– Ферма Гарта, – объявил мой спутник. – А вот и сам фермер Перселл, – добавил он, указывая на вышедшего из дома и остановившегося в ожидании на крыльце мужчину. Как только я сошёл с двуколки, он приблизился, и я смог его рассмотреть. На суровом обветренном лице выделялись светло-голубые глаза, а борода и волосы цветом напоминали сильно выгоревшую на солнце траву. В выражении лица хозяина фермы я заметил то же плохо скрываемое недовольство происходящим, что и у возницы. Их отрицательное отношение не могло быть направлено на мою персону, поскольку оба видели меня впервые. Отсюда автоматически следовал вывод, что популярность моего дядюшки среди обитателей здешних болот едва ли выше, чем в бытность его владельцем бакалеи в Степнее на Хайвей. – Вы останетесь здесь до наступления ночи, – сухо сказал он. – Таково распоряжение мистера Стивена Мейпла. Если желаете, могу предложить чаю с беконом и хлебом, других разносолов у нас не имеется.
Я страшно проголодался и поэтому с готовностью принял предложение хозяина, несмотря на откровенно грубый тон, каким оно было сделано. Во время еды в столовую вошли жена фермера и двое их дочерей, и я не мог не заметить определённого любопытства с их стороны. Было ли это связано с тем, что молодые люди – большая редкость в этой глуши, или мои попытки завязать беседу вызвали у дам расположение к гостю – как бы то ни было, вся троица отнеслась ко мне с неожиданным участием.
Начало смеркаться, и я заметил, что мне пора отправляться в поместье «Грета».
– Так вы твёрдо намерены идти туда? – опросила мать.
– Разумеется. Для этого я и проделал весь путь от самого Лондона.
– Между прочим, никто не мешает вам вернуться обратно.
– Но мой дядя, мистер Мейпл, ожидает меня.
– Ну что ж, никто не станет вас останавливать, раз уж вам так хочется, – вздохнула женщина и тут же замолчала, так как в комнату вошёл её муж.
Каждый новый инцидент только сгущал соткавшуюся вокруг меня атмосферу тайны и нависшей угрозы, но всё это выглядело так смутно и неопределённо, что при всём желании я был не в состоянии предугадать ожидающие меня опасности. Мне бы следовало задать доброй женщине вопрос напрямую, но её угрюмый супруг, словно почувствовав её симпатию ко мне, как нарочно, больше ни разу не оставил нас наедине.
– Пора двигаться, господин хороший, – произнёс он наконец, как только женщина засветила лампу на столе.
– Двуколка готова?
– Вам она не понадобится. Пойдёте пешком, – сказал он.
– Как же я найду дорогу?
– Уильям покажет.
Уильямом звали того паренька, что привёз меня со станции. Он уже ждал за дверью, взвалив на плечо мой багаж и футляр с ружьём. Я хотел задержаться ненадолго, чтобы поблагодарить фермера за оказанное гостеприимство, но тот разом пресёк мои излияния.
– Мне не нужна благодарность ни мистера Стивена Мейпла, ни кого-либо из его друзей, – заявил он с грубой откровенностью. – За всё, что я сделал, мне хорошо заплачено, а не было бы заплачено – так я бы и пальцем не пошевелил. Ступайте своей дорогой, молодой человек, и ни слова больше! – С этими словами фермер резко развернулся на каблуках и потопал обратно в дом, с силой захлопнув за собой дверь.
Уже совсем стемнело, и по небу медленно ползли тяжёлые чёрные тучи. Будь я один, сразу бы безнадёжно заблудился в торфяниках, едва выйдя со двора фермы, но мой проводник уверенно вёл меня за собой, шагая впереди по узеньким овечьим тропам, которые я при всём старании не мог разглядеть во мраке. То и дело с разных сторон слышалась неуклюжая возня сбившихся в кучу животных, но их самих в темноте невозможно было различить. Сначала Уильям шагал быстро и беззаботно, но постепенно снизил темп, пока наконец не начал передвигаться вперёд медленно и бесшумно, чуть ли не крадучись, словно ожидая в любой момент столкнуться с неведомой опасностью. Это гнетущее чувство надвигающейся угрозы вкупе с пустынной местностью и ночным мраком действовало на нервы гораздо сильнее, чем любая реальная опасность. Я начал теребить проводника вопросами, чтобы выяснить, чего же нам следует бояться, но тот внезапно застыл на месте, а затем потащил меня вниз по склону, в самую гущу какого-то колючего кустарника, росшего вдоль тропы. Он рванул меня за полы одежды с такой силой и настойчивостью, что я сразу же безоговорочно поверил в близость опасности и незамедлительно распростёрся рядом с проводником, замерев, как скрывающие нас кусты. Там было так темно, что я с трудом различал лицо Уильяма в нескольких дюймах от своего.
