Даже папа, жестикулируя для верности руками, громко выкрикивал знакомые ему ивритские слова, что-то объясняя доброжелательному хозяину дома, с помощью «великолепного» переводчика Лёвы и неважно, что муж Любы до сих пор так и не освоил, как следует иврита и разговаривал со страшными ошибками.
Вера слышала, что они оседлали любимую тему всех мужчин мира, уйдя в дебри международной и внутренней политики и улыбнулась, радуясь за отца, которому так в Израиле не хватало подходящих собеседников.
А, вот, в общении матерей не всё ладилось, как бы хотела девушка.
Её чопорная мама держалась крайне настороженно, не выказывая желания сблизиться, всячески игнорируя помощь с переводом дочерей, односложно отвечая на вопросы, старающейся быть учтивой, Гили, ничем не интересуясь у неё в ответ.
Сидя в сторонке, будущая тёща медленно цедила прохладный свежевыжатый сок, косо поглядывая на своего будущего зятя, который вызвался ознакомить Любу с домом, двором и пардесом.
Старшая сестра Веры, не в пример маме, держалась запросто с намечающимися родственниками, а особенно с Галем. Она не стесняясь задавала бесконечные вопросы парню, успевала залазить во все углы по ходу продвижения по довольно-таки немалой территории особняка и было хорошо видно, что она от визита получает истинное удовольствие.
Вера, в свою очередь, волновалась до такой степени, что не замечала никого и ничего вокруг, кроме пытливых и злых глаз матери.
Она то бледнела, то краснела, а от расшалившихся нервов покрывалась, не свойственно для неё, обильным потом.
Беспокойство у неё ещё вызывала беспардонная сестра, Вера опасалась, как бы она не нанесла Галю душевные раны, влезая в глубины его ещё не до конца сформированного восприятия жизни из инвалидной коляски.
Атмосфера вокруг в миг преобразилась, когда один за другим стали подъезжать старшие сыновья Гили с Абрамом со своими шумными семьями с большим выводком детворы разных возрастов, с криками, смехом и плачем заполнивших весь двор, дом и пардес.
Невестки Гили выходили из машин, держа в руках противни, кастрюли, огромные блюда, коробки и коробочки и мигом завалили кухню приготовленными ими к празднику угощениями.
Вера вместе с другими молодыми женщинами накрывала скатертями длинный стол на веранде, расставляла посуду, лёгкие закуски и напитки и времени на переживания уже не осталось.
Как она в этот момент была благодарна Любе, которая быстро освоилась с будущей роднёй, легко переговариваясь, смеясь над шутками, и, каждый раз, вовремя перемещала маму в нужном направлении, не давая ей возможность сидеть в стороне с надутым видом.
С невероятным шумом все многочисленные гости, наконец, стали размещаться за праздничным столом, и Вера к своему удивлению увидела сидящих рядом с Абрамом папу с Лёвой с кипами на головах.
Отец Галя так и не удосужился переодеться, хотя Вера слышала, как его об этом просила Гиля, но тот только отмахнулся, мол, сойдёт.
Когда все расселись, Абрам поднялся на ноги и пододвинул к себе поближе тарелки с нарезанными яблоками и мёдом.
Все присутствующие, глядя на стоящего на ногах серьёзного главу семейства, постепенно притихли.
Абрам скороговоркой произносил молитву и все от мала до велика в нужном месте вторили — аминь!
Прозвучали последние слова молитвы, хозяин макнул кусочек яблока в мёд и пожелав всем счастливого сладкого года, начал трапезу этим традиционным к еврейскому Новому году угощением.
За столом было шумно, весело и чувствовалось, что все от общения между собой получают истинное удовольствие, кроме, конечно, мамы Веры, которая явно изнывала от скуки, тяготилась шумом и не одобрительно смотрела в сторону мужа, который единственный из мужчин до сих пор оставался за столом в кипе, опрокидывая рюмку за рюмкой виски, щедро подливаемому ему Абрамом.
Насытившиеся гости передвинулись в группы по интересам и вели оживлённые беседы.
Подвыпившие мужчины окружили Абрама и о чём-то жарко спорили, щедро отравляя воздух сигаретным дымом.
Среди них Верин папа и Лёва чувствовали себя вполне в своей тарелке, потому что отец и братья Галя уделяли им повышенное внимание, не спеша, разъясняя суть спора или аргумента, призывая их к высказыванию своего мнения по тому или иному вопросу.
Видя, что мама вот-вот может психануть и впасть в истерику, Вера подошла к ней и позвала прогуляться по посёлку, и как ни странно та, с удовольствием приняла её предложение.
Выйдя за ворота особняка, они повернули в одну из сторон, двигаясь вдоль дороги, утопающей по обочинам в яркой зелени и цветах.
