Стахурский достал короткую трубку, набил ее крупно нарезанным табаком.
— Впервые вижу такой, — сказал Прохоров.
— Я выращиваю три сорта табака, перемешиваю их и курю. Если у вас есть трубка, могу предложить, но предупреждаю, смесь крепкая.
Он прикурил, выпустил тугой шар дыма.
— Человека того зовут Викентий Сичкарь. Он при поляках соседом моим был. Вернее, его отец. Мастерская по ремонту авто и мото. Варшавский патент.
— Почему варшавский? — спросил Олег.
— Так надежнее. Гродно было окраиной панской Польши. Поэтому магазины были краковские, пиво лодзинское, а у Сичкаря мастерская варшавская. Так и жили при тех порядках. Нищий край, копеечная коммерция да жандармы польские. Так вот, у того Сичкаря сын Викентий был. Большой, знаете, оболтус. Из гимназии его выгнали за неуспеваемость, и он целыми днями на мотоциклах и машинах из папашиной мастерской гонял. А когда произошло воссоединение, он первым шофером такси в городе стал. Отец умер, мастерскую национализировали, а он работал. Перед самой войной попал ко мне в больницу с воспалением легких. Тяжелый случай оказался, но я его выходил. Так что война его на больничной койке застала, а там и фашисты пришли. Я его из виду потерял. Только в сорок втором является ко мне в больницу в форме вспомогательной полиции. Я не выдержал и сказал, что зря его вылечил. Он смутился и говорит: пан доктор, я в строительной фирме «Гильген» служу, а там порядок такой, все шоферы через полицию оформлены.
— Зачем он приходил?
— Смешно сказать, лекарства мне немецкие продавал. Тогда всякая сволочь спекулировала, воровала… Страшное время было.
— А потом?
— Потом, — Стахурский вновь разжег погасшую трубку, — потерял я его из виду. Говорили, что с немцами ушел, будто осудили его. Сгинул. А тут является. Пьяный, старый, раздрызганный какой-то.
— Зачем он приходил?
— Будете смеяться, просил у меня справку, будто он партизанам лекарства доставал. Представляете, решил примазаться к светлому делу. Я, конечно, отказал. Вот тут-то он и начал кричать, что, мол, одни по лагерям сидели, а другие чистенькие. Исповедовался спьяну. Но я ему сказал — иди к ксендзу, он грехи отпустит.
— Так что же он все-таки сказал, Казимир Францевич?
Уходил старик от точного ответа, не по умыслу, просто не на том сосредоточивал свое внимание. Олег понял, что пора вмешаться.
— Вспомните как можно точнее эту часть разговора.
— Вы знаете, и Игорь Александрович меня об этом просил. Прекрасный человек, интересный писатель…
Опять разговор начал плутать, как слепой в лесу.
— Что вам сказал Сичкарь? — резко, словно выстрелил, спросил Прохоров.
Масельский укоризненно посмотрел на него.
— Что? — напрягся Стахурский. — Он сказал, что знает человека, который работал на немцев, и будто у него есть знакомая женщина, отбывшая ссылку за пособничество. Она о нем говорила.
— Он, Сичкарь, назвал фамилию этого человека?
— Нет. Да я ему и не поверил бы. Пьяный он был, злой. В таком состоянии чего не наплетешь.
— Где сейчас живет Сичкарь?
— В Петропавловске, в Северном Казахстане. Работает там таксистом.
— Вы сказали об этом Бурмину?
— Да. Он прямо из Гродно полетел туда.
Вот и сложилась цепь. Славный старик Стахурский, врач-подпольщик.
— Спасибо вам, Казимир Францевич, мой коллега оформит сейчас некоторые формальности, что поделаешь, слово к делу не пришьешь. — Олег улыбнулся.
Он успокоился. Была цепь. Сложилась она. Прочно скрепились звенья. Первое — Стахурский, второе — Сичкарь, третье — женщина, четвертое — убийца.
Он закурил, отошел от стола. Сквозь деревья на углу дома просматривалась крупная буква "М".
— Толя, а что это за буква?
— Магазин «Мясо». Точно Бурмин написал. Наблюдательный был человек.
Эх, Бурмин, Бурмин! Ну, старику простительно. Восемьдесят человеку все-таки. Внимание рассеянное. Да и не поверил пьянице. А ты? Зачем полез один? Зачем? И вдруг он вспомнил еще один абзац из повести. «Нельзя оскорблять человека недоверием. Еще хуже оскорблять подозрением. Поэтому и приходится говорить с десятками людей, собирать по крупицам Истину».
