Я знал, что оно замыслило недоброе. Каждая багровая вспышка его безобразного тела лишь подтверждала это. Пустые выпуклые глаза, которые ни на миг не отрывались от меня, словно бы обволакивали тягучей холодной ненавистью, которой неведома пощада. Я направил свой моноплан вниз, чтобы уйти от него. И в тот же миг из этой несущейся по воздуху массы молнией вылетело длинное жало и точно плётка стегнуло машину по носу. Раздалось громкое шипение, потому что жало коснулось разогревшегося мотора, и огромное туловище мерзкой твари съёжилось, словно от неожиданной боли. Я ринулся в пике, но жало снова упало на моноплан, и пропеллер перерезал его – легко, как будто прошёл сквозь завиток дыма. Но сзади подкралось длинное, липкое, похожее на змею щупальце, обвилось кольцом вокруг пояса и потащило меня из фюзеляжа. Я стал отрывать его от себя, мои пальцы погрузились во что-то скользкое, клейкое, и на миг я освободился, но тут ещё одно щупальце обмоталось вокруг моего сапога и так дёрнуло за ногу, что я упал на спину.
Падая, я ухитрился выстрелить из обоих стволов дробовика, хотя и понимал, что это бесполезно, – всё равно что пытаться убить слона из игрушечного ружья, ведь нет у человека оружия, которое могло бы поразить эту гигантскую тушу. И всё же, хоть я не целился, мой выстрел оказался на удивление удачным: дробь прорвала оболочку одного из пузырей на спине твари, и пузырь с громким треском лопнул. Теперь я окончательно убедился, что был прав в своей догадке: да, эти огромные прозрачные пузыри надуты легчайшим газом, ибо гигантское, похожее на облако чудовище мгновенно начало валиться на бок, отчаянно извиваясь в попытках обрести равновесие, причём оно разевало свой белый клюв и щёлкало им в бешеной ярости. Но я уже был далеко – я ринулся на полной скорости вниз по предельно крутой кривой, пропеллер и сила притяжения несли меня к земле, как метеорит. Далеко позади виднелось тусклое багровое пятно, оно быстро уменьшалось и наконец растворилось в синем небе. Я цел и невредим выбрался из джунглей в небесах, где обитают грозные кровожадные чудовища.
Оказавшись вне опасности, я сбросил газ, потому что спускаться на третьей скорости с такой высоты – вернейший способ угробить машину. Я планировал с восьмимильной высоты, описывая плавную великолепную спираль: вот я достиг слоя серебряных облаков, потом попал в слой грозовых туч и, выйдя из него в проливной дождь, увидел землю. Подо мной был Бристольский залив, но в баке у меня оставалось немного бензина, и я пролетел двадцать миль на восток, а потом вынужден был сесть в полумиле от деревни Эшкомб. Там я купил у едущего мимо шофёра три канистры бензина и в десять минут седьмого мягко приземлился на моём собственном лугу возле дома в Дивайзе, совершив путешествие, из какого не вернулся живым ни один смертный, пытавшийся его предпринять. Я видел несказанную красоту высот, я испытал несказанный ужас: такая красота и такой ужас неведомы нам здесь, на земле.
Прежде чем представить миру своё открытие, я поднимусь туда ещё раз. Причина проста: я хочу не только рассказать о том, что видел, но и предъявить доказательства. Знаю, скоро за мной полетят другие и подтвердят истинность моих утверждений, и всё же я должен с самого начала добиться, чтобы мне поверили. Будет нетрудно поймать одну из этих сказочно-прекрасных радужных медуз. Плывут они по воздуху медленно, и моноплан с лёгкостью перехватит стаю на её неспешном пути. Вполне возможно, что в более плотных слоях атмосферы медуза растает, и я принесу на землю лишь горсть бесформенного студня. И всё равно этот студень будет вещественным доказательством моих открытий. Да, я поднимусь туда, хоть риск и велик. Этих багровых чудовищ, по видимости, не так уж много. Может быть, они мне и вовсе не встретятся. А встретятся – я сразу же ринусь в пике. Случись самое скверное, у меня с собой дробовик, и я знаю, куда…»
Дальше две страницы, к сожалению, отсутствуют. На следующей запись крупными корявыми разбегающимися буквами:
«Высота сорок три тысячи футов. Я больше никогда не увижу землю. Их три, и все они подо мной. Помоги мне Бог! Какой ужасной смертью я умру!»