Ночь выдалась душной, и тёплый ветерок дул прямо нам в лица. Внезапно с порывом ветра до моих ноздрей долетел знакомый и домашний запах – запах табачного дыма. Вслед за тем на дороге возникло человеческое лицо, слабо освещённое тлеющим в трубке табаком. Всё остальное надёжно скрывала ночная тьма, и только это лицо, окружённое светящимся ореолом, словно плыло по воздуху в направлении нашего убежища. Нижняя часть его выделялась более чётко на фоне окружающего мрака, верхняя – слабее, плавно переходя за грань света и темноты. То было худое голодное лицо, от скул и выше сплошь усеянное веснушками, с голубыми водянистыми глазками и редкими неухоженными усиками. На макушке его обладателя красовалась фуражка с козырьком, и это было последней деталью, которую мне удалось разглядеть. Он прошёл мимо, тупо глядя прямо перед собой, а мы ещё долго лежали, прислушиваясь к удаляющимся шагам.
– Кто это был? – спросил я, как только мы поднялись на ноги.
– Не знаю.
Меня наконец разозлила постоянная уклончивость моего спутника.
– Тогда какого дьявола ты прятался? – спросил я грубо и без обиняков.
– Потому что мастер Мейпл так велел. Он сказал, что меня никто не должен видеть по пути, а если кто увидит, то он мне ничего не заплатит.
– Но ведь тот морячок на дороге тебя видел, не так ли?
– Верно, – признал Уильям. – И думается мне, он тоже из энтих.
– Из каких «энтих»?
– Из тех, что прячутся где-то на болотах. Они следят за поместьем «Грета», и мастер Мейпл сильно их напужался. Вот он, значитца, и велел мне держаться от энтих подале, ну а я, знамо дело, потому и запрятался.
Наконец-то я услышал нечто определённое! Теперь стало очевидно, что какая-то шайка угрожает дядюшке, и встреченный нами моряк принадлежит к ней. Второй – в фуражке, – скорее всего, тоже моряк и также член шайки. Мне вспомнилось едва не прикончившее дядю нападение на него в Степнее. Постепенно все детали головоломки начали вставать на свои места, но тут впереди за болотом затеплился огонёк, и проводник сообщил, что это и есть дядюшкино поместье. Оно лежало в низине меж торфяников, поэтому увидеть его можно было, только подойдя совсем близко. Ещё несколько шагов, и вот мы уже у дверей.
Сквозь забранное решёткой оконце пробивался свет лампы, но его было явно недостаточно, чтобы разглядеть в темноте весь дом как следует, поэтому у меня сохранилось только смутное впечатление чего-то длинного и очень просторного. Низкая дверь под козырьком навеса оказалась плохо подогнана к стоякам, и свет проникал изнутри со всех сторон сквозь широкие щели. Обитатели дома, однако, держались настороже. Как ни легки были наши шаги, нас услышали и окликнули ещё на подходе к двери.
– Кто там? – громко спросил кто-то за дверью тяжёлым басом. – Да кто там? Отвечайте! – почти без паузы зарычал тот же голос.
– Это я, мастер Мейпл. Я привёл того жентельмена, про которого вы говорили.
Что-то звонко щёлкнуло, и в двери открылся небольшой деревянный глазок. Несколько секунд наши лица освещал поднесённый изнутри к отверстию фонарь, затем глазок закрылся, загремели замки и засовы, дверь отворилась, и на фоне беспросветной темноты в жёлтом световом прямоугольнике дверного проёма обрисовался силуэт моего дяди.
Это был толстый низенький человечек с огромной шарообразной головой, почти полностью облысевшей, если не считать узкого венчика вьющихся волос по краям. То была великолепная голова, голова мыслителя, а вот обрюзгшее, мертвенно-бледное лицо могло принадлежать простому обывателю, так же как безвольный толстогубый рот и свисающие по обе стороны от него жировые складки. Светлые редкие ресницы постоянно находились в движении, отчего казалось, что маленькие заплывшие глазки беспокойно бегают по сторонам. Мать как-то говорила мне, что дядины ресницы напоминают ей мокриц. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в меткости её сравнения. Ещё я слышал, что в Степнее он перенял простонародный говор своих покупателей, и я теперь мучительно краснел от стыда за всё наше семейство, с трудом воспринимая на слух его чудовищный жаргон.
