— Ты думаешь, мы поступаем правильно? — спросила я. — Что бы ни происходило между нами, это может положить конец нашей дружбе.
Он аккуратно взял мой подбородок большим и указательным пальцами и приподнял мое лицо.
— Мы долго к этому шли, Корина. Мне нравилось быть твоим другом, но я наконец признался себе, что хочу большего, и я не могу продолжать притворяться, что это не так. Не проси меня вернуться назад.
Его откровенность заставила меня снова начать искать спасительную пуговицу. Мой инстинкт говорил мне уйти от этой сложной темы, сделав любую из сотни вещей, которую я обычно делала в таких ситуациях, например, послать воздушный поцелуй и загадочно уйти, не отвечая, но я чувствовала себя безоружной. В прямом смысле слова. Все, что оставалось в моем арсенале, — это откровенность.
Я глубоко вдохнула:
— Я не знаю, готова ли я к этому.
Он сделал шаг вперед и обнял меня. Даже в скучном костюме священника он потрясающе пах. Пуговица рубашки была так близко, что пришлось скосить глаза, чтобы она не расплывалась.
— Никогда не узнаешь, пока не попробуешь, и я думаю, что ты готова к гораздо большему, чем ты считаешь.
Глаза заболели, и пуговица расплылась.
— Откуда ты знаешь? И почему ты знаешь, а я нет? — Знаю, это прозвучало мрачновато, но я ничего не могла поделать с собой.
Он наклонился и поцеловал меня. Его губы были мягкие, теплые и дразнящие. Я издала звук, подозрительно похожий на мурчание.
— Нечестно, — сказала я, улыбаясь.
Я слегка выгнула спину, чтобы посмотреть на него. Он был серьезен.
— Когда ты начала говорить о Николасе, я понял, что на этот раз это не просто временное увлечение. Я знал, на этот раз все иначе.
Я подняла брови:
— Да? Ты знал?
— Да, знал. И я решил, пришло время изучить, что же происходило между нами под поверхностью. Чего, как мы притворялись, не было. Я понял, что не хочу, чтобы ты хотела Николаса. Я хотел, чтобы ты хотела меня. — Уголок его рта чуть приподнялся. — Вот почему я согласился поехать на этот уик-энд с тобой. Я должен был сделать что-то, чтобы это произошло.
Я недоверчиво посмотрела на него:
— То есть ты говоришь, что у тебя был план, хотя даже у меня его не было?
— Что-то в этом роде. — И он улыбнулся мне.
Той самой улыбкой «попалась», которую я так хорошо знала.
Мне стало неуютно, я не любила быть пешкой в чьей-то игре. Я развернулась и пошла прочь.
— Не играй со мной в эти игры, — сказала я через плечо.
Адам шел на шаг позади меня, но я продолжала смотреть прямо перед собой.
— Я не играю с тобой в игры. То, что я чувствую к тебе, — настоящее. И вообще, не тебе читать мне лекции про игры с людьми.
Я повернулась к нему:
— Это не то! Я не… Они никогда не… — Я не могла закончить предложение. Не могла сказать ему, что это было совершенно на другом уровне в моей маленькой сумочке трюков. То, что делала я, было безобидно и весело. Игры, в которые играл Адам, могли причинить боль. — Так не пойдет! Мы уже ссоримся.
Он внимательно посмотрел на меня:
— Не делай этого, Корина. Все может получиться…
— Это все слишком. Двадцать четыре часа назад мы были просто хорошими друзьями. Лучшими друзьями! А теперь ты просишь меня определиться со всем своим будущим. Ты просишь слишком многого!
Адам покачал головой:
— Я не прошу вечности! Просто один шанс.
Я почувствовала, как подкатывают слезы, и похлопала себя по лицу, не позволяя им упасть.
— Это уже отравляет нашу дружбу! А она нужна мне. Ты единственный человек в моей жизни, кому я могу… — Доверять.
— Продолжай, Корина. Скажи это слово. Всего одно слово. Это не так сложно.
Я сглотнула. Слезы пытались найти альтернативный способ вырваться наружу — по горлу и через нос. Я снова помотала головой.
— Я не уверена, что это то, чего я хочу, — только и смогла пробормотать я.
