Миссис Причард пила лимонад. Добиться его удалось не сразу, потому что здесь не подавали лимонад. Но когда миссис Причард показала на лимоны в бакалейном отделе и даже вызвалась собственноручно их выжать – хозяйке ничего не оставалось, как сделать это самой.
– Я просто не могу пить несвежие напитки из бутылок, – объяснила миссис Причард. – Я люблю чистый фруктовый сок. – Миссис Брид, негодуя, уступила этому ласковому натиску. Миссис Причард пила свой лимонад и разглядывала стенд с открытками на галантерейной витрине. Тут было здание суда в Сан-Хуан-де-ла-Крусе и гостиница в Сан-Исидро, выстроенная у горячего источника слабительной воды. В эту старую красивую гостиницу ездили ревматики принимать ванны. Гостиница называлась на открытках курортом. В галантерейной витрине была всякая всячина. Раскрашенные гипсовые собачки, стеклянные пистолетики с разноцветными конфетками, яркие куколки и затейливые деревянные шкатулки с засахаренными фруктами. Были лампы, чьи абажуры начинали вращаться при включении, так что лесные пожары горели и корабли плыли на всех парусах почти как в жизни. Эрнест Хортон стоял тут же и смотрел на витрину пренебрежительно. Он сказал мистеру Причарду:
– Я иногда думаю, что мне стоило бы открыть магазин новинок – одних новинок. Кое-что из этих старых вещиц выбрасывают на рынок годами – и никто не берет. А у моей компании – только перспективные товары, сплошь новые.
Мистер Причард кивнул.
– Это придает уверенности – когда работаешь в фирме и знаешь, что она ищущая, – сказал он. – Вот почему я думаю, что вам у нас понравится. Я смело могу утверждать, что мы ни на час не прекращаем поисков.
Эрнест сказал:
– Извините, я схожу за чемоданом. У меня есть вещичка, которая еще не поступила в продажу, но у торговцев пошла нарасхват. Пока только образцы. Может быть, и здесь получу заказ.
Он быстро вышел и притащил свой чемодан. Он открыл его и вынул картонную коробку.
– Видите, упаковка простая. Для большего эффекта.
Он вытащил из коробки настоящий унитаз вышиной сантиметров в тридцать. Он был и с бачком и с медной ручкой на цепочке, а сама раковина была белая. На ней было даже сиденьице, крашенное под дерево.
Миссис Брид подошла с той стороны прилавка.
– Всеми покупками занимается муж, – сказала она. – Поговорите с ним.
– Понимаю, – сказал Эрнест. – Я просто хотел показать вам эту вещь. Она сама за себя говорит.
– Для чего это? – спросил мистер Причард.
– А вот смотрите, – сказал Эрнест. Он дернул цепочку, и бачок сразу спустил коричневую жидкость. Эрнест снял с унитаза сиденье, и оно оказалось со стаканчиком. Тридцать грамм, – торжествующе сказал он. – Если хотите двойную порцию, например, для коктейля, дерните цепочку дважды.
– Виски! – воскликнул мистер Причард.
– Ром, коньяк. Что угодно, – сказал Эрнест. – Видите, здесь в бачке место для заправки, а бачок – пластмасса с гарантией. Впечатление оглушительное. У меня уже заказов на тысячу восемьсот штук. Фурор. Хохот вызывает безотказно.
– Ей-богу, остроумно, – сказал мистер Причард. – Кто придумывает такие вещи?
– У нас есть отдел предложений, – объяснил Эрнест. – Всякий может подать предложение. Эту вещь изобрел один наш коммивояжер из района Великих озер. Он получит неплохие премиальные. Тому, кто выдвинул дельное предложение, компания выплачивает два процента с прибыли.
– Остроумно, – повторил мистер Причард. Он представил себе, как увидит эту вещь Чарли Джонсон. Чарли, конечно, кинется покупать такой же. – Почем они у ваc идут? – спросил мистер Причард.
– На этот розничная цена – пять долларов. Но если не возражаете, я посоветовал бы другую модель, которая идет по двадцать семь пятьдесят.
Мистер Причард поджал губы.
– Зато что вы получаете? – продолжал Эрнест. Эта пластмассовая, а более дорогая… так: бачок дубовый, сделан из старых бочек из-под виски, прекрасно сохраняет напиток. Цепочка – чистое серебро, ручка – бразильский бриллиант. Унитаз фаянсовый, настоящий туалетный фаянс, а сиденье – красного дерева, ручная работа. И на бачке серебряная пластинка – например, если хотите подарить своему клубу или ложе, можете поставить на ней свое имя.