Значит, Истина. Ей честно служил Бурмин. Ради ее торжества он не делился ни с кем своими подозрениями. Истина — единственная религия, которую он исповедовал, садясь за письменный стол. Только она могла вершить суд. И он нашел ее. Только кто-то узнал об этом. Но как? Значит, убийца из окружения Бурмина.
Потом они ушли. Попрощались со славным стариком, покинув эту странную комнату.
— Жаль, что уезжаете, — вздохнул Масельский, — поехали бы за город. Поговорили бы кое о чем.
Они ехали к аэропорту по дивно зеленым улицам Гродно. Тенистым и тихим. И жалели искренно, что так мало побыли здесь.
Но в Москве, возможно, жил убийца. Он пока еще ходил по улицам, возможно, работал, здоровался с соседями. А возможно, он готовил новое убийство, чтобы прервать цепь, с таким трудом сложенную Наумовым. И мысль эта не давала ему покоя.
Прощаясь у трапа, Олег сказал Масельскому:
— Толя, вы бы старика поберегли.
— Думаешь?…
— Да. В архиве Бурмина были адреса.
— Мы его сегодня же в Луно увезем.
— А что это?
— Районный центр.
— Прекрасно. Кстати, свяжись с Казахстаном и позвони нам, как там Сичкарь.
— Что-то ты, брат, разволновался?
— Нет, Толя, просто противник у нас опасный.
— Сделаю.
Они крепко пожали руки друг другу. Еще одна встреча, еще одна разлука. Но было нечто большее, чего не могли разрушить ни время, ни расстояния. Профессиональная солидарность людей. Даже незнакомых между собой.
И снова аэропорт. Машина. Дежурный старшина при входе в управление. Знакомый кабинет.
Олег только успел повесить китель в шкаф, как появился довольный Леня Сытин и положил на стол фоторобот.
С глянцевой бумаги на Наумова глядело лицо в кепке, больших темных очках, с прямым носом, поджатыми губами, усами, чуть опущенными книзу, массивным подбородком. Нет. Никаких ассоциаций не вызывало у него это лицо, в муках рожденное в свидетельской памяти. Никаких.
— Хорош, ничего не скажешь! Никитину показывал?
Леня кивнул.
— Ну и что?
— Сказал — немедленно заклишировать. Чтобы по всему городу висел.
И Наумов понял задумку полковника. Это же был ход. Пусть несколько прямолинейный, но ход. Вполне возможно, что убийца увидит объявление о розыске. Начнет нервничать. А следовательно, совершит ошибку.
— Когда повесят фотографию?
— Обещают к завтрашнему утру.
— Я по дороге в дежурную часть заходил. Вот вам сообщение:
"Москва ГУВД Мособлисполкома
УУР Наумову.
Сичкарь работает в такси. ОУР ГОВД Петропавловска обещал поддержку. ОУРУВД Гродно Масельский".
— Боря, — Олег подошел к Прохорову, — возьми машину, слетай к Архипову, покажи это сооружение. А потом в прокуратуру, передай следователю материалы по Гродно.
Он протянул ему фотографию.
Олег посмотрел на календарь. До приезда Лены осталось два дня. Не успеет он вернуться из Казахстана, не успеет.
— Слушай, Боря, я завтра улечу. Сколько пробуду в Петропавловске, неизвестно, а через два дня Лена прилетит.
— Ты номер рейса знаешь?
— Она должна позвонить завтра.
— Вот и прекрасно, — обрадовался Прохоров, — я сегодня домой смотаюсь, а завтра опять у тебя на боевое дежурство.
— Спасибо.
— В данной ситуации такое положение устраивает обе стороны, — многозначительно провозгласил Прохоров и поехал на сорок второй километр, на дачу к генералу Архипову, а затем в прокуратуру.
Оставшись один, Олег вновь мысленно возвращался к разговору со Стахурским, потом взял его объяснение, перечитал. Жаль, что он, как и Бурмин, не расспросил старика подробнее о времени оккупации. Бурмину были нужны детали, а ему тем более. Например, что это за фирма «Гильген», почему там должны были работать только служащие полиции? Да и что это за организация — Русская вспомогательная полиция? Конечно, Олег знал слово «полицай». Оно, как каинова печать, стояло на всех тех, кто изменил Родине. Но он воспринимал это слово чисто эмоционально. А для разговора с Сичкарем необходимо знать организацию этой службы, требования, которые предъявили оккупационные власти к поступающим на работу, ее функции.