Он попытался прикоснуться ко мне, но я отшатнулась еще дальше назад, заметив, как напряглась его челюсть, когда я сделала это.
— А я больше не могу притворяться, что дружбы для меня достаточно. Я лгал себе и тебе слишком долго. Может, все произошло слишком быстро, и тебе нужно время. Подумай обо всем, а не просто реагируй, и, когда решишь, чего ты хочешь, найди меня. — Он повернулся и ушел, опустив плечи и голову.
Мы собрались в гостиной в три. Я не села с Адамом.
Он не обиделся, как сделала бы я. Он говорил с остальными гостями, участвовал в обсуждениях, но время от времени смотрел на меня, и все внутри меня становилось тяжелым. В его глазах не было осуждения или обвинения, никакого давления. И мне становилось только хуже, потому что мне хотелось стряхнуть с себя апатию, но я никак не могла найти способ это сделать.
Потрепанный детектив вернулся и изложил нам ситуацию, суммировав свои и наши собственные допросы. Каждая подсказка была разъяснена и выложена на длинном кофейном столике в центре комнаты.
Я слушала вполуха, но мысленно занималась похожим. Сортировала. Обозначала. Вспоминала. Моя память собиралась откопать каждую странную маленькую деталь. Я не помню, чтобы запоминала это, но они все были там, аккуратно разложенные и отсортированные, точно как улики детектива…
То, как Адам всегда оберегал и защищал меня, даже когда мы еще были в начальной школе. Как справедлив и добр он был, когда мы выросли, несмотря на все мои интриги. Этот игривый блеск в его глазах, когда мы спорили, словно он наслаждался им только потому, что говорил со мной.
После общих воспоминаний пошли более конкретные. Четкие и быстрые.
Мрачность его взгляда, когда он стоял в дверях и слушал мои извинения после той роковой вечеринки. Как он впервые встретился с Николасом. Как он глубоко вдыхал, обнимая меня, словно никак не мог надышаться моим запахом.
Это все фрагменты. И больше ничего. Но когда я складывала их, то напрашивался только один вывод.
Адам любил меня. Уже давно. И я не уверена, что кто-то из нас действительно знал об этом.
Я сидела на диване, уставившись на пластмассовый пистолет на кофейном столике, и пыталась понять, что это значило, что я чувствую из-за этого. Но я была ошеломлена. Перегружена. Испугана.
Мой взгляд упал на его лицо. Он смеялся с Иззи над какой-то нелепой теорией, которую она выдвинула, его улыбка была широкой, и ямочки на щеках были глубокие, и вдруг я почувствовала, словно падаю. Не мягко парю, а падаю под действием гравитации так быстро, что весь воздух из легких исчезал, и я не могла сказать ни слова. Мне было холодно и страшно.
А потом я достигла дна чего-то, куда я падала. Но вместо отвратительного шлепка последовал взрыв тепла и света. Он пронесся по моей груди, пока иголки не пронзили пальцы на руках и ногах, пока кончики волос не приподнялись.
Наконец шоры упали с моих глаз.
Я встала, покачиваясь, мой рот шевелился, глаза были широко раскрыты. Люди перестали разговаривать и посмотрели на меня.
— Это ты, — сказала я Адаму через комнату. — Это все время был ты.
Он замолчал на середине предложения, и наши взгляды встретились.
Слева раздался грубый голос детектива.
— Вы официально обвиняете? — спросил он.
Я молча кивнула. Как я могла отрицать это?
Это был он. Кекс моей мечты.
Я любила своего Лучшего друга.
Я любила Адама Конрада.
Глава 10
Лихорадка
Признания Корины
Можете не верить, но иногда я захожу слишком далеко.
Следующие двадцать минут были хаосом. Все разговаривали, находили оставшиеся ниточки в той тайне, которую мы пытались раскрыть. Меня несколько раз хлопали по спине и поздравляли с отличной работой, но я почти не замечала всего этого.
Я наконец-то разобралась. Но я не была умной. Я была очень-очень глупой. Все подсказки были разложены передо мной, и мне всего лишь следовало отвлечься от самой себя на то, чтобы они провели меня к выводу. Но я этого не делала. Что это говорило обо мне как о человеке?