Не было слышно шума машин, а только там и здесь из домов или открытых веранд слышался стук посуды, голоса разговаривающих на повышенных тонах людей и громкий заразительный смех.
— Дочь, а тебе не кажется, что живущие в этом посёлке люди, выглядят намного менее воспитанными наших деревенских мужиков и баб в Белоруссии?
— Мама, мне трудно об этом судить, потому что здесь совсем другая страна, другие обычаи и порядки, у этих людей совсем другое воспитание, взгляд на культуру и поведение.
— Ага, твой будущий свёкор даже не удосужился натянуть на себя брюки, так и уселся за праздничный стол чуть ли не в трусах, не говоря уже о том, какое уважение он оказал своим видом будущим сватам, культура!
Вера не стала реагировать на последнее замечание матери, потому что и ей этот факт показался абсолютно обескураживающим.
Мать не унималась:
— Ещё молитву читал, а сам тут же после неё сигарету в рот сунул и кипу снял.
Вера молчала, а мать продолжала неистовствовать.
— Обычаи, традиции и порядки говоришь, самое главное, что он эту шапочку шута твоему папе напялил на башку, нашёл правоверного еврея.
— Мама, но ведь это, действительно, просто традиция, не надо так болезненно реагировать.
— Да, чёрт с ними с их традициями, ты лучше скажи, как собираешься жить в браке со своим инвалидом?
Ведь ему нужно всё подать, подвезти, отвезти, приготовить еду, помыть за ним посуду, помочь управиться в душе, и чёрт знает, что, надо сделать, крутись возле него целый день, а в постели как? На себя что ли втягивать?
Вера молчала.
Ей было, что ответить матери, но зачем, всё равно не поймёт, да и для себя она уже уяснила и выработала по отношению к словам и поступкам злопыхательной родительницы определённый стереотип поведения и мышления.
Разошедшаяся мать, тем временем, не унималась:
— Ну, скажи, для чего тебе это надо, красивая, умная, без пяти минут дипломированный специалист, на богатство что ли позарилась?
Так на него, как я заметила и без тебя претендентов предостаточно.
Ты же сама скоро станешь инженером, будешь зарабатывать хорошие деньги и ухажёров вокруг тебя закрутиться немереная туча.
У нас с твоим папой есть, где тебе жить на первое время, да и средствами можем уже оказать помощь, зачем тебе связывать свою жизнь с человеком, за которым пожизненно придётся ухаживать…
— Мама пора возвращаться обратно, мы уже далеко с тобой зашли, а вам скоро уезжать.
— Ты не хочешь ничего мне ответить?
— Нет, не хочу, потому что всё равно не поймёшь или поймёшь не так, как всё обстоит на самом деле.
— Конечно, мама у тебя дура…
— Нет, не дура, просто ты не хочешь видеть дальше своего носа, или видишь всё в искривленном зеркале, а спорить с тобой и в чём-то убеждать мне не хочется, пусть время нас рассудит или расставит всё по местам.
Да, чтобы для тебя потом не было сюрпризом — как ты знаешь, третьего ноября у нас с Галем свадьба.
Мы с ним уже купили квартиру в новом доме в Тель-Авиве, после свадьбы переезжаем на новое место жительства, и скорей всего, с декабря Галь начнёт работать в секретной службе ШАБАКа.
— ШАБАК, это что, артель для инвалидов?
— Мама, дай мне, пожалуйста, досказать, последнее, что я хочу довести до твоего сведенья — ШАБАК, чтобы ты знала, это спец. служба, которая борется в нашей стране с бандитами всякого толка, кстати, там служит моя Наташка.
Но, я не об этом тебе хотела сказать — у моего жениха нет ног, но у него есть крепкие руки, сильное тело, открытая голова и прекрасная душа!
У многих других молодых людей и половины от этого нет.
Вера резко отвернулась от матери и стремительно двинулась в сторону особняка, кишащего весёлыми гостями.
К отъезду будущих сватов, Гиля собрала для них в пардесе свежие фрукты и с помощью, улыбающейся довольной Любы устраивала раздутые пакеты в микроавтобусе.
Люба, завидев приближающуюся маму и Веру, подбежала к младшей сестре и повисла у неё на шее:
— Верка, родня у тебя будет класс — все такие дружные, весёлые и совсем не жмоты.
В будущем когда у вас будут подобные посиделки, зови, мы с Лёвочкой с радостью примем приглашение.
И шёпотом:
— Мама, я вижу, достала тебя окончательно или пощадила?
Не давая Вере ответить:
— Ой, Верка, легче родить, чем её выдержать, она с годами становится не сносной, то это ей не так, то другое.
Недавно меня начала учить экономить — варенье варить, огурцы засаливать, всякие там лечо-смечо готовить… больше мне делать нечего, как заготовками заниматься, мы, что олим хадашим (новоприбывшие)?!
