Доктор посмотрел на сестру.
— Раз нужен, значит, дадим. А, Клавдия Николаевна?
— Надо дать, конечно.
Доктор выписал рецепт.
— Он ведь редко бывает, — сказал он. — Съезди в двадцать седьмую. Знаешь где? Против кинотеатра «Прибой». Там может быть.
— Спасибо. — Максим пожал руку доктору и чуть не вылетел на крыльях из кабинета — так легко и радостно сделалось.
В двадцать седьмой яда не было.
Максим подал рецепт и затаив дыхание смотрел на аптекаря.
— Нет, — сказал тот и качнул седой головой.
— Как «нет»?
— Так, нет.
— Так у меня же рецепт… Вот же он, рецепт… Вот же он, рецепт-то!
— Я вижу.
— Да ты что, батя? — с таким отчаянием сказал Максим. — Мне нужен этот яд.
— Так нет же его, нет — где же я его возьму? Вы же можете соображать — нет змеиного яда.
Максим вышел на улицу, прислонился спиной к стене, бессмысленно стал смотреть в лица прохожих. Прохожие все шли и шли нескончаемым потоком… А Максим все смотрел и смотрел на них и никак о них не думал.
Потом еще одна мысль пришла в голову Максиму. Он резко качнулся от стены и направился к центру города, где жил его брат.
Квартира у Игната премиленькая. На стенах множество фотографий Игната; и так и эдак сидит Игнаха — самодовольный, здоровый, — напряженно улыбается.
Максима встретила жена Игната, молодая крупная женщина с красивым, ничего не выражающим лицом. Привстала с тахты…
— Здравствуй, Тамара, — поздоровался Максим.
— Здравствуй.
Максим сел в кресло, на краешек.
— Ты что, не работаешь сегодня? — спросила Тамара.
— Отпросился, — откликнулся Максим, доставая сигареты. — Можно я закурю?
— Кури, я сейчас окно открою.
С улицы в затхленький уют квартиры ворвался шум города.
Максим склонился руками на колени.
— Ты чего такой? Заболел?
— Нет. — Максим распрямился. — У тебя знакомых аптекарей нет? Или врач, может?..
— Н-нет… А зачем тебе?
— Мать у нас захворала. Надо бы змеиный яд достать, а его нигде нету. Весь город обошел — нигде нету.
— А что с ней?
— Радикулит, гад такой.
— Нет у меня таких знакомых. Может, у Игната?..
— Он скоро приедет?
— А он не уезжал никуда.
— Как?.. А мне мать написала…
— Они хотели ехать… в Болгарию, кажется, а потом отменили. Он там сейчас — в цирке.
— Я тогда пойду к нему. — Максим встал.
— Ты что-то не заходишь к нам?..
— Да все некогда… Ну, пока.
— Господи, Максим!.. Я совсем забыла сказать: мы же завтра домой едем. Туда — к вам.
— Да?
— Конечно.
Максим долго стоял в дверях, смотрел на Тамару.
— У нас Степан пришел, — к чему-то сказал он.
— Это который в тюрьме был?
Максим улыбнулся.
— Он один у нас…
— Ну да, я понимаю. Он пришел, да?
— Ага, пришел. А вы когда едете?
— В восемь, кажется.
— Я, наверно, успею проводить.
— Приходи, конечно, — разрешила Тамара.
— Ну пока — до завтра.
— До свиданья.
Игнат
Вахтер в цирке поднялся навстречу Максиму.
— Вам к кому?
— К Воеводину Игнату.
— У них репетиция идет.
— Ну и что?
— Репетиция!.. Как «что»? — Вахтер вознамерился не впускать.
— Да пошли вы! — обозлился Максим, легко отстранил старика и прошел внутрь.
Прошел пустым, гулким залом.
На арене, посредине, стоял здоровенный дядя, а на нем, одна на другой, — изящные, как куколки, молодые женщины.
— Але! — возгласил дядя. Самая маленькая женщина на самом верху встала на руки. — Гоп! — приказал дядя. Маленькая женщина скользнула вниз головой.
Максим замер.
Дядя поймал женщину. И тут с него посыпались все остальные.
Максим подошел к человеку, который бросал в стороне тарелки.
— Как бы мне Воеводина тут найти?
Человек поймал все тарелки.
— Что?
— Мне Воеводина надо найти.
— На втором этаже. А зачем?
— Так… Он брат мой.
— Вон по той лестнице — вверх. — Человек снова запустил тарелки в воздух.
