— Трое погибших. Пятеро раненых.
Слишком опасный эксперимент.
— Не дав никаких объяснений, он снова сбежал.
— Вот тогда его и взяли на работу в Министерство Перспективного Прогнозирования моего отца.
— Это был единственный способ ему помочь. Его появление сильно повредило авторитету министерства. Встречаясь с экспертами и выпускниками Национальной школы администрации, он насмехался над ними. Ваш брат бесконечно презирал окружавших его людей. Он говорил мне, что «трусость» и «вязкий ход мысли его современников» приводят его в ужас.
Кассандра убирает со лба взмокшие от пота пряди:
— И он покончил жизнь самоубийством.
— Это главная беда страдающих психозом. Их раздражает все. Они, словно люди с ободранной кожей, испытывают боль от каждого соприкосновения с миром. И многие приходят к этому страшному решению, чтобы положить конец своим страданиям.
Кассандра смотрит на свою догоревшую хижину. Ей не хочется спасать оставшихся внутри кукол.
— А я? — спрашивает она.
— Вы родились, когда вашему брату было тринадцать лет. Буквально через несколько недель его отправили в школу «Ласточки» в качестве постоянного пансионера.
Вот почему я совсем его не знаю.
— Ваши родители считали Даниэля в каком-то смысле черновым, неудачным наброском. Они понимали, что опыт не удался. Они не хотели вас волновать и не рассказали вам о его существовании.
Как жаль!
— Эксперимент над вами был более глубоким. Девять лет молчания. Еще более свободный, еще более чувствительный, еще более мощный интеллект.
Филипп Пападакис теребит перстень с головой лошади. Незаметно для себя, он снова начинает обращаться к Кассандре на «ты».
— Твой отец рассказывал мне обо всем в самых мельчайших подробностях. Мы очень дружили с тобой, знаешь? Я говорю о том периоде, пока ты не знала слов и пребывала в состоянии вечной радости. Ты была чистым, диким и свободным существом. А потом, через девять лет, все кончилось.
Я покинула рай.
— Ты услышала слова, и тебе объяснили их значение. Ты стала ребенком-тираном. Прости меня, но ты превратилась в самоуверенную, капризную и жестокую девочку. Ты отдавала родителям приказы, ты угрожала им. Ты поняла могущество речи и использовала его как оружие, заставляя родителей страдать.
— Она пыталась понять, как далеко простирается власть слова? — интересуется Ким.
— Сея ужас. Однажды твой отец признался мне: «Это самый испорченный ребенок на свете».
Я? Самый испорченный ребенок?
— И даже добавил: «Иногда мне кажется, что в результате нашего опыта на свет появился монстр».
— А чем я приводила в такой ужас родителей? — спрашивает Кассандра тихо.
— Во-первых, ты шантажировала их едой. Однажды отказалась есть мясное блюдо. Родители решили, что ты не любишь говядину. Но ты не хотела есть ничего. Родители взволновались. Ты заметила их тревогу и решила сыграть на этом. Чем меньше ты ела, тем больше они переживали и тем больше занимались тобой.
Чем меньше я ела, тем большее удовольствие вызывали редкие приемы пищи. Экономия слов увеличивает их магическое воздействие. Экономия еды увеличивает магическое восприятие вкуса.
— Ты очень похудела. Просто истаяла. Родители не знали, что делать, чтобы пробудить в тебе аппетит.
Филипп Пападакис пристально смотрит на Кассандру.
— Сын-беглец, дочь, страдающая анорексией, — вот какие результаты дали эксперименты номер двадцать три и двадцать четыре.
Нельзя безнаказанно ставить опыты над мозгом ребенка. Мы с братом ни о чем их не просили.
— Когда ты чувствовала, что довела родителей до предела, ты соглашалась чуть-чуть поесть. До следующего перелома. Ты действительно поменялась с ними ролями: приемом пищи или отказом от нее ты вознаграждала или наказывала родителей.
Они любили тебя все больше и больше. Надо признать, что они страшно боялись потерять тебя.
Они чувствовали ответственность за то, что я не такая, как все.