Можно подумать, мы для этого сюда приехали, чтобы компоты закатывать и капусту квасить?!
Любина шутливая скороговорка несколько улучшила Вере настроение после крайне неприятного разговора с мамой.
— Любаша, я очень рада, что тебе здесь понравилось, как и то, что нашла общий язык с роднёй Галя…
Сестра перебила:
— Ой, я тебе самое главное не сказала, твой Галь супер-мужик, я от него без ума, такой вежливый, умный и внимательный, моему Лёве до него, как до луны, кроме, как работать, пожрать и поспать возле телевизора, его теперь ни на что не хватает.
Скоро забуду, как мужчина во время секса пахнет, пора уже любовника заводить.
— Люба угомонись, дай мне хоть с папой попрощаться, я с ним за сегодняшний вечер и двумя словами не перекинулась.
Девушка подбежала к двери автомобиля, в которую рассерженная мама подпихивала не совсем трезвого мужа.
— Папуля, до свидания!
Вера через руку матери чмокнула отца в щёку.
— Верунечка, солнышко, какой замечательный приём, какие замечательные люди…
Мать фыркнула.
— Налили бы ещё рюмку, так вообще лучше их на свете было не сыскать.
Вера стояла возле дороги, глядя вслед микроавтобусу, и слезинки медленно катились, по побледневшим от расстройства, щекам.
Гиля сзади обняла её за плечи.
— Не бери так близко всё к сердцу, не расстраивайся, моя девочка, мы не всегда понимаем своих детей, а они часто не слушаются своих родителей, но вы должны быть к нам снисходительными, памятуя о том, что у вас тоже будут дети.
Гиля вытерла ладонью слезинки на щеках Веры.
— Будьте лучше нас, научитесь думать, как они — ваши будущие детки, возможно, тоже вас не булут понимать.
Вера уткнулась лицом в плечо женщины.
— Почему, ну, почему, мне с тобой так просто и хорошо, а с мамой с ранней юности не могу найти общего языка?
Признаюсь, честно, только ради папы я её терплю и поддерживаю с ней отношения.
Гиля вздохнула и молча повела девушку во двор, обнимая за плечи.
Галь с отцом сидели за неубранным столом, пили кофе под сигарету и вели неспешную беседу.
Абрам поднял на подошедших к столу женщин глаза:
— Дочка, почему глаза на мокром месте?
И не дав ответить:
— У тебя классный папа, с таким человеком я бы на любое опасное задание пошёл!
Вера благодарно улыбнулась будущему свёкру и начала вместе с Гилей прибирать со стола оставшуюся после кофе и чая посуду.
Когда было всё убрано, девушка склонилась над Галем и поцеловала его в щёку:
— Галюш, поговорим завтра, я очень устала, и хочу сейчас побыть одна, надеюсь, ты не возражаешь?
Парень похлопал её по руке и всмотрелся в печальные глаза.
— Спокойной ночи, моя хорошая, завтра всегда бывает лучше после не очень хорошего сегодня, отдохни и разберись в своих мыслях, я тебя очень люблю.
Сон никак не хотел приходить к девушке, с головы не выходили слова мамы, больно ранившие её душу.
Она включила настольную лампу и положила на грудь толстый блокнот с её исчёрканными страницами готовыми стихами и черновиками.
Незаметно для себя углубилась в образ нового стихотворения, которое постепенно вытеснило из её дум едкие слова матери.
Пусть горькая печаль не возвратится
Опавшую листву — печаль огню предам,
Сгребу и подожгу, горите листья…
Дым едкий в синеве растает без следа…
Пусть горькая печаль не возвратится.
Сквозь дебри неудач пройдём, нам не впервой,
Не оцарапав душу в кровь об прутья.
Сгорит в огне печаль опавшею листвой,
Что б счастье к нам могло опять вернуться…
Нежданная печаль остынет, как зола.
Разгонит ветер пепел серых будней…
Вновь звёздами в ночи любимые глаза,
Сияя в темноте, меня разбудят…
Глава 10
Наступил октябрь и стремительно полетел вперёд, отсчитывая на еврейском календаре день за днём нового года.
После Суккота (праздник шалашей), на пятнадцатое октября, как раз в годовщину приезда Веры в Израиль, была назначена свадьба Наташи с Офером.
Как выяснила Вера у Наташи, спешка со свадьбой была вызвана тем, что подругу по долгу службы срочно отправляли в длительную командировку в Чили, где она будет представителем Израиля при еврейском центре в этой южноамериканской стране.
В связи с этим, Офер, проработавший больше десяти лет в полиции, был вынужден уволиться и перейти на службу в ШАБАК, чтобы вместе с Наташей уехать в Южную Америку.