Игнат боролся с каким-то монголом. Монгол был устрашающих размеров.
— Э-ээ… Друг ситцевый! — весело орал Игнат. — У нас так не делают. Куда ты коленом-то нажал?!
— Сево? — спросил монгол.
— «Сево, сево!» — передразнил сердито Игнат. — На душу, говорю, наступил! Дай-ка я тебе разок так сделаю… Монгол взвыл.
— А-а!.. Дошло?
Игнат слез с монгола.
— Максим!.. Здорово. Ну, иди погуляй пока, — сказал он монголу. — Я с брательником поговорю. Здоровый, бугай, а бороться не умеет.
— Неужели ты его одолеешь? — усомнился Максим.
— Хошь, покажу?
— Да ну его. Игнат, я письмо получил из дома…
Пошли в уборную Игната.
— …Але! — возвещает дядя на манеже. — Гоп! — Маленькая женщина опять бесстрашно скользит вниз.
Человек с испитым лицом бросает вверх тарелки и поет под нос (для ритма, должно быть):
Какой-то шут гороховый кричит в пустой зал:
— А чего вы смеетесь-то? Чего смеетесь-то? Тут плакать надо, а не смеяться. Во!
— Ну, как они там? Я ж еду завтра к ним! — вспомнил Игнат.
— Мать захворала…
— Но? Что с ней?
— Радикулит. Степка пришел.
— Пришел? Ну, это хорошо. А отец как? Верка…
— Игнат, надо достать змеиного яда. Матери-то. Я второй день хожу по городу — нигде нету.
— Змеиный яд… Это лекарство, что ли?
— Но.
— Тэк, тэк, тэк… — задумался Игнат. — Счас я отпущу своего чайболсана и пойдем ко мне. Попробую дозвониться до кого-нибудь.
Игнат ушел. Максим стал рассматривать фотографии брата на стенах. Их тут было великое множество — Игнат так, Игнат эдак: сидит, стоит, борется, опять стоит и улыбается в аппарат. Лента через плечо, на ленте медали.
— …Ну а ты как живешь? — вернулся Игнат. Стал одеваться.
— Ничо.
— Все на стройке вкалываешь?
— На стройке.
— Эхх… Максим, Максим…
— Ладно, брось про это.
— Чего «брось»-то? Чего «брось»-то? Жалко же мне тебя, дурака. Упрямый ты, Максим, а — без толку. Так и загнешься в своем общежитии!
— Загнусь — схоронишь. И все дело.
— Дело нехитрое. А ты лучше подумай — как не пропасть! Такой красивый парнина, а…
— На квартире жениться?
— Да не на квартире, а — нормально, чтобы не бегать потом друг к другу из общежития в общежитие. Что, Нинка — плохая баба?
— Для тебя, может, хорошая, для меня — нет. Вообще, не суйся в мои дела.
— Ох ты. Господи!.. «Дела»… Пошли.
Опять прошли пустым залом.
— Как жизнь, Савелий Иваныч? — покровительственно-снисходительно спросил Игнат у вахтера. Игната просто не узнать: в шикарном костюме, под пиджаком нарядный свитер, походка чуть вразвалочку — барин.
Вахтер заулыбался.
— Спасибо, Игнат Ермолаич. Хорошо.
— От это правильно! — похвалил Игнат.
Пошли к троллейбусу.
— Мне же тебе помочь охота, дура. Давай разберемся…
— Сам разберусь.
— Вижу, как ты разбираешься. Два года на стройке вкалывать, и все разнорабочим. Разобрался, называется, что к чему.
— Чем же моя работа хуже твоей?
— Ну, конечно, — научили. У тебя своя-то башка должна быть на плечах или нет?
Они разговаривают мирно, не привлекая ничьего внимания.
Сели в троллейбус.
Игнат оторвал билеты. Сели на свободное сиденье.
— Ведь тебе уж, слава те Господи, двадцать пять. А ты еще — ничем ничего: штанов лишних нету. Заколачиваешь девяносто рублей — и довольный. Устроился бы по-человечески — хоть вздохнул бы маленько. А то ведь на себя не похож стал. Я ж помню, какой ты в солдатах ко мне приходил — любо поглядеть.
Сошли с троллейбуса, пошли двором к подъезду.
— Там, глядишь, курсы бы какие-нибудь кончил… Жить надо начинать, Максим. Пора.
Стали подниматься в лифте.