– Здорово, племянничек, – сказал он, протягивая руку. – Да входи же, входи скорее, парень, не держи так долго дверь открытой. Что ж, мать твоя вырастила большого сыночка, – честное слово, ей есть чем гордиться. Держи свои полкроны, Уильям, и можешь возвращаться назад. Вещи только не забудь оставить. А ты, Енох, забери-ка багаж мастера Джона да проследи, чтобы ему накрыли поужинать.
Закончив закрывать многочисленные запоры, дядя повернулся ко мне лицом. Только сейчас я обратил внимание на самую характерную особенность его фигуры. Полученные много лет назад увечья, как я уже упоминал, на несколько дюймов укоротили ему одну ногу по сравнению с другой. Чтобы скрыть этот недостаток, один из дядиных башмаков был снабжён толстенной деревянной подошвой, какие рекомендуют обычно в подобных случаях врачи-ортопеды. При ходьбе такое приспособление позволяло дядюшке почти не хромать, и только своеобразный звук: клик-кляк, клик-кляк – от чередования кожи и дерева на каменном полу служил постоянным напоминанием о его физической неполноценности. Подобно испанским кастаньетам, это цоканье непрерывно сопровождало его, куда бы он ни направлялся.
Просторная кухня с огромным очагом и резными ларями по углам свидетельствовала о том, что в былые времена этот дом был жилищем зажиточного фермера. Вдоль одной из стен было сложено множество упакованных и перевязанных коробок и ящиков. Обстановка была скудной и непритязательной, но на столе посреди помещения был накрыт для меня скромный ужин, состоящий из холодной говядины, хлеба и кувшина с элем. Прислуживал за столом пожилой слуга, такой же кокни, судя по акценту, как и его хозяин. Последний, пристроившись в углу, засыпал меня множеством вопросов, касающихся нашей жизни с матерью. Когда я закончил трапезу, дядя приказал слуге, которого звали Енох, распаковать моё ружьё. Я обратил внимание ещё на два старых ружья с изрядно заржавевшими стволами, прислонённые к стене рядом с окном.
– Наибольшая опасность грозит со стороны окна, – пояснил дядя звучным, раскатистым голосом, плохо вяжущимся с его коротенькой пухлой фигурой. – Двери в доме надёжные – без динамита их не вышибить, а вот окна никуда не годятся. Эй, ты что делаешь?! – внезапно завопил он. – Не стой на свету и пригибайся, когда проходишь мимо решётки.
– Чтобы не увидели? – поинтересовался я.
– Чтобы не подстрелили, мой мальчик. Вот в чём загвоздка. А теперь присядь рядом со мной на скамеечку, и я всё тебе расскажу, потому как вижу, что парень ты надёжный и доверять тебе можно.
Попытка дяди подольститься ко мне выглядела неуклюже и со всей очевидностью свидетельствовала о том, что ему во что бы то ни стало необходимо было как можно быстрее завоевать моё расположение. Я уселся рядом с ним. Дядя достал из кармана сложенный газетный листок. Это была «Уэстерн Морнинг-ньюс» десятидневной давности. Чёрным заскорузлым ногтем он отчеркнул нужный абзац, в котором сообщалось об освобождении из Дартмура заключённого по фамилии Элиас, которому сократили срок за то, что он встал на защиту одного из тюремных надзирателей, подвергшегося нападению каторжников во время работ в каменоломне. Всё сообщение занимало буквально несколько строк.
– И кто же он такой? – спросил я.
Дядя приподнял изуродованную ногу и помахал ей в воздухе.
– Вот его метка, – сказал он, – и за это же он получил свой срок. А теперь он откинулся из тюряги и снова точит на меня зуб.
– А за что, собственно, он «точит на вас зуб»?
– Он хочет убить меня, чёрт неотвязный! Я точно знаю, что он не успокоится, пока не отомстит. Такой уж это человек, племянничек. От тебя у меня нет секретов. Он считает, что когда-то я его здорово кинул. Для пущей ясности предположим, что так оно и есть. Ну а теперь он со своими корешками открыл на меня форменную охоту.
– А кто они такие?
Дядюшкин бас неожиданно сменился испуганным шёпотом.
– Моряки, – сказал он, непроизвольно оглядываясь. – Я знал, что они объявятся, как только прочитал газету. И точно – пару дней назад гляжу в окно, а там трое морячков стоят и глазеют на мой дом. Вот тогда я и отправил письмо твоей мамаше. Они нашли меня и теперь поджидают его, чтобы расправиться со мной.