Сейчас я четко видела, почему мирилась с его постоянным подтруниванием. Почему он был частью меня. И мне понадобилось всего лишь двадцать лет, чтобы это понять.
Очень, очень глупо.
Глупо не видеть этого. Глупо позволить этому случиться. Не раскрывать глаз, думая, что так безопаснее, я стала только еще более уязвимой.
Джос и Луиза суетились вокруг Адама, спрашивая его, как он сумел дурачить всех целые выходные. Даже Николас пожал ему руку. Потом они захотели узнать его мотивы. Выяснилось, что мой предполагаемый брат — брат? Ха! — обнаружил, что его любимая сестричка — плод связи его дяди и его матери. Покойный лорд Сазербай в последние месяцы стал очень сентиментален, стал жалеть о том, что отказался от отцовства, и заговорил об изменениях в завещании. Гарри боялся за Констанцию, старался защитить молодую женщину, которая самозабвенно хотела провести жизнь, помогая другим, от скандала, который может помешать ей сделать это. Какое миссионерское сообщество отправит незаконнорожденную дочь известного ловеласа за моря в качестве примера христианской добродетели? Гарри действовал из-за любви, ярости и мести.
Я очнулась от своего изумления.
— Когда ты узнал, что это ты? — спросила я у Адама.
— Я знал с самого начала… почти. — Он беспечно пожал плечами, но его взгляд остался изучающим. — Это было в моем втором конверте, в том, который мы получили сразу после убийства.
Я ускользнула, пока все еще обсуждали разгадку, под предлогом того, что мне нужно упаковать вещи, которые больше были не нужны.
Иззи была достаточно щедра, чтобы предложить одежду, которую она приобрела, ее владельцам, и большинство гостей решили ее оставить. Я собрала вечерние наряды, которые никому не пригодились, и убедилась, что они все развешаны или упакованы правильно для поездки домой. Покончив с этим, мне еще надо было разобраться с запасными вещами. Лишние вещи возвращались со мной в «Сундучок Корины», где они снова окажутся на вешалках.
Я вешала замечательное красное вельветовое платье, когда услышала мягкий стук в дверь своей спальни.
Влюбленные люди же должны радоваться при мысли о своих возлюбленных, да? Тогда почему же адреналин запускал мой рефлекс «дерись или убегай»? Я посмотрела в окно. Если я не хотела лезть вниз по двухсотлетней водосточной трубе, у меня не было выбора.
Вместо того чтобы прокричать свое разрешение войти, я прошла по комнате и со скрипом приоткрыла дверь, почти целиком прячась за ней. Мои глаза расширились. Там стоял не Адам, а Николас.
— Я могу войти? — спросил он очень серьезно.
Я отступила и открыла дверь. Он прошел и, после секундного замешательства, закрыл ее за собой.
— Что-то не так? — спросила я.
Николас перестал быть угрюмым, и его лицо тут же озарилось самой красивой улыбкой, которую я когда-либо видела у мужчины. Такая улыбка, от которой, несомненно, подкашивались колени бесчисленных светских красавиц. И она была еще более разрушительна оттого, что была искренней. Но тем не менее мои колени были в полном порядке.
— Я хотел поблагодарить вас, — сказал он и, заметив мои приподнятые брови, добавил: — За все, что вы сделали в эти выходные.
Я нахмурилась:
— Я не так много сделала, кроме того, Иззи мне заплатила. Это моя работа.
— Нет, не только это, — искренне сказал он. — За то, что вы так замечательно относитесь к Иззи. — Онпомолчал, посмотрел на закрытую дверь и понизил голос: — Я знаю, что она производит впечатление непробиваемой…
Один уголок моего рта приподнялся. Было очевидно, что, несмотря на ее странности, он очень любил свою сестру.
— У Иззи много друзей, я думаю, здесь больше подойдет слово «паразиты», которые крутятся вокруг нее и трясут из нее деньги… — Он посмотрел на свои ботинки. — Стыдно признаться, но, когда я впервые встретил вас, я думал, вы тоже одна из тех людей, которые пользуются щедростью и общительностью сестры. Я ошибался.