— А чем сильнее они любили тебя, тем больше ты этим пользовалась. Целыми днями ты читала научно-фантастические романы, гуляла по лесу, о чем-то размышляла. Обед и ужин стали моментами дрессировки родителей. Ты поняла, насколько велика твоя власть над ними. О, ты была жестока. Очень жестока.
Я начинаю что-то вспоминать.
— Одна только вещь могла успокоить тебя. Оперная музыка. Ты стала экспертом по оперному пению. Ты знала всех музыкантов, всех певцов, все постановки. Когда ты услышала, что «Набукко» Верди будет исполняться у подножия пирамид, ты захотела туда поехать. Твои родители не любили оперу, еще меньше они любили путешествовать. Поездку было сложно организовать. Но ты опять, своим проверенным способом, надавила на них. Ты ничего не ела, пока они не согласились. Таким оказался твой последний каприз: Верди в Египте.
Кассандра опускает ресницы.
Господи! Они погибли из-за меня!
Неожиданно вся ее жизнь с рождения до тринадцати лет возникает перед ней. Мелькают бытовые сцены в родительском доме. Неясные лица из снов становятся четкими, у них появляются глаза, нос, улыбка.
Папа. Мама. «Я прежняя».
Она вспоминает себя в девять лет, слышит первые слова.
Она видит перед собой полную тарелку, замечает испуганные взгляды родителей.
Я держала их в своей власти.
Она видит себя на вилле, окруженной колючей проволокой.
Она видит себя в лесу, она вспоминает свое обостренное восприятие окружающей природы.
Я ощущала себя королевой мира, а родители казались мне рабами. Мой мозг обладал тогда огромными возможностями. Я не воспринимала мир, а руководила им.
Внутренний фотоальбом наполняется отчетливыми воспоминаниями.
Она слушает музыку.
Она требует поездку на оперу Верди.
Вместе с родителями она проходит таможню и садится в самолет, вылетающий в Египет.
Самолет приземляется, такси везет их в гостиницу, они надевают роскошную одежду и отправляются на спектакль.
Пирамида Хеопса.
Все рассаживаются, дирижер кланяется, поворачивается к оркестру, и начинается мощная, грозная, предвещающая трагедию увертюра «Набукко».
Звучат трубы.
Вступает хор.
Сама музыка предупреждала меня о трагедии, а я, ослепленная своим эгоизмом, ничего не видела. То, что было знаком, я воспринимала как произведение искусства. Все неистовство звуков говорило о приближении неминуемой смерти.
Гримаса искажает лицо Кассандры.
Она понимает причину случившейся с ней амнезии.
Я почувствовала свою вину, потому что привела родителей в то место, где они погибли.
Не в силах вынести груз такой ответственности, я забыла все, что произошло до того мгновения.
Пытаясь отомстить за родителей, ее направленный в будущее мозг сфокусировался на том, что убило ее семью: на терактах.
Теперь все части пазла встали на свои места.
Дыхание Кассандры становится прерывистым, она начинает задыхаться. Ее тело опять начинает руководить ее памятью. Ее охватывает тошнота, терзающая и переворачивающая все внутри. Страшное прошлое, о котором она хотела забыть, в один миг словно просыпается в ней.
Мой каприз убил родителей. Опера у подножия пирамид.
Кассандра становится на колени и исторгает из себя содержимое желудка. Свалка — идеальное место для этого. Все, что копилось и хранилось внутри ее, должно быть извергнуто. Никогда она не думала, что это будет настолько мучительно.
— Я — чудовище, — повторяет она между приступами тошноты. — Я — чудовище.
— Нет, — говорит Ким. — Ты просто такая же, как мы все. Человек со своими достоинствами и недостатками. Ты не виновата в том, что родители решили провести над тобой и братом эксперимент. Они сами начали играть с огнем. И огонь их погубил.
Ее снова мучает тошнота. Филипп Пападакис смотрит на нее с сочувствием:
— Ты хотела знать, кто ты. Теперь ты знаешь.
Я — чудовище. Я недостойна жить.
Искупление возможно для всех, кроме меня.
А мое преступление непростительно.
