. А что, если вы переедете, а другой снесло, вернетесь сюда – и этого тоже нет? Вы застрянете в излучине. Пассажиры вам скажут спасибо.
– Они и так мне скажут, – ответил Хуан. – Один там… нет, двое – дадут мне жизни что так, что так. Я уж чувствую. Вы, случаем, не знаете Ван Бранта?
– А-а, старый хрыч! Знаю, как же. Должен мне тридцать семь долларов. Я ему продал семена люцерны, а он говорит – никуда не годятся. Не хочет платить. У него долги по всей округе. Все, что он покупает, никуда не годится. Я ему конфетку не продам в кредит. Скажет, не сладкая. Так он с вами?
– С нами, – сказал Хуан. – И еще один из Чикаго. Шишка из фирмы. Если что-нибудь окажется ему не по вкусу, он мне задаст жару.
– Да, – сказал Брид, – надо вам что-то решать.
Хуан поглядел на грозовое небо.
– Дождь будет, это ясно. А холмы и так мокрые – все польется в реку. Переехать-то я смогу; а вот смогу ли вернуться назад?
– Примерно десять шансов из ста, – сказал Брид. – Как жена?
– Так себе, – ответил Хуан. – Зубы разболелись.
– За зубами выгодней следить, – сказал Брид. – Раз в полгода показаться врачу.
Хуан засмеялся.
– Это конечно. А вам приходилось встречать такого человека?
– Нет, – согласился Брид. Ему нравился Хуан. Он даже не считал его иностранцем.
– И я не встречал, – сказал Хуан. – Так, есть еще способ избавиться от неприятностей с пассажирами.
– Какой?
– Пусть сами решают. У нас ведь демократия?
– Да они просто передерутся.
– Ну и передерутся – что же тут страшного? – сказал Хуан.
– Это мысль, – сказал Брид. – Но я вам вот что скажу. На чем бы все ни порешили, Ван Брант обязательно станет поперек. Этот проголосует против второго пришествия, если люди его хотят.
– С ним-то просто, – сказал Хуан. – Надо только найти к нему подход. Был у меня конь, до того вредный, – тянешь левый повод, он идет направо. Я его дурачил. Делал все наоборот – а он думал, что делает по-своему. От Ван Бранта чего хочешь добьешься – только заспорь.
– Я ему запрещу отдавать мне тридцать семь долларов. – сказал Брид.
– А что, глядишь, и отдаст, – сказал Хуан. – Нет, вода еще поднимается. Болт закрыла. Пойду узнаю у пассажиров, чего они хотят.
Между тем Прыщ в магазине почувствовал, что его немного обманули. Его вынудили угостить пепси-колой не только Камиллу, но и Норму. Как он ни старался, отделить Камиллу от Нормы он не мог. Но виновата была не Норма. Камилла ею воспользовалась. Норма разрумянилась от удовольствия. Никогда в жизни она не была так счастлива. Такая красавица – а как душевно к ней отнеслась. Они подруги. И ведь не сказала, что будут жить вместе. Она сказала – посмотрим, как пойдут дела. Норму почему-то это очень обнадежило. Люди к Норме не относились душевно. Сперва они говорили «да», а потом старались отвертеться. А эта женщина, выглядевшая именно так, как всю жизнь мечтала выглядеть Норма, – она сказала «посмотрим». Норма мысленно видела их квартиру. Там будет бархатная кушетка, а перед ней низкий столик. И шторы будут из бордового бархата. И конечно, у них будет радиола и много пластинок. Дальше ей думать не хотелось. Дальше думать – это почти что сглазить. А для кушетки – скорее подойдет цвет электрик.
Она подняла стакан с пепси-колой, глотнула сладкой колючей воды, и в тот же миг отчаяние нахлынуло на нее, как тяжелый газ. «Никогда этого не будет, – крикнула она про себя. – Уплывет. Все останется как всегда, и я опять буду одна». Она зажмурилась и потерла глаза. Когда открыла глаза, ей стало легче. «Не отдам, – подумала она. Мало-помалу наберу на квартиру, и если даже у нас с ней ничего не получится, хоть квартира-то будет». Ею овладела решимость – принять, что выпадет. «Если хоть часть сбудется – и то будет подарок. Но надеяться не надо, надеяться нельзя. Тогда все лопнет».
Прыщ сказал:
– У меня большие планы. Я изучаю радиолокацию. Это будет очень ценная специальность. Кто знает радар, может очень прилично устроиться. По-моему, человек должен смотреть вперед, а по-вашему? Ведь какие есть люди – они не смотрят вперед, в будущее, и с чего начали, тем кончают.
На губах у Камиллы застыла слабая улыбка.
– Пожалуй, что так, – сказала она. Ей хотелось отделаться от паренька. Паренек был симпатичный, просто ей хотелось от него отделаться. Уж очень все на нем написано. – Большое спасибо за угощение, – сказала она. – Не мешало бы мне пойти привести себя в порядок. Ты не пойдешь, Норма?
Лицо Нормы выразило преданность.
– Да, конечно, – ответила она. – Мне тоже не мешает привести себя в порядок. – Все, что ни говорила ее новая подруга, было верно, прекрасно и замечательно. «Боже милостивый, ну, пусть получится!» – мысленно вскричала Норма.