А зачем он ломится в открытую дверь? Живет же в Москве чудный человек Сергей Петрович Брозуль. Он же просил звонить, обещая любую помощь.
Олег полистал записи, нашел нужный телефон, он начинался с цифр 292 — значит, Сергей Петрович живет где-то рядом.
Олег набрал номер. Мужской голос ответил сразу, словно ждал звонка.
— Да?
— Сергей Петрович?
— Да.
— Добрый вечер, вас майор милиции Наумов Олег Сергеевич беспокоит.
— Слушаю вас, Олег Сергеевич.
— Сергей Петрович, я хочу воспользоваться вашим любезным предложением и напроситься к вам в гости для консультации.
— Жду. Прекрасно, что зайдете именно сейчас, у меня два моих друга, вы их наблюдали на похоронах. Мой адрес — проезд Художественного театра, дом 2, квартира 7. Жду.
— Буду через пятнадцать минут.
Олег уже подошел к двери, как в спину зазвонил, словно выстрелил, телефон.
— Наумов.
— Олег, это Минаев.
Наумов узнал голос начальника уголовного розыска из Химок.
— Ты чего, Вася?
— Олег, тебе к нам приехать надо.
— Зачем, родной? У тебя день рождения?
— Да я не шучу. Сычев пришел.
— Валентин, что ли? Напои его чаем, Вася.
— Олег, дело очень серьезное. Ты знаешь, я бы не стал тебя беспокоить по пустякам. Он хочет говорить только с тобой.
Наумов посмотрел на часы. Вот же прыжки и гримасы жизни.
— Присылай машину через час пятнадцать к Центральному телеграфу.
— Будет.
Олег положил трубку, запер кабинет. Вот же странный до чего человек этот, Валька Сычев. Несколько лет назад Наумов брал его за разбойное нападение, работал с ним трудно, долго, но увидел главное: не все еще для парня потеряно.
А через года два получил из колонии письмо, в котором Сычев просил помочь его престарелой матери.
С письмом этим Олег пошел к начальнику политотдела. Полковник Шишканов прочел, подумал и сказал:
— Надо помочь. Кто знает, возможно, и вернем его людям.
Полковник позвонил в райком партии, попросил принять Наумова.
Секретарь райкома — милая, совсем молодая женщина выслушала Олега и спросила:
— А вы кем Сычеву приходитесь?
— Я его арестовывал.
Она долго, внимательно смотрела на Олега, потом подняла трубку телефона, позвонила в горкомхоз, и вопрос был немедленно решен.
Прощаясь, она улыбнулась:
— Ко мне со всякими просьбами приходили, но с такой… Я думаю, что вы правильно сделали. Воспитание добротой — очень сильное средство. Теперь буду следить за судьбой этого человека.
А полтора года назад Валька Сычев утром дождался Олега у входа в управление.
— Все, начальник, старому крышка. Устраивай на работу.
Олег устроил. Сычев хорошо работал, не пил, женился. Звонил Олегу регулярно, рассказывал новости. И вот надо же.
Только подходя к дому Брозуля, Олег вспомнил, что забыл снять оружие. Тяжелая кобура покровительственно похлопывала его по боку. Замотался он и совсем забыл о пистолете. Но ничего, идет в дом к старому солдату.
Брозуль открыл ему дверь, улыбнулся гостеприимно.
— Проходите, Олег Сергеевич, проходите.
Был он в сером нарядном костюме, с наградными колодками на пиджаке. Он мельком, но понимающе глянул на китель Наумова. И, видимо, остался доволен. Разбирался старый солдат в государственных отличиях. Разбирался.
— А у меня друзья. Лунев и Субботин. Вы их на кладбище видели. У нас сегодня день несколько необычный. Сорок лет назад мы случайно встретились. Не поверите. В магазине, карточки совместно отоваривали. Оказалось, в одном районе живем. С тех пор, кроме официальных праздников, мы и нашу встречу отмечаем.
Они прошли в комнату. За столом с легкой закуской сидели Лунев и Субботин.
— Ну вот, новый гость в дом, новая радость.
— Садитесь с нами, — улыбнулся Субботин, — разделите трапезу скромную.
Спиртного на столе не было, и хозяин пояснил:
— Празднуем чаем. Возраст, свое отпито. Но если хотите?
— Не могу, служба, — развел руками Олег.