— Я старше вас и больше вашего хлебнул. Поэтому и говорю вам… А вы — что Степан, что ты — упретесь как бараны и ничего слушать не желаете.
Приехали.
Игнат позвонил.
Открыла Тамара.
— Цыпонька! Лапочка!.. Что же ты сидишь-то? Я думал, у тебя тут дым коромыслом. Надо ж собираться в дорогу-то!
— А у меня все собрано.
— А подарки! Верке-то надо взять чего-нибудь. Давай, давай, а то магазины закроют, останемся на бобах. Быстро! Не скупись — платье какое-нибудь.
Тамара стала одеваться.
— Вот сапоги купил тяте! — похвалился Игнат. — Глянь. Обрадуется старик. А это шаль — матери… Она здорово хворает-то?
— Лежит. Ногу, говорит, к затылку подводит.
Игнат сел к телефону. Заговорил миролюбиво:
— Я хочу, чтоб Воеводины жили не хуже других. Что, мы у Бога телка съели, чтоб нам хуже других жить? Чтоб собрались мы, допустим, с тобой на праздник погулять, так не хуже разных там… Чтоб семьи были — все честь по чести. А то придешь — голодранец голодранцем, аж совестно…
— Если совестно, не якшайся, никто тебя не заставляет.
— Але! — заговорил в трубку Игнат. — Коля? Коль… у меня мать, оказывается, приболела… Ты бы не мог там достать змеиного яда… Ага. Ну-ка, поинтересуйся. Жду. Совестно, Максим, совестно — честно тебе говорю…
Максим резко встал и пошел к выходу.
— Куда ты?
Вместо ответа Максим крепко хлопнул дверью.
Так же решительно, как шел от двадцать седьмой аптеки, Максим пошел снова туда.
Подошел к старичку аптекарю.
— Я к вашему начальнику пройду.
— Пожалуйста, — любезно сказал аптекарь. — Вон в ту дверь. Он как раз там.
Максим пошел к начальнику.
В кабинете заведующего никого не было. Была еще одна дверь, Максим толкнул в нее и ударил кого-то по спине.
— Сейчас, — сказали за дверью.
Максим сел на стул.
Вошел низенький человек, с усами, с гладко выбритыми, до сияния, жирненькими щеками, опрятный, полненький, лет сорока.
— Что у вас?
— Вот. — Максим протянул ему рецепт.
Заведующий повертел в руках рецепт.
— Не понимаю…
— Мне такое лекарство надо. — Максим поморщился — сердце защемило.
— У нас его нет.
— А мне надо. У меня мать хворает. — Максим смотрел на заведующего немигающими глазами: чувствовал, как глаза наполняются слезами.
— Но если нет, что же я могу сделать?
— А мне надо. Я не уйду отсюда, понял? Я вас всех ненавижу, гадов!
Заведующий улыбнулся.
— Это уже серьезнее. Придется найти. — Он сел к телефону и, набирая номер, с любопытством поглядывал на Максима. Максим успел вытереть глаза и смотрел в окно. Ему было стыдно, он жалел, что сказал последнюю фразу.
— Алле! — заговорил заведующий. — Петрович? Здоров. Я это, да. Слушай, у тебя нет… — тут он сказал какое-то непонятное слово. — Нет?
У Максима сдавило сердце.
— Да нужно тут… пареньку одному… Посмотри, посмотри… Славный парень, хочется помочь.
Максим впился глазами в лицо заведующего. Заведующий беспечно вытянул губы трубочкой — ждал.
— Да? Хорошо, тогда я подошлю его. Как дела-то? Мгм… Слушай, а что ты скажешь… А? Да что ты? Да ну?..
Пошел какой-то базарный треп: кто-то заворовался, кого-то сняли и хотят судить, какого-то Борис Михалыча. Максим смотрел в пол, чувствовал, что плачет, и ничего не мог сделать — плакалось. Он крепко устал за эти два дня. Он молил Бога, чтобы заведующий подольше говорил, — может, к тому времени он перестанет плакать, а то хоть сквозь землю проваливайся со стыда. А если сейчас вытереть глаза, значит, надо пошевелиться и тогда заведующий глянет на него и увидит, что он плачет.
«Вот морда! Вот падла!» — ругал он себя. Он любил сейчас заведующего, как никого никогда, наверное, не любил.
Заведующий положил трубку, посмотрел на Максима. Максим нахмурился, шаркнул рукавом пиджака по глазам и полез в карман за сигаретой. Заведующий ничего не сказал, написал записку, встал… Максим тоже встал.