— Тебе лучше, Царевна? — спрашивает Ким Йе Бин с некоторой тревогой.
Закрыв глаза, она глубоко дышит. В ее мозгу возникает слово. Она произносит его, не раздумывая:
— Прощение.
— Что?
Вот единственное, что может успокоить бушующую во мне бурю. Прощение. Я прощаю своих родителей за то, что они, не спросив моего разрешения, провели надо мной научный опыт и сделали меня не такой, как все. Я прощаю своего брата за то, что он покинул меня. Я прощаю саму себя за то, что я привела родителей туда, где их убили. Я должна была произнести это слово. Мне не хватало умения прощать. Теперь узел развязан. Я прошу прощения, я тысячу раз прошу прощения.
Дым вокруг них поднимается к небу, рассеиваясь и образуя плоское призрачное дерево с множеством ответвлений.
Филипп Пападакис снимает противогаз и пытается дышать зловонным воздухом. Когда ему удается сделать вдох, он произносит:
— Кассандра, у меня для тебя подарок.
231
Я хочу спать.
Я устала, я так устала.
Я хочу впасть в спячку, как во времена, когда я была лисом.
Я хочу провести три месяца в теплой норе, не двигаясь, переваривая прошедший год.
Мне нужно три месяца, чтобы простить себе все зло, которое я причинила.
232
Это пакет, обвязанный красной ленточкой.
Я боюсь греков, дары приносящих.
Девушка колеблется, затем берет пакет и медленно развязывает ленту. Она снимает оберточную бумагу и открывает картонную коробочку.
Внутри лежат часы, очень похожие на ее часы вероятности.
— Эти часы тоже особенные. Весьма и весьма особенные.
Кассандра осматривает подарок со всех сторон.
Филипп Пападакис кивает:
— Они сообщают бесценную информацию… они показывают, и очень точно, сколько сейчас времени.
Девушка смотрит на циферблат с цифрами «12:12», обычное время суток, часы даже не дают информации о том, каков риск умереть в ближайшие секунды.
— Честно говоря, за период нашего знакомства, Кассандра, у меня создалось впечатление, что ты не живешь в режиме реального времени.
Я не живу в режиме реального времени?!
Она закрывает глаза, перед ней вспышками проносятся воспоминания о том, как она лежала в вагонетке, едущей к дробилке Молоха, как она выпускала стрелы из лука. Время начинает неожиданно идти вспять, она видит, как стрелы покидают тело врага и возвращаются к ней в руки, а затем — в колчан. Она видит время, бегущее назад.
То же самое происходит и с воспоминанием о катакомбах. Потревоженные ею скелеты Данфер-Рошро со стуком принимают первоначальное положение, а она, пятясь, опять углубляется в подземные коридоры.
Кассандра видит миг смерти брата. Тряпичная кукла вдруг, словно от порыва ветра, поднимается на крышу башни Монпарнас, Даниэль летит вверх, но вниз головой, бешено размахивая руками и ногами.
Пленка фильма раскручивается в обратную сторону. Перед ней проносятся бессвязные обрывки видений.
Она вспоминает сон о Париже будущего, она купается в Сене среди сине-оранжевых, плывущих хвостом вперед рыбок.
Инь Ян спасает ей жизнь, помогая вылезти из глубин кукольной горы.
Обитатели Искупления строят ей хижину. Составляющие домик части рассыпаются, четыре автомобиля, служащие опорами, опять укладываются на землю.
Бешеные собаки, окружившие ее кольцом, разбегаются. Она, пятясь, пролезает сквозь отверстие в ограде и оказывается на проспекте Жана Жореса.
Она бежит задом наперед, полицейская машина удаляется. Капли дождя отрываются от земли и взлетают в покрытое тучами небо.
Она бежит из школы «Ласточки». Она видит во сне взрыв на заводе ЭФАП.
…и я не живу в режиме реального времени?!
Теракт у пирамиды Хеопса. Тела убитых оживают, а огненный шар бомбы уменьшается и прячется в сумку. Музыка Верди звучит в ее ушах, идя от конца к началу.