Вот что написал в своём дневнике Джойс-Армстронг. Самого его после этого никто не видел. Обломки разбившегося моноплана были обнаружены в охотничьих угодьях мистера Бадд-Лашингтона, на границе между Кентом и Суссексом, в нескольких милях от того места, где нашли блокнот. Если расчёты несчастного авиатора верны и воздушные джунгли, как он их называл, действительно находятся только над юго-западной территорией центральных графств, то, судя по всему, моноплан унёс его оттуда на полной скорости, но эти омерзительные твари догнали его и сожрали в верхних слоях атмосферы над тем местом, где были найдены печальные останки. Какое жуткое зрелище: моноплан летит на огромной высоте, а под ним, не отставая ни на фут, скользят неведомые твари, навеки отрезая авиатора от земли, вот они начинают приближаться к своей жертве… нет, если об этом долго думать, можно сойти с ума. Я знаю, многие до сих пор потешаются, когда при них заходит речь о тех явлениях, которые я здесь описал, но даже закоренелые скептики вынуждены признать, что Джойс-Армстронг действительно исчез, и мне хочется, чтобы они задумались над словами из его дневника: «…эти записки объяснят, какую я поставил себе цель и какой смертью погиб, ища подтверждение своей догадке. Но только ради всего святого: никакой чепухи о несчастных случаях и тайнах небес!»
1913 г.Колченогий бакалейщик
Мой дядя, мистер Стивен Мейпл, был самым удачливым и в то же время наименее уважаемым представителем нашего семейства, так что мы толком не знали, радоваться нам его материальному благосостоянию или стыдиться его низменного занятия. Короче говоря, дядя был бакалейщиком и держал крупную торговлю в Степнее, имея самые разнообразные деловые связи – по слухам, не всегда безукоризненного характера – с людьми, занимающимися речными и морскими перевозками. Он занимался снабжением судов, торговал провизией, а если злые языки не врали, то кое-чем и ещё. Подобная деятельность, будучи, несомненно, прибыльной, имела и свои отрицательные стороны. В этом дяде пришлось убедиться, когда после двадцати лет процветания он сделался жертвой нападения одного из своих клиентов. Нападавший посчитал его мёртвым и оставил на месте преступления с тремя сломанными рёбрами и перебитой ногой. Последняя срослась так неудачно, что навсегда осталась на три дюйма короче здоровой. Нет ничего удивительного в том, что это событие внушило дядюшке отвращение к окружающей его обстановке. После суда, приговорившего его обидчика к пятнадцати годам каторжных работ, он отошёл от дел и поселился в глухой местности на севере Англии. Мы ни разу не имели от него вестей, даже когда умер мой отец (и его единственный брат), – ни разу, вплоть до того памятного утра.
Мать прочла письмо вслух:
«Если твой сын живёт с тобой, Эллен, и если он вырос таким крепким и сильным, каким обещал во время нашей последней встречи, пришли его ко мне с первым же поездом, как только получишь моё послание. Мальчик сам убедится, что служба у меня принесёт ему много больше, чем профессия инженера. А когда я покину сей мир – хотя, благодарение Господу, пока мне грех жаловаться на здоровье, – будь уверена: я не забуду сына моего родного брата. Станция называется Конглтон. Оттуда до поместья „Грета“, где я обосновался, около четырёх миль. Я пошлю двуколку к вечернему семичасовому поезду – это единственный, что останавливается здесь. Пришли его обязательно, Эллен. У меня есть веские причины желать присутствия племянника в моём доме. Давай не будем ворошить прошлое и забудем прежние обиды, если они были между нами. Если сегодня ты мне не поможешь, то как бы потом не пришлось горько пожалеть».
Мы сидели за столом с остатками завтрака и глядели друг на друга, недоумевая, что бы всё это могло означать, когда внизу зазвенел звонок, а вскоре появилась горничная с телеграммой в руке. Она была отправлена дядей Стивеном.