– Да, кажется, товар того стоит, – заметил мистер Причард. Он решился. Теперь он знал, как обставить Чарли Джонсона. Один стульчак он подарит Чарли. Но на пластинке будет надпись: «Чарли Джонсону, первому такому-сякому Америки от Элиота Причарда», – и пускай себе хвастает Чарли, сколько душе угодно. Все увидят, чья идея.
– Лишнего у вас с собой нет? – спросил он.
– Нет, надо заказать.
Вмешалась миссис Причард. Она подошла потихоньку.
– Элиот, неужели ты это купишь? Элиот, это вульгарно.
– Ну конечно, я не стану показывать при дамах, – ответил мистер Причард. – Нет, девочка. Знаешь, что я сделаю? Я пошлю такой Чарли Джонсону. Я с ним расквитаюсь за чучело вонючки. Так-то. Он у меня попляшет.
Миссис Причард пояснила:
– Мистер Причард жил с Чарли Джонсоном в одной комнате, когда учился в колледже. Они дико друг друга разыгрывают. Когда они вместе, они ведут себя как мальчишки.
– Значит, – серьезно сказал мистер Причард, – если я закажу такой, вы могли бы послать его по адресу, который я дам? И сделать гравировку? Я напишу, что мне надо выгравировать на пластинке.
– Что ты хочешь написать? – спросила Бернис.
– А девочки пусть не суют носик во взрослые дела, – ответил мистер Причард.
– Не сомневаюсь, что-нибудь ужасное, – сказала Бернис.
На Милдред напала хандра. Она ощущала тяжесть, усталость, все ей стало неинтересно. Она одиноко сидела на плетеном проволочном стуле у края прилавка. Цинически наблюдала за попытками Прыща остаться наедине с блондинкой. Поездка привела ее в уныние. Она сама себе была противна после того, что произошло. Что же она за женщина, если шофер автобуса так ее распалил? Она передернулась от отвращения. А где он? Почему не возвращается? Она подавила желание встать и посмотреть, где он. Рядом раздался голос Ван Бранта, она вздрогнула.
– Девушка, – сказал он, – у вас из-под юбки рубашка видна. Я решил, что вам не мешает знать.
– Да, да. Большое спасибо.
– Если бы никто не сказал, вы могли бы целый день ходить и думать, что у вас все в порядке, – пояснил он.
– Да, да, спасибо. – Она встала и, перегнувшись назад, прижала азбуку к ногам – проверить. Комбинация высовывалась сзади сантиметра на два.
– Я считаю, в таких случаях всегда лучше сказать, – продолжал Ван Брант.
– Вы правы. Наверно, бретелька оторвалась.
– Мне не интересно знать про ваше нижнее белье, – ответил он холодно. – Я только заметил – и повторяю еще раз: у вас из-под юбки рубашка видна. Не подумайте, что я сказал это из каких-то других соображений.
– Я и не думаю, – беспомощно ответила Милдред.
Ван Брант продолжал:
– Многие девушки чересчур заняты своими ногами. Думают, что все на них смотрят.
Вдруг Милдред громко, с надрывом захохотала.
– Что тут смешного? – возмутился Ван Брант.
– Ничего, – сказала Милдред. – Просто вспомнила одну шутку. – Она вспомнила, что все утро Ван Брант только и норовил посмотреть кому-нибудь на ноги.
– Если она такая смешная – расскажите ее.
– Да нет. Это долго объяснять. Я пойду подколю бретельку. – Она посмотрела на него, а потом с расстановкой сказала: – Понимаете, на каждом плече две бретельки. Одна от комбинации, а другая – от лифчика, а лифчик крепко поддерживает грудь. – Она увидела, как из-под воротничка у Ван Бранта выползла краснота. – А ниже него ничего нет – до штанишек, если бы я носила штанишки, но я не ношу.
Ван Брант повернулся и быстро ушел, а Милдред стало легче. Теперь у старого дурака не будет ни минуты покоя. Можно было бы понаблюдать за ним, а потом, пожалуй, и поймать на приманку. Смеясь про себя, она встала, вышла и направилась вокруг магазина к пристройке с надписью «Дамы».
На дверь была набита решетка, и вьюн уже карабкался по ней. Милдред стояла перед закрытой дверью. Слышно было, как Норма разговаривает там с блондинкой. Она прислушалась. Может быть, из-за этого и стоило поехать – просто послушать, что говорят люди. Милдред любила подслушивать. Иногда эта склонность беспокоила ее. Она с интересом слушала всякие пустяки. Но всего лучше было слушать в женских уборных. Раскованность женщины в комнате, где есть умывальник, зеркало и унитаз, заинтересовала ее давно. Однажды она написала в колледже работу, признанную смелой, где доказывала, что женщины освобождаются от торможений, когда у них задраны юбки.