– Но почему же вы не сообщите в полицию?
Дядя отвёл глаза в сторону.
– От полиции никакого толку не будет, – заявил он, – зато ты, мой мальчик, можешь здорово мне помочь.
– Что я должен сделать?
– Сейчас объясню. Я собираюсь уехать отсюда. Видишь эти ящики? Все мои вещи подготовлены, осталось только упаковать. В Лидсе у меня есть друзья, и там мне будет безопасней. Не то чтобы совсем безопасно, но всё же спокойней, чем здесь. Я рассчитываю отправиться туда завтра вечером. Если до тех пор ты не покинешь меня, клянусь – ты об этом не пожалеешь. Кроме Еноха, мне некому помочь, но ты не волнуйся – завтра к вечеру всё будет готово. К этому же времени мне обещали прислать телегу. Мы с тобой, Енох и тот мальчишка Уильям как-нибудь довезём вещи до Конглтонской станции. Кстати, вам никто не встретился в окрестностях?
– По дороге со станции нас остановил какой-то моряк, – ответил я.
– Ах, я так и знал, что они следят за нами. Вот почему я велел тебе сойти с поезда на другой остановке и отправиться сначала к Перселлу, а не сразу сюда. Мы в блокаде, да-да, в блокаде – это очень подходящее слово!
– Там был ещё один, – сказал я, – с трубкой.
– Как он выглядел?
– Худое лицо, веснушки, фуражка с…
Хрипло вскрикнув, дядя вскочил с места.
– Это он! Это он! Он явился наконец по мою душу! Прости, Господи, меня, грешника! – И дядя начал лихорадочно метаться по всему помещению, перемежая скрип кожи со стуком дерева по полу. Было что-то по-детски трогательное в его огромной, лысой, как шар, голове, и я впервые ощутил в душе порыв жалости к этому человеку.
– Бросьте, дядя, – произнёс я успокаивающим тоном, – всё-таки мы живём в цивилизованной стране. Есть, в конце концов, закон, который поможет призвать к порядку весь этот сброд. Позвольте мне завтра поутру съездить в окружной полицейский участок – и я ручаюсь вам, что очень скоро всё будет в лучшем виде.
Дядя отрицательно покачал головой.
– Он слишком хитёр и жесток, – сказал он. – Не случайно я вспоминал о нём каждое мгновение все эти годы, стоило мне только вдохнуть или выдохнуть. Это он поломал мне целых три ребра. У нас есть только один шанс: придётся бросить всё, что мы не успели упаковать, и завтра на рассвете сделать отсюда ноги. Великий Боже, что это?!
Сильнейший удар в дверь заставил задрожать стены и эхом разнёсся по всему дому. За ним последовал второй, потом третий. Казалось, будто кто-то молотит по ней закованным в броню кулаком. Дядя в отчаянии упал в кресло, я же схватил ружьё и бросился к двери.
– Кто здесь?! – возвысил я голос.
Никто не ответил, тогда я приоткрыл глазок и выглянул наружу. За дверью также никого не оказалось, но, случайно опустив глаза, я увидел просунутый в щель под дверью листок бумаги. Схватив его и поднеся к свету, я прочёл написанное энергичным почерком краткое послание:
«Хочешь спасти свою шкуру – положи их на крыльцо».
– Чего они хотят от вас, дядюшка? – спросил я, ознакомив его с текстом.
– Того, что они никогда не получат! – воскликнул он в отчаянном порыве отваги. – Никогда и ни за что, клянусь Всевышним! Эй, Енох! Енох! – Старый слуга тут же прибежал на зов.
– Послушай, Енох, – начал дядя, – всю жизнь я был для тебя добрым хозяином. Настало время, когда ты можешь отплатить за доброту. Готов ли ты рискнуть ради меня?
Моё мнение о дяде Стивене заметно повысилось, когда я увидел, с какой готовностью согласился старик. Какие бы чувства ни питали к дяде другие, этот человек, похоже, относился к нему с любовью.
– Оденешь плащ и шляпу, Енох, – напутствовал его хозяин, – и выскользнешь через заднюю дверь. Ты знаешь дорогу напрямик, через торфяники, до фермы Перселла. Скажешь ему, что на рассвете мне нужна будет его повозка, и пускай он сам придёт да пастуха прихватит. Либо мы выберемся отсюда, либо нам всем хана. Скажешь ему, Енох, что на рассвете я буду ждать его с десятью фунтами за работу. Не раскрывай чёрный плащ и двигайся медленно – тогда им тебя нипочём не засечь. А мы постараемся продержаться в доме до твоего возвращения.