Кассандра Катценберг видит виллу своих родителей. Ей девять лет, предметы и живые существа обретают для нее названия. Но вот названия исчезают, вещи, лишенные ярлыков, начинают существовать в виде цвета, объема, звука, пения, запаха.
Существо под названием «мама» становится просто безымянным воплощением любви. Затем наступает момент, когда, подойдя к зеркалу, Кассандра видит в нем чье-то незнакомое отражение.
Она вспоминает свое рождение, она возвращается в чрево своей матери и прячется в нем, как в убежище…
Она уменьшается в размерах и становится просто розовой клеткой. Она превращается в старика, лежащего в постели в Санкт-Петербурге. Из агонизирующего больного она становится мужчиной в полном расцвете сил. Затем — молодым человеком, затем — подростком, затем — младенцем. Еще одно возвращение во чрево и новое превращение в простую клетку.
Она видит все свои прошлые жизни — японского самурая, парфянского лучника, торговку овощами на финикийском рынке. Она видит себя первобытным человеком, видит себя млекопитающим, рыбой, инфузорией-туфелькой.
…и я не живу в режиме реального времени?!
Она смотрит вокруг себя новыми, широко открытыми глазами.
Мир словно приходит в движение. Это очень странное, почти неприятное чувство. Вместо человека, сидящего напротив нее, в воздухе плавает ярлычок с надписью: «Филипп Пападакис, директор школы, волосы с проседью, глаза синие, перстень с головой лошади».
Вместо корейца виден другой ярлычок: «Ким Йе Бин, юноша семнадцати лет, синяя прядь волос». У ног Кассандры лежит третий ярлычок: «Инь Ян, лис, самец», поодаль быстро перемещаются бесчисленные ярлычки, на одном из них она читает: «Крыса номер 103683». Прямо перед девушкой висит огромная надпись: «Облитая бензином горящая куча мусора», а повыше: «Зловонный дым».
Предметы и существа заменены названиями! Я могу не смешивать одно с другим. Благодаря произошедшим событиям мое сознание получило такую возможность:
Я МОГУ ОТДЕЛИТЬ ПРЕДМЕТЫ И СУЩЕСТВА ОТ ИХ НАЗВАНИЙ!
Какая чудесная способность.
Я уже не только я.
Ким уже не только Ким.
Мир уже не заключен в словах, его обозначающих.
Он словно обрел новую глубину.
Он гораздо больше делящих, кроящих, упорядочивающих, ограничивающих его слов.
Я обладаю новым, бесконечно ценным восприятием мира. Что там сказал Филипп Пападакис?
Я НЕ ЖИВУ В РЕЖИМЕ РЕАЛЬНОГО ВРЕМЕНИ? Я живу гораздо богаче!
Все накопившееся в ней напряжение словно разом спадает.
Кассандра хохочет. Очень громко. Ее безумный, беспричинный смех пугает окружающих. Она опускает голову, прячет лицо в ладонях и чувствует, как длинные волосы щекочут ее руки.
В этот освободительный миг ее наполняет какое-то новое чувство.
Она познала гнев, и это дает ей возможность познать радость.
Она счастлива оттого, что живет.
Она счастлива оттого, что ее окружают друзья.
Она счастлива оттого, что узнала наконец о том, каким было ее детство.
Она счастлива оттого, что создала проект спасения человечества.
Она счастлива оттого, что висящие в воздухе ярлычки заменяются настоящими людьми и реальными осязаемыми предметами.
Все хорошо. Я вернулась в игру. Жизнь прекрасна.
Вены девушки, во время приступа гнева залитые адреналином, захлестывает водопад эндорфина, взорвавшийся в ее мозгу.
Все с тревогой наблюдают за ней. Она смотрит на пепелище Искупления, и глаза ее заволакивают слезы, вызванные уже не грустью, а радостью.
Светлая влага становится зеркалом, в котором отражается весь мир.
233
А что же произойдет теперь?
234
Юноша и девушка входят в железную дверь. Они проходят вперед и останавливаются на крыше башни Монпарнас, в двухстах метрах над поверхностью земли. Ночь, мерцают звезды, и, как всегда на такой высоте, громко завывает холодный порывистый ветер. Кассандра наклоняется.