Причина либо в этом, полагала она, либо в уверенности, что мужчина, враг, не вторгнется на их территорию. Это единственное место в мире, где женщины могут быть уверены, что мужчина сюда не проникнет. Поэтому они расслабляются и внешне становятся такими, какие они внутри. Она много об этом думала. В общественных уборных женщины друг с дружкой бывают и доброжелательнее, и злее – но откровеннее. Может быть, потому, что тут нет мужчин. Потому что где нет мужчин – нет соревнования, и они отбрасывают притворство.
Милдред задумывалась: а не так же и у мужчин в уборных? Но это сомнительно: мужчины соперничают вовсе не из-за одних женщин, между тем как женская озабоченность по большей части связана с мужчиной. Работу ей вернули с замечанием: «Не до конца продумано». Она собиралась ее углубить.
В магазине она была неприветлива с Камиллой. Блондинка ей просто не нравилась. Но она знала, что ее нерасположение останется за дверью уборной. Она подумала: «Не странно ли, что женщины соперничают из-за мужчин, которые им даже не нужны?»
Норма и Камилла все разговаривали и разговаривали. Милдред взялась за дверь и толкнула ее. В маленькой комнате была кабинка и умывальник с квадратным зеркалом. На одной стене висел ящик с бумажными подстилками для сиденья, а возле раковины – бумажные полотенца. Автомат с гигиеническими пакетами был привинчен к стене около окна с матовым стеклом. Цементный пол был выкрашен суриком, а стены покрыты многими слоями белой краски. Стоял резкий запах дезинфекции с отдушкой.
Камилла сидела на стульчаке, а Норма стояла перед зеркалом. Когда Милдред вошла, обе оглянулись на нее.
– Хотите сюда? – спросила блондинка.
– Нет, – сказала Милдред. – Бретелька комбинации свалилась.
Камилла посмотрела ей на юбку.
– Да, действительно. Нет, не так, – сказала она Норме. – Видишь, какой у тебя лоб? Вот и подними немного брови к вискам, только немного. Подожди, детка, подожди минуту, я тебе покажу.
Она встала и подошла к Норме.
– Повернись, чтобы мне было видно. Вот так. И так. Теперь посмотри сама. Видишь, они как бы уменьшили лоб. У тебя лоб высокий, и тебе надо сделать его поменьше. Теперь погоди, закрой глаза. – Она взяла у Нормы карандаш для бровей и подвела нижние веки, под самыми ресницами, сделав линию более темной и продлив за наружные уголки.
– Ты слишком густо кладешь тушь, детка, – сказала она. – Видишь, как слиплись ресницы? Бери больше воды и не так торопись. Подожди минуту. – Она достала из сумочки пластмассовую коробочку с тенью для век. – А с этим надо поаккуратнее. – Она взяла на палец голубой пасты и помазала верхние веки Нормы – гуще к наружным уголкам. – Так, дай посмотреть. – Она оценила свою работу. – Слушай, детка, ты чересчур раскрываешь глаза, как кролик. Чуть-чуть опусти верхние веки. Нет, не щурься. Только веки чуть-чуть опусти. Вот, правильно. Теперь погляди на себя. Видишь разницу?
– Ой, совсем другая, – сказала Норма. В голосе ее было благоговение.
– Другая. Теперь, губы ты мажешь совсем не так. Смотри, детка, нижняя губа у тебя тонкая. У меня тоже. Намажь пониже здесь – и здесь немного.
Норма стояла смирно, как послушная девочка, и подставляла лицо.
– Поняла? В углах погуще, – сказала Камилла. – Теперь нижняя губа кажется полнее.
Милдред сказала:
– Вы мастер. Мне бы тоже не помешала помощь.
– Да? – сказала Камилла. – Ну, это довольно просто.
– У вас театральный грим, – сказала Милдред. – То есть он как бы напоминает театральный грим.
– Да, знаете, когда все время на людях… зубные врачи используют сестер почти как секретарш в приемных.
– Вот черт! – вырвалось у Милдред. – Не свалилась бретелька – оторвалась. – Она стащила платье с плеча и держала в руке короткую шелковую ленту.
– Вам надо ее подколоть, – посоветовала Камилла.
– У меня нет булавки, а иголки с нитками – в чемодане!
Камилла снова открыла сумочку, в подкладку было воткнуто штук пять английских булавок.