— Вот по этому адресу… спросите Вадим Петровича. Не отчаивайтесь, поправится ваша мама.
— Спасибо, — сказал Максим. Горло заложило, и получилось, что Максим пискнул это «спасибо». Он нагнул голову и пошел из кабинета, даже руки не подал начальнику.
«Вот те ж морда!» — поносил он себя. Ему было стыдно, и он был очень благодарен начальнику.
На другой день рано утром к Максиму влетел Игнат. Внес с собой шум и прохладу политых асфальтов.
— Максим!.. Я поехал! Будешь провожать-то?..
Максим вскочил с кровати.
— Я быстро. А яд-то я достал вчера! Я сейчас…
— Давай. Только — одна нога здесь, другая там! — орал Игнат. — Пятнадцать минут осталось. Жена сейчас икру мечет в вагоне. Я тоже достал флакон.
— Она уже там, Тамара-то? — Максим прыгал по комнате на одной ноге, стараясь другой попасть в штанину.
— Там.
— Сейчас… мигом. Мы в магазин не успеем заскочить? Хотел тоже каких-нибудь подарков…
— Да ты что! — взревел Игнат. — Я что, по шпалам жену догонять буду?!
— Ладно, ладно…
Побежали вниз, в такси.
— Друг, — взмолился Игнат. — Десять минут до поезда. Жми на всю железку! Плачу в трехкратном размере.
Жена ждала Игната у вагона. Оставалось полторы минуты. Она вся изнервничалась.
— Игнат, это… это черт знает что такое, — встретила она мужа со слезами на глазах. — Я хотела чемоданы выносить.
— Порядок! — весело гудел Игнат. — Максим, пока! Крошка, цыпонька, — в вагон.
Поезд тронулся.
— Будь здоров, Максим!
Максим пошел за вагоном.
— Игнат, передай там: я, может, тоже скоро приеду! Не забудь, Игнат!
— Не-ет!
Максим остановился.
Поезд набирал ходу.
Максим опять догнал вагон и еще раз крикнул:
— Не забудь, Игнат, скажи — приеду!
— Передам!
Надо было уже бежать за вагоном.
— Игнат, скажи!..
Но Игнат уже не слышал.
Уже расходились с перрона люди.
А Максим все стоял и смотрел вслед поезду.
…Уже никого почти не осталось на перроне, а Максим все стоял. Смотрел в ту сторону, куда уехал брат. Там была Родина.
Летит степью поезд.
Кричит…
…Игнат пинком распахнул ворота, оглядел родительский двор и гаркнул весело:
— Здорово, родня!
Тамара, стоящая за ним, сказала с упреком:
— Неужели нельзя потише?.. Что за манера, Игнатий!
— Ничего-о, — загудел Игнат. — Сейчас увидишь, как обрадуются. Э-э… А дом-то новый у них! Я только счас заметил. Степка с отцом развернулись…
Из дома вышел Ермолай Воеводин… Тихо засмеялся и вытер рукавом глаза.
— Игнаха, хрен моржовый, — сказал он и пошел навстречу Игнату.
Игнат бросил чемодан… Облапили друг друга, трижды крест-накрест — поцеловались. Ермолай опять вытер глаза.
— Как надумал-то?
— Надумал…
— Сколько уж не был! Лет пять, однако. Мать у нас захворала, знаешь?.. В спину что-то вступило… — Отец и сын глядели друг на друга, не могли наглядеться. О Тамаре совсем забыли. Она улыбалась и с интересом рассматривала старика.
— А это жена, что ли? — спросил наконец Ермолай.
— Жена, — спохватился Игнат. — Познакомься.
Женщина подала старику руку… Тот осторожно пожал ее.
— Тамара.
— Ничего, — сказал Ермолай, окинув оценивающим взглядом Тамару — Красивая.
— А?! — с дурашливой гордостью воскликнул Игнат.
— Пошли в дом, чего мы стоим тут! — Ермолай первым двинулся к дому. — Степка-то наш пришел, окаянная душа.
— Как мне называть его? — тихо спросила Тамара мужа. Игнат захохотал.
— Слышь, тять!.. Не знает, как называть тебя, — сказал он. Ермолай тихо засмеялся.
— Отцом вроде довожусь. — Он взошел на крыльцо, заорал в сенях: — Мать, кто к нам приехал-то!
В избе, на кровати, лежала мать Игната. Увидела Игната, заплакала.
— Игнаша, сынок… приехал?