— Ну, сами решайте. Садитесь.
Олег сел, оглядел комнату. Нормальная хорошая мебель, две картины на стенах, ничего лишнего, броского, кричащего. Видимо, в семье Брозуля культа вещей не существовало.
— Так какое у вас ко мне дело? — спросил Сергей Петрович.
Олег рассказал.
— Так, хорошо, что нас здесь трое. Думаю, каждый внесет нечто свое в мой рассказ. Поясняю, что такое вспомогательная полиция.
Сразу было видно, что Брозуль был человеком военным. Объяснял он точно, без лишних деталей, даже друзьям его нечего было добавить.
— Теперь о филиале строительной фирмы «Гильген». Это по епархии Михаила Михайловича. Я думаю, он вам лучше объяснит.
— Вы слышали такое наименование «Зондерштаб-Р»? — пристально посмотрел на Олега Субботин.
— Нет.
— Правильно. Мало кто у нас знает об этой службе. Она и скрывалась под вывеской строительной фирмы «Гильген». А на самом деле — одно из подразделений абвера. Причем специальное, ориентированное на борьбу с подпольщиками и партизанами. У вас есть время?
— Вот с этим плохо.
— Хорошо, сделаем иначе, давайте ваш домашний телефон, я кое-что зачитаю вам.
Олег назвал телефон.
— Только я сегодня поздно буду дома.
— Ничего, — засмеялся Субботин, — у меня уже началась старческая бессонница, позвоню вам после нуля.
— Прекрасно, я к этому времени точно буду.
— Судя по телефону, вы живете в центре?
— Да, в Малом Козихинском.
— Слушайте, в доме пять там мой дружок жил, Степан Кириллович Левин.
— Отец Женьки Левина?
— Точно.
— Я напротив живу в доме десять, а в пятом теперь какой-то шараш-монтаж.
— Олег Сергеевич, — спросил молчавший до этого Лунев, — вы не могли бы нам сказать, найден убийца или нет?
— К сожалению, все рассказать не могу. Но одно скажу. Был в Гродно. Как говорят в романах, вышел на след. Завтра утром улечу в командировку, вернусь, и, думаю, убийца будет найден.
— Молодец, майор, по-нашему. — Субботин вскочил. — Нас поставите в известность?
— Обязательно! А теперь простите, мне пора.
Субботин и Брозуль проводили Олега до дверей. Спускаясь по лестнице, Наумов вдруг понял, что его мучило. Усы. Михаил Михайлович Субботин носил усы, правда, немного не такие, как на фотороботе.
Олег даже остановился у дверей подъезда. Мысленно примерил на Субботина кепку и очки. Так и сел в машину в некотором душевном смятении.
Валька Сычев сидел на скамеечке у РУВД и курил. Вид у него был злой и независимый. Олег постоял, посмотрел на него. Ах, Валька, Валька, вечно какие-то фокусы. Не до него было Наумову, совсем не до него.
— Привет, Валя! — Олег подошел, сел рядом.
— Привет, начальник, — глубокомысленно и мрачно ответил Валька Сычев, имевший в той, теперь уже далекой, жизни кличку Сыч.
— Ну, какой я тебе начальник? Забудь ты это, как сон.
— Я бы забыл, да кое-кто напоминает. Неужели опять начали таскать Вальку? Есть такая манера у некоторых оперативников: что случись, выстраивают версии с учетом «уголовного» прошлого даже тех, кто стал нормально жить.
— Наши напоминают? — устало спросил Олег.
— Нет, не ваши, а наши.
И что-то вновь сработало внутри, и усталость как рукой сняло.
— Кто?
— Бур.
— Аникин Колька? Он же сидит?
— Бежал.
Ах, Валька, Валька, ты и не знаешь, какой подарок сделал. Николай Аникин, опаснейший рецидивист, человек, дошедший до самого края, готовый в любую минуту пролить человеческую кровь, может быть обезврежен. Три судимости, второй побег за плечами пятидесятидвухлетнего человека.
— Он когда у тебя был?
— В шесть. Вещи оставил.
— Что оставил-то, Валя?
— Чемодан. В нем два костюма новых, ботинки да двадцать маслят.
— Патронов, Валя, патронов. Отучайся ты от языка этого дикого. Он у тебя вместе с прошлой жизнью канул. Нет его больше. Когда он придет?
— Сказал, утром. Зовет меня на дело завтра. Грозит иначе и меня и Люську на ножи. А она ребенка ждет.