– Вот, – сказала она, – я всегда с амуницией. – Она открепила булавку. – Хотите, я вам подколю?
– Если не трудно. Дурацкие глаза. Ничего не вижу.
Камилла вытянула край рубашки, подвернула конец бретельки и надежно их сколола.
– Не очень-то складно, но, по крайней мере, не высовывается. Булавка есть булавка. У вас с детства близорукость?
– Нет, – сказала Милдред. – Все было нормально до… ну, словом, почти до четырнадцати лет. Врач сказал, что это связано с половой зрелостью. Он сказал, что у некоторых зрение восстанавливается после первых родов.
– Неприятно.
– Ужасно противно, – сказала Милдред. – Что толку, что все время придумывают новые формы оправ. Все они не очень украшают.
– А вы не слышали про такие, которые вставляются прямо в глаз?
– Думала я о них, да так ни черта и не сделала. Наверно, боюсь, чтобы стекло прикасалось к глазам.
Норма все еще с изумлением разглядывала себя в зеркало. Глаза у нее вдруг стали больше, губы полнее, и она перестала быть похожей на мокрую мышь.
– Ну разве не прелесть? – сказала Норма, ни к кому не обращаясь. – Ну разве она не прелесть?
Камилла ответила:
– Она будет хорошенькая девочка, когда научится себя подавать и станет поуверенней. И волосами займемся, детка, как только устроимся.
– Значит, вы уже решили? – обрадовалась Норма. – Значит, снимем квартиру? – Она быстро обернулась к Милдред. – Мы хотим снять квартиру, – задыхаясь, сказала она. – У нас будет кушетка, а в воскресенье утром мы будем мыть и укладывать волосы…
– Посмотрим, – вмешалась Камилла. – Надо еще посмотреть, как пойдут дела. Мы с тобой обе безработные, а уже сняли двухэтажную квартиру. Не все сразу, детка.
– Странное путешествие, – сказала Милдред. – Мы едем в Мексику. С самого начала все пошло шиворот-навыворот. Отец хотел посмотреть здешние места. Он подумывает перебраться со временем в Калифорнию. Поэтому захотел ехать в Лос-Анджелес на автобусе. Решил, что так сможет больше увидеть.
– Что ж, сможет, – сказала Камилла.
– Боюсь, не слишком ли много он увидит, – сказала Милдред. – Но вам когда-нибудь попадалось такое собрание персонажей, как у нас?
– Все они примерно одинаковые, – заметила Камилла.
– Мне нравится мистер Чикой, – сказала Милдред. – Знаете, он наполовину мексиканец. Но этот мальчишка! Такое чувство, что стоит только отвернуться – и он на тебя вскарабкается.
– Да он ничего, – ответила Камилла. – Кобелек, конечно, не без этого. Молоденькие почти все такие. С возрастом, наверно, пройдет.
– Может, и не пройдет, – возразила Милдред. – Вы не обратили внимания на этого старика, Ван Бранта? У него не прошло. В него въелось. В душе это довольно грязный человек.
Камилла улыбнулась:
– Довольно старый.
Милдред зашла в кабинку и села.
– Я хотела спросить, – сказала она. – Отцу кажется, что он вас где-то встречал. У него неплохая память. Вы его никогда не встречали?
Милдред увидела в глазах Камиллы враждебность, увидела, как сжался ее рот, и поняла, что коснулась больного места. Но тут же лицо у Камиллы разгладилось.
– Скорее всего, я на кого-то похожа, – сказала она. – На этот раз он ошибся – разве что видел меня где-нибудь на улице.
– Честно? – спросила Милдред. – Я вас вовсе не подлавливаю. Мне просто любопытно.
Дружелюбия, приятельства, непринужденности как не бывало. Словно в комнату вошел мужчина. Взгляд Камиллы уколол Милдред.
– Он ошибся, – холодно повторила она. – Хотите верьте, хотите нет, дело ваше.
Дверь открылась, и вошла миссис Причард.
– Ах вот ты где, – сказала она дочери. – Я думала, ты пошла побродить.
– У меня лопнула бретелька на комбинации, – сказала Милдред.
– Все же поторопись. Вернулся мистер Чикой, и там уже целый спор…
– Спасибо, милая, – сказала она Норме, которая освободила ей место у раковины.
– Я только намочу платок и слегка сотру пыль… Почему ты не выпьешь лимонаду? – спросила она у Милдред. – Эта милая женщина охотно согласилась его сделать. Я ей сказала, что она просто прославится, если станет подавать чистые фруктовые соки.