«Ни в коем случае Джон не должен сходить с поезда в Конглтоне, – так начинался текст. – Двуколка будет ждать вечерний семичасовой на следующей станции, которая называется Стеддинг-Бридж. Пусть он отправляется не ко мне домой, а на ферму Гарта – в шести милях от железной дороги. Там его будут ждать дальнейшие инструкции. Не подведите – больше мне надеяться не на кого».
– Вот уж действительно, – кивнула матушка. – Насколько мне известно, у твоего дяди нет ни единого друга на всём белом свете, да и не будет никто водить дружбы с таким человеком. Всю жизнь он был редкостным сквалыгой, и даже родному брату, а твоему отцу, так и не помог в трудную минуту, когда всего несколько фунтов могли бы его здорово выручить и спасти от краха. Не понимаю, почему я должна посылать ему на помощь моего единственного сына после всего, что было?
У меня, однако, на сей счёт сложилось другое мнение: меня влекли неизвестность и возможные приключения.
– Если я завоюю расположение дяди, он может помочь мне в моей профессиональной карьере, – возразил я, намеренно затрагивая самое уязвимое место в душе матушки.
– Никогда не слышала, чтобы Стивен хоть кому-нибудь помог, – с горечью промолвила она. – А к чему, скажи на милость, все эти выкрутасы: сойти с поезда не на той станции и отправиться не по тому адресу? Он наверняка вляпался в крупные неприятности и теперь желает выбраться с нашей помощью. Когда же он использует тебя, мой мальчик, он просто вышвырнет тебя вон, как проделывал это уже не раз. Если бы тогда он помог твоему отцу, кто знает – тот, возможно, остался бы в живых!
В конце концов мои уговоры возобладали. Как справедливо заметил я матери, мы могли многое приобрести, почти ничем при этом не рискуя. Да и к чему нам, бедным родственникам, без особой нужды раздражать богатого? Вещи мои были уже упакованы, а кеб ждал у дверей, когда принесли вторую телеграмму.
«Хорошая охота. Пусть Джон захватит ружьё. Помните: Стеддинг-Бридж, а не Конглтон».
Немного удивившись дядюшкиной настойчивости, я добавил к багажу футляр с ружьём и отправился навстречу приключениям.
Первая часть моего путешествия проходила по главному пути Северной железной дороги до Карнфилда, где берёт начало местная ветка, петляющая среди болот. Во всей Англии вы не встретите более сурового и вместе с тем более впечатляющего пейзажа. В течение двух часов за окнами вагона тянулась бесконечная холмистая равнина, местами переходящая в низкую каменистую гряду, изобилующую выходами наружу скальных пород. То там, то здесь крохотные коттеджи из серого камня внезапно сбивались в кучу, образуя деревни, но по большей части на протяжении многих миль не было видно ни жилья, ни других признаков человеческого обитания, за исключением немногочисленных овечьих отар, разбросанных по горным склонам. Местность навевала уныние, и на сердце у меня становилось всё тяжелее по мере приближения к концу путешествия. Но вот наконец поезд затормозил у небольшой деревушки Стеддинг-Бридж, где дядя наказывал мне сойти. Рядом со станцией ждала одна-единственная древняя двуколка. Я обратился к вознице – неотёсаному деревенскому парню:
– Вас прислал мистер Стивен Мейпл?
Малый глянул на меня с нескрываемым подозрением.
– Как ваше имя? – в свою очередь спросил он с таким ужасным акцентом, что я просто не берусь его передать.
– Джон Мейпл, – ответил я.
– Чем можете доказать?
Я уже занёс руку для удара, будучи не всегда сдержан по натуре, но вовремя спохватился, вспомнив, что парень, скорее всего, действует строго по дядюшкиным инструкциям. Вместо ответа я указал на ружейный футляр с монограммой.
– Да-да, всё правильно. Вы и вправду Джон Мейпл! – с облегчением воскликнул он, медленно, по буквам, прочитав мою фамилию. – Садитесь скорее, мастер, – путь у нас неблизкий.