Теперь пришла моя очередь посмотреть на ботинки. Я была виновна в этом, или, по крайней мере, с этого я начинала. Я снова подняла глаза и заметила, что он внимательно смотрит на меня.
— Вы доказали, что я не прав, и сделали гораздо больше.
У меня нет привычки останавливать кого-нибудь, когда он осыпает меня комплиментами, но о какой девушке он говорил? Стыдно признать, но я не была на нее похожа. Я сначала думала о себе, а потом уже о других.
— Нет, — пробормотала я, — по-моему, вы не понимаете.
Николас снова улыбнулся:
— Думаю, я прекрасно понимаю.
Я повернулась к кровати, где разложила красное платье, и подняла его. Мне нужно были сделать что-то, чтобы скрыть румянец на своих щеках.
— Очень красивое платье, — сказал он.
— Да.
Я принесла сумку для одежды и стала складывать в нее платье.
— Может, вы захотите надеть его однажды вечером… если согласитесь поужинать со мной?
У меня не было слов. Николас Чаттертон-Джонс приглашает меня на свидание? Правда?
Но вот только я не была уверена, что та девушка, которая так долго мечтала об этом приглашении, все еще существует в своем иллюзорном мире. Что же мне с ней делать теперь?
— Ну так что? — Николас кивнул в сторону вешалок. — Вы, я, красное платье и столик на двоих в следующую субботу?
Наступило неловкое молчание, и, должно быть, он прочел смущение на моем лице, мне действительно надо что-то с этим делать, потому что он улыбнулся:
— Я опоздал, да?
Я прикусила губу и взяла следующую деталь одежды, но ничего не сказала. Я еще не была готова принять свои чувства к Адаму, не говоря уж о том, чтобы признаваться кому-то в них. Хотя это не имело значения. Мое выразительное лицо сказал все за меня. Николас склонил голову, как сделал бы старомодный джентльмен, снимающий шляпу перед женщиной, и отправился к двери.
— Позвоните мне, если передумаете…
В воскресенье вечером Адам отвез меня домой и помог донести чемодан до входной двери. Уходя, он сказал:
— В четверг я уезжаю в Малайзию, для последних штрихов в проект отеля.
Я моргнула и улыбнулась:
— Как долго тебя не будет?
— Две недели.
Я кивнула. Не потому, что я соглашалась с чем-то, а потому, что я должна была сделать что-то.
— Как хорошо, — добавила я, после того как долго трясла головой.
— Поехали со мной. Может, немного времени наедине — это как раз то, что нам нужно?
Звучало разумно. Настолько разумно, что моя кожа зачесалась. Я схватилась за край двери.
— Это не совсем правильно, разве нет? Тебе больше не нужно времени.
Несколько секунд он молчал, а потом подтвердил мои самые большие страхи:
— Я хочу, чтобы ты была в моей жизни, Корина.
Будущее. Череда долгих нескончаемых дней. Бесконечность, в которой мы состаримся и устанем друг от друга. Я не хотела когда-нибудь уставать от Адама, и этого никогда не случится, пока мы будем оставаться друзьями.
Я приняла нейтральное выражение:
— Я всегда буду в твоем будущем, Адам. Не важно, что случится между нами.
Его челюсть чуть выдвинулась вперед, и он облизал губы. Я знала, что в моей интонации и телодвижениях он прочел «отвали». На самом деле я рассчитывала на это. Я не хотела произносить это вслух.
Самое ужасное, что, если бы я попросила, он бы сделал это. Он всегда ставил мои желания — мои нужды — выше собственных. К сожалению, я была напугана, и оказалось, я не такой уж хороший человек.
— Ты пытаешься сказать мне, что не видишь, как все между нами переменилось?
Я вскинула руки в воздух.
— Вчера мы были просто хорошими друзьями. Теперь все встало на голову. Я не хочу, чтобы меня подгоняли. Я хочу свободно принимать свои собственные решения.
— То есть ты хочешь все контролировать.
— Нет! Это неправда.
— Нет, правда.
Он зашел в квартиру, и я повернулась и пошла в гостиную. Если мы снова собирались спорить, то уж лучше делать это наедине. Мои соседи снизу и так считали меня очень странной.