Дорога была белой и блестящей, подобно большинству дорог в этой части страны, изобилующей меловыми отложениями. По обе стороны она была выложена низким бордюром из не скреплённых между собой камней. Дорога сильно петляла среди многочисленных болот и обширных торфяников, усеянных овечьими стадами и крупными валунами и полого спускающихся вниз к подёрнутому туманной дымкой горизонту. В одном месте крутой обрыв открывал вид на отдалённый участок покрытого свинцовой зыбью моря. Да и вообще, вся панорама выглядела настолько сурово, уныло и непривлекательно, что затея моя постепенно начала казаться мне куда более серьёзной и опасной, чем представлялась в Лондоне. Этот нежданный призыв о помощи от дядюшки, которого я никогда не видел и о котором не слышал ничего хорошего, связанная с ним спешка, упоминание о моих физических возможностях, нелепый предлог, под которым он вынудил меня захватить оружие, – всё это, вместе взятое, камнем ложилось на душу и заставляло поневоле подозревать нечто зловещее и таинственное в подоплёке предстоящего дела. Представлявшееся абсолютно невозможным в Кенсингтоне выглядело более чем вероятным здесь, среди безжизненных болот и первозданно-диких скал. Наконец, подавленный собственными мрачными мыслями, я повернулся к вознице с намерением задать тому несколько вопросов относительно дядюшки, но выражение его лица заставило меня мгновенно забыть об этом.
Он глядел не вперёд, на старого, медлительного гнедого мерина, не вбок, на дорогу, по которой мы ехали, – лицо его было повёрнуто в мою сторону, а взор устремлён назад, поверх моего плеча, и в нём отчётливо читалось острое любопытство пополам с тревогой, как мне показалось. Он занёс, было, плеть, чтобы подстегнуть лошадь, но тут же обречённо опустил руку, словно смирясь с мыслью, что любое подобное действие бесполезно. Невольно проследив направление его взгляда, я тоже увидел наконец, что же так взволновало моего кучера.
По торфянику бежал какой-то человек. Он бежал неуклюже, то и дело спотыкаясь и оскальзываясь на камнях, но дорога в этом месте изгибалась в петлю, и у бегущего была полная возможность срезать и перегнать нас. Мы как раз подъезжали к тому месту, куда был направлен бег незнакомца, когда тот перелез через каменную дорожную насыпь и остановился посреди дороги, поджидая коляску. Лучи заходящего солнца ярко освещали его загорелое, чисто выбритое лицо. Это был крупный мужчина, но со здоровьем у него, похоже, не ладилось: после не такой уж длинной пробежки он держался за грудь и тяжело, с присвистом дышал. Как только мы поравнялись с ним, я заметил в ушах незнакомца серьги.
– Скажи-ка, приятель, куда вы направляетесь? – окликнул он моего возницу; голос его звучал грубо, но не угрожающе, а скорее добродушно.
– К Перселлу, на ферму Гарта, – ответил парень.
– Тогда прошу извинить за задержку, – воскликнул незнакомец, освобождая дорогу. – Дело в том, что я думал, будто вы едете, куда мне нужно, поэтому и спросил – вдруг подвезёте.
Извинение его выглядело надуманно и неубедительно, так как в нашей двуколке не было места для третьего, но мой возница не был расположен выяснять отношения по этому поводу. Он молча подхлестнул коня и проехал мимо. Оглянувшись назад, я увидел, что незнакомец уселся на обочину и занялся набиванием трубки.
– Похоже, моряк, – заметил я.
– Да, мастер. До Моркамб-Бей всего несколько миль, – пояснил возница.
– Он вас чем-то испугал, – поинтересовался я как бы вскользь.
– Неужели? – сухо удивился он, но после долгой паузы сумрачно произнёс: – А может, оно и так.
Как я ни старался, мне не удалось выяснить причин страха моего спутника. Я засыпал его множеством вопросов, но малый оказался либо слишком туп, либо слишком умён, – во всяком случае, из его ответов я так ничего и не уяснил. Я обратил внимание, однако, что время от времени он беспокойно озирал окрестные торфяники, но на всей их обширной однообразно-бурой поверхности не было видно ни единой движущейся человеческой фигуры. Но вот в цепи лежащих впереди холмов образовалось некое подобие разрыва, и я увидел длинную приземистую постройку – естественный центр притяжения разбросанных по периметру овечьих стад.